Алтай
Человек хороший письмо прислал. Путевые заметки. Может, кому интересно
Из дневника путешествия по Алтаю, которое благополучно закончилось энцефалитом. Май-июнь 2002 год.
*
Оглянулся, махнул Олегу рукой.
Неделя вместе позади. Хорошо отдохнул перед дорогой на Чарыше в Усть-Тулатинке.
Говорит мне: Может обратно? Не, в другой раз.
Впереди Тигирек. Но расставаться грустно.
*
Опять заплутал. Шёл к Шумишке, а глянь - уже на Моховом Белке
*
Спал на роскошной поляне. Сквозь сон слышу тявкает козел. Осторожно выглядываю -
а на поляне голов десять . Вылез, потянулся - вообще не боятся. Потихоньку развернулись и пошли к лесу. Рогач ещё долго тявкал на кромке леса. Недоволен был.
*
Людей на Коргоне в мае нет в принципе. Поначалу путали меня лошадиные следы, думал вершники , а опосля оказалось, що кони сами по себе. Их уже по весне гонят на высокогорье - трава есть, мухи нет.
*
Шёл длинным логом цельный день. Каждый час - сбор клещей.
*
Главное - это вода. Сотни ручьев, из каждой щели. Пью почти из каждого, хоть и нет жажды. Нет ничего вкуснее. Первый день только чай пил, еда не лезет.
*
Миша шёл за мной километров пять. То слева обойдёт , то справа приотстанет. Очень деловой парень, молодой, не крупный. Иногда метров на пятьдесят подойдёт.
Если я резко сяду - он тоже затихнет, слушает куда делся.
*
Подъём длиной в день. Наверху упал и блаженно ел снег .
Вышел к Подъёмному ключу. Напиться смог только в три приёма.
*
Утро на Коргоне, ещё темно. Вдруг резко проснулся, показалось что верховые.
Выглянул - ни души. Лёг опять, но уже не уснул. Встал, посветлу оглядел следы.
Одна лошадь, не кованная, но копыта расчищёны. Точно всадник.
Не прошло и часа, едет обратно. Первый человек за шесть дней. Русский.
- Здорово. Один?
- Да, - говорю.
- Чё так?
- А нравиться , - говорю.
- Ааа. Заезжай в гости.
- А и заеду.
Оказалось, утром он ехал по делам своим, на меня наткнулся и удивился.
Темно было, вот он и решил позже пообщаться. Зовут его Алексей, три километра вниз по реке у него пасека.
*
Сидел у Лёши и ел кашу и колбу, а потом чай с мёдом. А пасека у него стоит уже на Горелом Коргоне. Посидели, о жизни покалякали. На озёра идти он меня отговорил, лёд не вскрылся, он рыбу ещё со льда ловит. Ну пора и в дорогу.
*
Эх, а как же это передать-то. Нету здесь людей и следы их редки…
*
Я проснусь на заре
Разомну непослушное тело,
Растянусь на траве
Искупаюсь в волшебной росе.
И так буду лежать,
Счастливый, мокрый и голый,
Слушать как для меня,
Надрываясь, поют соловьи.
*
Перед Сентелеком тропу размыло пятидневным дождем, еле ползу.
Одёжка вся мокрая, да и тяжесть , тащусь как улитка.
Хоть и берёгся, а всё одно сорвался. Подскользнулся и ехал на попе метров десять, а потом закрутило и с живота на спину, с живота на спину. Обрывчик однако.
Лежу, дыханье перехватило, ощупываю себя, в обстановку вникаю.
Свезло мне - о камни острые рюкзаком бился, так что целый остался, токмо ногу подвернул. Распухла, да недолго - вода холодная хлюпает в ботинке, чем не компресс.
На всех станциях по дороге сюда шёл дождь.
Небо плакало видя меня.
*
Коргон, Шумкары, Кайсан…
Не названия - песня!
*
Над Кумиром небо чёрное, прям как ворон.
Впервые видел такое - жуткая красота.
В Кайрукан вхожу уставший и хромой.
Захожу в лабаз - то да сё, ерунда всякая и БАНАНЫ….
