портретная галерея журнала Советский балет
Алтынай Асылмуратова и Константин Заклинский
Наступал вечер. Нью-Йоркская «Метрополитен опера» уже зажгла огни, и сквозь стекла фасада таинственно мерцали полотна Марка Шагала, украшающие главный вестибюль. Публика втекала в театр неторопливо и вальяжно - до спектакля оставалось полчаса.
Яркие полотна афиш, плескавшиеся на ветру и окаймлявшие весь Линкольн-центр, частью которого и является «Метрополитен опера», возвещали о спектаклях гастролеров - балетной труппы Ленинградского театра оперы и балета имени С. М. Кирова. Давали «Корсара»...
Прочитал эти строчки и с тревогой подумал: «Похоже на зачин какого-то романа. Может быть, начать сразу же с творческого пути моих героев - сдержанно и сухо? Впрочем, почему «сдержанно»? Разве их жизнь - с ее творчеством, поисками, взлетами, разочарованиями, встречами с людьми, неизбежным чувством грусти, которое испытывает всегда ищущий и требовательный художник, - разве эта жизнь не своего рода роман? Роман конца XX столетия, особого типа рассказ о «воспитании чувств», дефицит которых ощутим сегодня повсюду? Пожалуй, я прав...
Итак, в тот вечер давали «Корсара». Моим героям предстояло станцевать и сыграть в этом очаровательном стародавнем балете свои партии: ей - юную гречанку Медору, судьба которой напоминает быстро меняющиеся рисунки калейдоскопа, ему - хитроумного, коварного (и, конечно, безнравственного) работорговца Ланкедема.
Она - Алтынай Асылмуратова, он - Константин Заклинский, солисты балета Театра имени Кирова, бывшей Мариинки, которая - благодарение судьбе! - вот уже третье столетие приносит радость и счастье всему миру. Они оба - заслуженные артисты РСФСР. Впрочем, разве титулы и звания отражают истинное положение вещей, подлинную меру таланта? Мы свыклись попросту с этой довольно условной «табелыо о рангах» и нередко подсознательно меряем танцовщика с помощью этой шкалы. Если уж строго говорить, то им давно положено быть в графе «народные», а если именовать их общечеловеческими титулами, то она - прима-балерина труппы, он - первый танцовщик. Так-то будет яснее, не правда ли?
...До спектакля оставались считанные минуты, сцена была занята актерами: кто уже был при полном параде, кто еще «в шерсти» - теплых гамашах да свитерах, чтобы согреть и довести мышцы до кондиции. Алтынай стояла у корабля, которому предстояло через несколько минут попасть в бурю и потерпеть крушение: держась за него, уже в костюме и гриме, она делала экзерсис. Я подошел к ней и спросил о чем-то (мог бы, кстати, и повременить) и тут же пожалел, что прервал какой-то неведомый мне поток мыслей и чувств: Алтынай была уже там, в вымышленной стране балета, в его наивной и чуть сентиментальной поэтике, Помните, как у Тютчева:
...О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Как хрупки грани этого бытия. Еще минута, и Алтынай - на сцене. Выразительная, пластичная, красивая. Смотрю на нее, а слухом весь в зрительном зале: американцы, повидавшие на своем веку множество балетных трупп мира, - как они воспримут санкт-петербургского «Корсара»?
Свою вариацию-выход Асылмуратова танцует смело и широко, сразу заявляя характер героини - женственный и открытый, не терпящий неволи и гнета, порывистый и искренний, И вот первые аплодисменты - единодушные и горячие. Кажется, приняли...
Медора-Асылмуратова - красива. Это нынче дорогого стоит. Много ли можем мы найти сегодня поистине красивых лиц в балете (да и в театре вообще), которые завораживали бы и притягивали. А в балете, искусстве, что ни говори, изысканном и элитарном, эта нехватка особенно ощутима. Помню, как на приеме в муниципалитете Дублина мэр города Бен Бриско буквально окаменел, увидев Асылмуратову, входившую в зал. Придя в чувство, он снял с себя тяжелую цепь мэра столицы и надел ее на танцовщицу, а потом, усадив ее в кресло, попросил фотографов запечатлеть «красавицу из Ленинграда». «Такое совершенство нужно увековечить», - шепнул он окружающим.