Медленно удаляюсь от села в гору, оставляя метки кожурой по разные стороны тропы..
Хорошо.
*
Нога не хочет никуда идти. Категорически.
*
Кайсан, Кайсан…
Здесь, в Кайсане два Пашки:
Пашка-урус и Пашка-алтаец.
Первый пьёт как лошадь, а второй трудяга.
Обычно наоборот.
*
Народ стесняется своей бедности.
Все постоянно извиняются, десять лет назад я и не слышал такого.
Обычно, если не пьяница, то очень хороший и работящий человек.
Такое ощущение, что алтайцам просто не везет
*
Вдоль дороги идём с Пашкой-алтайцем вместе.
Суть монолога его такова: вот бы жизнь сделать лучше, что-бы всем было хорошо.
А хорошо это, значит, промышленность поднять, работы что-бы всякой и разной, а то даже автобус от Кан-оозы не каждый день ходит. Дальше идём. Дождь льёт с короткими перерывами.
Вдруг Пашка говорит: Есть, говорит, у меня сосед, дед Лобан, урус, он и вся его семья в секте, называется йога. Слыхал?
- Слыхал, - говорю осторожно.
- Им, - пить и курить нельзя и с бабой только со своей можно.
- Так тож и не плохо может.
- Так то оно так, - говорит Пашка, только секта эта всех шибко загнанными сделала.
Только об ней и говорят и говорят, как не люди совсем.
- Йоги, разные бывают, - я ему, может эти странные какие-нибудь ребята.
Пытал его, пытал - оказались в конце концов свидетели иеговы.
Ну а чё, в общем иудейские йоги.
*
А дед Лобан очень занятный тип. Сам русский, женат на алтайке. Две дочери и сын.
Сын стал большой начальник у этих самых йогов, самый главный в Кан-оозы.
Дед тоже раньше был в этой трясине, но его нагнали, потому что он запойный и сквернословит шибко. А лет ему - 72 года и охотник он наипервейший. Все время бродит по тайге, все что хочешь добыть может. Пашке сорок два года, а за ним угнаться не может. Били они с ним шишку как-то три дня подряд, так Пашка чуть живой вернулся домой и три дня отходил потом. А дед припёр всё домой, поел, помылся и снова в тайгу убрёл. Такой вот железный дед.
*
А Кайсын деревню основал Пашкин прадед. Была у него здесь пасека и живут в деревне почти одни родственники. Фамилия их- Муйтуевы.
*
Скитался Пашка долго, на севере шоферил, а вот уж как два года осел в родном Кайсане.
Дом купил у деда Лобана. Тот для сына его держал, да махнул рукой.
А женат Пашка второй раз. О первом браке обмолвился лишь раз, две дочери, мол, у него замуж отданы благополучно. И живет он теперь с молодой женой, Леной зовут, и полугодовалой дочкой Ритой. В свой дом он вводит меня со словами:
- Беглого чечена привёл.
Жена после этого долгое время смотрит на меня с опаской.
Рита - черные как уголь волосы и огромные щеки, я для неё как пришелец из космоса.
Пашка ей не нарадуется: Настоящая алтайка! Иди ко мне, батянька понежит.
*
Владимировка теперь - Шумкары, а Талица - Айбыголь. Так я и не против.
В Кан-Оозы подходит пьяный, участливо так - здравствуйте, я николай, как вам горный алтай, может помочь чем.
- Нее, говорю.
- Может выпьем?
- Да и не пью я.
- У мля, чё приехал, понаедут тута, перепортют всё.
Долго ещё слоняется вокруг и не может успокоиться.
Разные здесь люди.
*
До Коксы решил срезать кусок по дороге.Везёт алтаец. Говорит, говорит, говорит. Канва разговора такова: были тут туристы из москвы, мы на нескольких машинах их возили, ну то ли секта какая, то ли чё, вобчем с трещиной в голове, долго хороводы водили свои, песни пели почему то не по-русски, а потом начали землю целовать.
Оно да и ладно, дурного то не творят. Но опосля как набросятся на меня: вы мол алтайцы всё прое….ли, вам такое чудо досталось даром, да вы знаете какое это святое место…и т.д.
- Обидно мне стало.Я может землю и не целую, только край свой люблю и после вас иной раз мусор из своих мест вывожу. Вроде и люди неплохие, не злобные, а глупые такие.
Дальше беседуем. Слово за слово - а мир тесен: фамилия его оказывается Муйтуев и Пашке он двоюрдный брат. Зовут его Аржан, это значит родник.
Н а, возьми телефон, я могу в любую часть Алтая за тобой приехать.
Говорю же, разные они.
Зазывал меня на свадьбу, родственник их дочь замуж выдавал, да только далеко буду я.
Жаль, а то свадьбу решили делать по старому, по алтайски, с борьбой и скачками.
Отец невесты большой лошадник. За него говорят, были ему нужны как-то деньги, и была у него лошадь выдающаяся, на неё многие зарились. Так он лошадь не продал живьём, а зарезал и продал казахам как мясо. Сказал, раз так, никто на этом жеребце ездить не будет. Такой вот выбор, такой вот человек.
Пока ехали солнце припекало.
В Коксе вышел - ливень. Который день течёт, аж не помню такого.
*
Тюнгур, Тюнгур,Тюнгур…
Сколько не говори изюм…
Сколько не говори Тюнгур, а переть ещё и переть.
Шшшшшш, - шипит Катунь. Стою на мосту у Тюнгура, думаю.
Зашёл в “Высотник” - ни души, даже следов сторожа нет, всё на замках. Чудно.
Аккем али Кучерла?
На Аккеме бывал, так в чём сумленья? Кучерлой пойду, отсель до неё 3 км.
*
Иду по ущелью, песню пою. Сзади топот, нагоняет алтайка верхом.
- Хорошо поёшь. Куда ты?
- К Белухе, а потом на Укок.
- Однако далеко. По Аккему быстрее будет.
- Так не тороплюсь я.
Смеётся, общительная, а обычно алтайки тушуются.
Чечен, чечен и опять смеётся. Гляди ягоза, сейчас с лошади как стащу.
Но лошадь идет быстрее человека и леди потихоньку удаляется.
*
Иногда чем-то как саданёт по носу, что даже не верится в непромышленное происхождение запаха. Типа дешёвых индийских благовоний. Природа, млин.
*
В полночь сижу у костра где-то на полпути до озера. Слышу вершник едет. Чабан.
Отгонял лошадей на верхнее пастбище. Спешился, подошёл, кивнул. Сидим молча минут двадцать- тридцать. Шумно вздыхает и постоянно поправляет волосы. Наконец:
- На гору?
- Ага.
- А мне торопиться нельзя.
- Что так?
- Так у нас, по вере так. Три вершины - это отец, мать и дочь. Мне туда торопиться нельзя.
- Расскажешь?
Молчит и вздыхает. Потом долго курит самосад. Вдруг лезет за пазуху и достаёт мешочек с хомузом. Похожий на мой, только домик полотняный. Хорошо звучит, без спешки, с большим чувством играет. Достаю свой, показываю ему - широко улыбается.
*
Сегодня ушёл с тропы влево и поднялся на Кара-Тюрек. День провел у водопада, неподалёку в скале солонец, а рядом следы марала. Утром потихоньку подкрался с наветренной стороны и чудо - два марала, рогач и самка. Сколь не осторожен был, а зверя не проведёшь - как ветром сдуло.
Ежели с Кара-Тюрека спускаться в другую сторону, то прямиком на Аккем выйдешь.
Ну да токмо нам в другую сторону.
*****************************************************************************
А потом ещё было Кучерлинское озеро, трек к истоку Катуни, ночёвки у ледника, долгий спуск, дорога на Укок, обход погранзаставы в Бертеке, горячка, нежданная встреча вертолёт с гавёными спасателями и человечной братвой из Бийска, перелёт в Горно-Алтайск, тридцать дней в больнице, да и столько ещё было всего с тех пор, что всё и не упомнишь.
Главное живы, более - менее здоровы и помним только хорошее, чем и дороги.