...А коварный Ланкедем-Заклинский не дремлет: вот уж и пленены греческие красавицы, вот уж и торги начинаются. Заклинский, вне сомнений, замечательный классический танцовщик, но он, ко всему, и прекрасный актер, понимающий толк в пантомиме, выразительном жесте, особой «драматической» пластике. В партии Ланкедема сошлось и то и другое. Как умеет расхваливать свой живой товар этот купец - все на продажу! - как играет на людском тщеславии и гордыне, какие цены заламывает: одним словом, - негодяй!.. Но какой обаятельный! В дуэте с Гюльнарой (чаще всего - с Еленой Панковой) он - отличный партнер, внимательный и аккуратный, в собственной вариации - виртуоз-премьер, смело захватывающий пространство сцены в легких, стремительных прыжках. Он подает танец крупно, рельефно, выделяя большие, опорные движения, сочетая их с чеканностью поз и законченностью фразы. Человек с большим чувством юмора (пародия и анекдот его «вторая профессия»), Заклинский и в спектакль привносит остроумие и веселье, словно с доброй улыбкой смотрит он на дела давно минувших дней, на их условность и эстетику, бесконечно ценя танец как ее высшее выражение.
...Зал смеется. Я вижу, как улыбается Анна Киссельгоф, самый «суровый» критик Америки, вот уж который год возглавляющая отдел танца в газете «Нью-Йорк таймс», от души смеется и аплодирует Клайв Барнс, так мною лет пишущий о советском балете, - он служит в другом ведомстве, газете «Нью-Йорк пост». Успех, успех... Газеты будут много писать об этом спектакле, о балете, который они никогда не видели прежде целиком и довольствовались лишь известным па де де из второго акта, которое в оригинале, как выяснилось, па де труа и которое многие зарубежные танцовщики, вытащив из контекста всего спектакля, давно превратили в бойкий эстрадный номер. И в каждой рецензии будут звучать высокие слова похвалы, адресованные ленинградским премьерам Асылмуратовой и Заклинскому.
Успех. Но его нужно подтвердить и завтра, и через несколько дней. А завтра уже другой мир, другой балет, со своей стилистикой, своеобычностью, трудностями.
Алтынай Асылмуратова окончила Ленинградское хореографическое училище по классу замечательной танцовщицы Инны Зубковской, в прошлом балерины большого вкуса, элегантности, мастерства. Верно говорят: учитель - не тот, кто учит, а у кого учатся. У Зубковской было чему поучиться, а Алтынай оказалась способной ученицей, Это, надо сознаться, редкое счастье, когда у тебя, педагога, берут, словно эстафету, твой кладезь знаний и опыта и несут его дальше. Чаще бывает, увы, иначе: не то ты что-то упустил, не то тебя недопоняли. Здесь же что-то замкнулось, слилось и сбылось. Зубковская была настойчива, Асылмуратова - восприимчива, Наставница верила в принцип: капля камень точит, и «изваяла» Алтынай на славу.
...«Спящая красавица» всегда напоминает мне Эрмитаж. Своим изобилием, красотой, какой-то особой щедростью выражения человеческого гения. Аврора для любой балерины - пробный камень, испытание на мастерство и прочность духа. В 1989 году Кировский балет привез «Спящую красавицу» в Соединенные Штаты Америки и Канаду впервые. Перед тем ее отредактировали, максимально приблизили к версии Мариуса Петипа, привели в порядок замечательные декорации Сулико Вирсаладзе, подготовили новые составы исполнителей. Короче, влили новое, молодое вино в старые меха.
...Утопающий в зелени сад словно напоен ожиданием. На мгновение замер сложный, прихотливо построенный фантазией Петипа хореографический ансамбль, Все убыстряется пульс оркестра, солирующие гобои сопровождают легкую поступь Авроры, и вот в глубине, на площадке лестницы, среди буйства цветущей сирени появляется принцесса-Асылмуратова. Волшебные волны музыки подхватывают ее, и, словно не в силах сопротивляться их напору, Аврора острыми, графически четкими прыжками прорезает перспективу сцены. Ширится, растет музыкальная тема - укрупняется рисунок танца, полетные прыжки сменяются цепью наземных движений, В мажорном танце Асылмуратовой - прославление молодости и красоты, Она знает, эта лукавая девочка, что ею любуются все: отец и мать, придворные и женихи, музыканты и фрейлины. Это - ее первый бал. Но не слишком ли увлеклась юная принцесса танцем? Не покажется ли она чересчур резвой и беззаботной? И, вспомнив о правилах дворцового этикета, Аврора начинает блистательное адажио с четырьмя кавалерами, добивающимися ее руки. Лейтмотивом этого фрагмента является величественный гордый аттитюд. «Лепные» формы хореографии адажио необыкновенно гармонируют красивым, ажурным линиям Асылмуратовой. Ее Аврора танцует с достоинством, блеском, размахом. Вот где сказывается балеринский апломб. Хрупкая фигура принцессы не теряется среди придворных, на фоне ослепительной торжественной музыки, «Клянусь вам, у нас нет таких балерин, - сказал мне седовласый Макс Уайман, старейшина балетных критиков Канады. - В этой французской принцессе все русское: элегантность, обаяние, манеры, благородство. Да и что удивляться: когда-то вся Европа, Франция в том числе, смотрела на санкт-петербургских красавиц как на законодательниц вкуса и моды».