Март 2004
Из дневника путешествия по Алтаю, которое благополучно закончилось энцефалитом. Май-июнь 2002 год.
*
Оглянулся, махнул Олегу рукой.
Неделя вместе позади. Хорошо отдохнул перед дорогой на Чарыше в Усть-Тулатинке.
Говорит мне: Может обратно? Не, в другой раз.
Впереди Тигирек. Но расставаться грустно.
*
Опять заплутал. Шёл к Шумишке, а глянь - уже на Моховом Белке
*
Спал на роскошной поляне. Сквозь сон слышу тявкает козел. Осторожно выглядываю -
а на поляне голов десять . Вылез, потянулся - вообще не боятся. Потихоньку развернулись и пошли к лесу. Рогач ещё долго тявкал на кромке леса. Недоволен был.
*
Людей на Коргоне в мае нет в принципе. Поначалу путали меня лошадиные следы, думал вершники , а опосля оказалось, що кони сами по себе. Их уже по весне гонят на высокогорье - трава есть, мухи нет.
*
Шёл длинным логом цельный день. Каждый час - сбор клещей.
*
Главное - это вода. Сотни ручьев, из каждой щели. Пью почти из каждого, хоть и нет жажды. Нет ничего вкуснее. Первый день только чай пил, еда не лезет.
*
Миша шёл за мной километров пять. То слева обойдёт , то справа приотстанет. Очень деловой парень, молодой, не крупный. Иногда метров на пятьдесят подойдёт.
Если я резко сяду - он тоже затихнет, слушает куда делся.
*
Подъём длиной в день. Наверху упал и блаженно ел снег .
Вышел к Подъёмному ключу. Напиться смог только в три приёма.
*
Утро на Коргоне, ещё темно. Вдруг резко проснулся, показалось что верховые.
Выглянул - ни души. Лёг опять, но уже не уснул. Встал, посветлу оглядел следы.
Одна лошадь, не кованная, но копыта расчищёны. Точно всадник.
Не прошло и часа, едет обратно. Первый человек за шесть дней. Русский.
- Здорово. Один?
- Да, - говорю.
- Чё так?
- А нравиться , - говорю.
- Ааа. Заезжай в гости.
- А и заеду.
Оказалось, утром он ехал по делам своим, на меня наткнулся и удивился.
Темно было, вот он и решил позже пообщаться. Зовут его Алексей, три километра вниз по реке у него пасека.
*
Сидел у Лёши и ел кашу и колбу, а потом чай с мёдом. А пасека у него стоит уже на Горелом Коргоне. Посидели, о жизни покалякали. На озёра идти он меня отговорил, лёд не вскрылся, он рыбу ещё со льда ловит. Ну пора и в дорогу.
*
Эх, а как же это передать-то. Нету здесь людей и следы их редки…
*
Я проснусь на заре
Разомну непослушное тело,
Растянусь на траве
Искупаюсь в волшебной росе.
И так буду лежать,
Счастливый, мокрый и голый,
Слушать как для меня,
Надрываясь, поют соловьи.
*
Перед Сентелеком тропу размыло пятидневным дождем, еле ползу.
Одёжка вся мокрая, да и тяжесть , тащусь как улитка.
Хоть и берёгся, а всё одно сорвался. Подскользнулся и ехал на попе метров десять, а потом закрутило и с живота на спину, с живота на спину. Обрывчик однако.
Лежу, дыханье перехватило, ощупываю себя, в обстановку вникаю.
Свезло мне - о камни острые рюкзаком бился, так что целый остался, токмо ногу подвернул. Распухла, да недолго - вода холодная хлюпает в ботинке, чем не компресс.
На всех станциях по дороге сюда шёл дождь.
Небо плакало видя меня.
*
Коргон, Шумкары, Кайсан…
Не названия - песня!
*
Над Кумиром небо чёрное, прям как ворон.
Впервые видел такое - жуткая красота.
В Кайрукан вхожу уставший и хромой.
Захожу в лабаз - то да сё, ерунда всякая и БАНАНЫ….
Медленно удаляюсь от села в гору, оставляя метки кожурой по разные стороны тропы..
Хорошо.
*
Нога не хочет никуда идти. Категорически.
*
Кайсан, Кайсан…
Здесь, в Кайсане два Пашки:
Пашка-урус и Пашка-алтаец.
Первый пьёт как лошадь, а второй трудяга.
Обычно наоборот.
*
Народ стесняется своей бедности.
Все постоянно извиняются, десять лет назад я и не слышал такого.
Обычно, если не пьяница, то очень хороший и работящий человек.
Такое ощущение, что алтайцам просто не везет
*
Вдоль дороги идём с Пашкой-алтайцем вместе.
Суть монолога его такова: вот бы жизнь сделать лучше, что-бы всем было хорошо.
А хорошо это, значит, промышленность поднять, работы что-бы всякой и разной, а то даже автобус от Кан-оозы не каждый день ходит. Дальше идём. Дождь льёт с короткими перерывами.
Вдруг Пашка говорит: Есть, говорит, у меня сосед, дед Лобан, урус, он и вся его семья в секте, называется йога. Слыхал?
- Слыхал, - говорю осторожно.
- Им, - пить и курить нельзя и с бабой только со своей можно.
- Так тож и не плохо может.
- Так то оно так, - говорит Пашка, только секта эта всех шибко загнанными сделала.
Только об ней и говорят и говорят, как не люди совсем.
- Йоги, разные бывают, - я ему, может эти странные какие-нибудь ребята.
Пытал его, пытал - оказались в конце концов свидетели иеговы.
Ну а чё, в общем иудейские йоги.
*
А дед Лобан очень занятный тип. Сам русский, женат на алтайке. Две дочери и сын.
Сын стал большой начальник у этих самых йогов, самый главный в Кан-оозы.
Дед тоже раньше был в этой трясине, но его нагнали, потому что он запойный и сквернословит шибко. А лет ему - 72 года и охотник он наипервейший. Все время бродит по тайге, все что хочешь добыть может. Пашке сорок два года, а за ним угнаться не может. Били они с ним шишку как-то три дня подряд, так Пашка чуть живой вернулся домой и три дня отходил потом. А дед припёр всё домой, поел, помылся и снова в тайгу убрёл. Такой вот железный дед.
*
А Кайсын деревню основал Пашкин прадед. Была у него здесь пасека и живут в деревне почти одни родственники. Фамилия их- Муйтуевы.
*
Скитался Пашка долго, на севере шоферил, а вот уж как два года осел в родном Кайсане.
Дом купил у деда Лобана. Тот для сына его держал, да махнул рукой.
А женат Пашка второй раз. О первом браке обмолвился лишь раз, две дочери, мол, у него замуж отданы благополучно. И живет он теперь с молодой женой, Леной зовут, и полугодовалой дочкой Ритой. В свой дом он вводит меня со словами:
- Беглого чечена привёл.
Жена после этого долгое время смотрит на меня с опаской.
Рита - черные как уголь волосы и огромные щеки, я для неё как пришелец из космоса.
Пашка ей не нарадуется: Настоящая алтайка! Иди ко мне, батянька понежит.
*
Владимировка теперь - Шумкары, а Талица - Айбыголь. Так я и не против.
В Кан-Оозы подходит пьяный, участливо так - здравствуйте, я николай, как вам горный алтай, может помочь чем.
- Нее, говорю.
- Может выпьем?
- Да и не пью я.
- У мля, чё приехал, понаедут тута, перепортют всё.
Долго ещё слоняется вокруг и не может успокоиться.
Разные здесь люди.
*
До Коксы решил срезать кусок по дороге.Везёт алтаец. Говорит, говорит, говорит. Канва разговора такова: были тут туристы из москвы, мы на нескольких машинах их возили, ну то ли секта какая, то ли чё, вобчем с трещиной в голове, долго хороводы водили свои, песни пели почему то не по-русски, а потом начали землю целовать.
Оно да и ладно, дурного то не творят. Но опосля как набросятся на меня: вы мол алтайцы всё прое….ли, вам такое чудо досталось даром, да вы знаете какое это святое место…и т.д.
- Обидно мне стало.Я может землю и не целую, только край свой люблю и после вас иной раз мусор из своих мест вывожу. Вроде и люди неплохие, не злобные, а глупые такие.
Дальше беседуем. Слово за слово - а мир тесен: фамилия его оказывается Муйтуев и Пашке он двоюрдный брат. Зовут его Аржан, это значит родник.
Н а, возьми телефон, я могу в любую часть Алтая за тобой приехать.
Говорю же, разные они.
Зазывал меня на свадьбу, родственник их дочь замуж выдавал, да только далеко буду я.
Жаль, а то свадьбу решили делать по старому, по алтайски, с борьбой и скачками.
Отец невесты большой лошадник. За него говорят, были ему нужны как-то деньги, и была у него лошадь выдающаяся, на неё многие зарились. Так он лошадь не продал живьём, а зарезал и продал казахам как мясо. Сказал, раз так, никто на этом жеребце ездить не будет. Такой вот выбор, такой вот человек.
Пока ехали солнце припекало.
В Коксе вышел - ливень. Который день течёт, аж не помню такого.
*
Тюнгур, Тюнгур,Тюнгур…
Сколько не говори изюм…
Сколько не говори Тюнгур, а переть ещё и переть.
Шшшшшш, - шипит Катунь. Стою на мосту у Тюнгура, думаю.
Зашёл в “Высотник” - ни души, даже следов сторожа нет, всё на замках. Чудно.
Аккем али Кучерла?
На Аккеме бывал, так в чём сумленья? Кучерлой пойду, отсель до неё 3 км.
*
Иду по ущелью, песню пою. Сзади топот, нагоняет алтайка верхом.
- Хорошо поёшь. Куда ты?
- К Белухе, а потом на Укок.
- Однако далеко. По Аккему быстрее будет.
- Так не тороплюсь я.
Смеётся, общительная, а обычно алтайки тушуются.
Чечен, чечен и опять смеётся. Гляди ягоза, сейчас с лошади как стащу.
Но лошадь идет быстрее человека и леди потихоньку удаляется.
*
Иногда чем-то как саданёт по носу, что даже не верится в непромышленное происхождение запаха. Типа дешёвых индийских благовоний. Природа, млин.
*
В полночь сижу у костра где-то на полпути до озера. Слышу вершник едет. Чабан.
Отгонял лошадей на верхнее пастбище. Спешился, подошёл, кивнул. Сидим молча минут двадцать- тридцать. Шумно вздыхает и постоянно поправляет волосы. Наконец:
- На гору?
- Ага.
- А мне торопиться нельзя.
- Что так?
- Так у нас, по вере так. Три вершины - это отец, мать и дочь. Мне туда торопиться нельзя.
- Расскажешь?
Молчит и вздыхает. Потом долго курит самосад. Вдруг лезет за пазуху и достаёт мешочек с хомузом. Похожий на мой, только домик полотняный. Хорошо звучит, без спешки, с большим чувством играет. Достаю свой, показываю ему - широко улыбается.
*
Сегодня ушёл с тропы влево и поднялся на Кара-Тюрек. День провел у водопада, неподалёку в скале солонец, а рядом следы марала. Утром потихоньку подкрался с наветренной стороны и чудо - два марала, рогач и самка. Сколь не осторожен был, а зверя не проведёшь - как ветром сдуло.
Ежели с Кара-Тюрека спускаться в другую сторону, то прямиком на Аккем выйдешь.
Ну да токмо нам в другую сторону.
*****************************************************************************
А потом ещё было Кучерлинское озеро, трек к истоку Катуни, ночёвки у ледника, долгий спуск, дорога на Укок, обход погранзаставы в Бертеке, горячка, нежданная встреча вертолёт с гавёными спасателями и человечной братвой из Бийска, перелёт в Горно-Алтайск, тридцать дней в больнице, да и столько ещё было всего с тех пор, что всё и не упомнишь.
Главное живы, более - менее здоровы и помним только хорошее, чем и дороги.
Март 2004