Вся хореография третьего акта, праздничного и торжественно-парадного, изобилует техническими трудностями, блестящей фиоритурой классического танца. Аврора-Асылмуратова, появляющаяся в пышном, затканном серебром платье, словно мечтает о том, чтобы сменить этот несколько тяжеловатый наряд на легкую пачку и погрузиться в стихию изобретательно поставленного классического танца, в котором жизнь бьет ключом, в котором для каждой танцовщицы скрыт кладезь возможностей, бесконечных поисков, новых решений.
И здесь, в третьем акте, возникает рядом с ней принц Дезире-Заклинский. Он для нее действительно Желанный - мужественный, смелый и, наконец, - реальный. Заклинский тонко передает стилистику этого свадебного дуэта: никакой поспешности и тревоги, во всем уверенность и горделивый покой, с таким трудом завоеванное счастье не терпит суетности и бытоподобия. Элегантное спокойствие при выполнении самых эффектных па придает танцу Заклинского оттенок благородной рыцарственности. Ничто не делается на зрителя, хотя все, что танцовщик приносит на сцену, не может не вызвать эмоционального отклика у публики.
Газета «Торонто стар» писала в июле 1989 года: «Ленинградский балет привез в наш город «Спящую красавицу», эту книгу сказок, на каждой странице которой написано: «С любовью к зрителям». Это книга старинных сказок, ее так и следует воспринимать. Она была создана на берегах Невы и воссоздана всего лишь два месяца назад. Кажется, что этой постановкой Кировский говорит нам: «Мы, наследники Петипа, обращаем взоры к его времени и стараемся представить, как танцевали и воспринимали балет в ту эпоху. Звезды труппы А. Асылмуратова и К. Заклинский танцуют так, что самые трудные технические пассажи превращаются в мелодию. Они - сама сказка, которая превратилась для нас в действительность». (Примечание: для Заклинского не существует маленьких ролей. В той же «Спящей красавице» ему приходится порой - особенно во время гастролей, где каждый человек на счету, - исполнять партию одного из четырех кавалеров Авроры в «Розовом адажио». Танцовщик превращает эту роль в шедевр. Что-то от героев Дюма? От неистового Сирано де Бержерака? Да, здесь все это есть. Кавалер-Заклинский обуреваем целой гаммой чувств - любовью и ревностью, гордыней и тщеславием, его поступь - уже танец, а жест - красноречивый монолог).
В Ленинградском хореографическом училище преподают разные педагоги: одни из них в прошлом были известными танцовщиками, другие занимали более скромное положение, скажем, в кордебалете, что вовсе не означает, что последние стали плохими учителями. Отнюдь. Абдурахман Летфулович Кумысников, у которого Константин Заклинский учился в старших классах, больших ролей не танцевал, был корифеем на характерные партии. Но педагогом стал отменным. Среди его учеников - Юрий
Васюченко, Джон Марковский. Кумысников работал с Заклинским терпеливо, постепенно превращая длинноногого и длиннорукого, несколько разбросанного» юношу в статного героя романтического балета. Педагог развивал в ученике индивидуальность и личность, стараясь увести его от стереотипов, справедливо полагая, что стереотип, копия - мертвая материя, которая по душе людям, смотрящим в прошлое. Кумысников всёгда смотрел в будущее и учил этому Заклинского. ... «Тему с вариациями» Баланчина-Чайковского Асылмуратова и Заклинский репетировали тщательно и, надо признаться, с некоторой тревогой на сердце: спектакль, так хорошо знакомый американцам и в течение многих лет исполняемый труппой «Нью-Йорк Сити балле», будет показан Кировским театром в Соединенных Штатах Америки. Вот уж где знают этот балет, к тому же в интерпретации больших танцовщиков разных поколений.
Поднимается занавес, и перед зрителем возникает зрительный зал Мариинского театра прошлого столетия: дамы в высоких прическах, сановники и генералы, бравые офицеры и разночинцы. Лорнеты, локоны, эполеты, веера - приметы давно ушедших времен. Огромные люстры льют яркий свет, и он отражается мириадами искр в головных уборах и белоснежных костюмах танцовщиков. Баланчин, как и Петипа, любил соблюдать «иерархию» в своих балетах: неспешно заполняет пространство сцены кордебалет, выпуская затем из своих рядов корифеев, и лишь потом появляются солисты - герои этого музыкально-хореографического действа: Алтынай Асылмуратова и Константин Заклинский, воплощение той самой мариинской школы, которая воспитала и подарила миру создателя этого балета - Джорджа Баланчина, а по-русски - Георгия Мелитоновича Баланчивадзе.
Победительный пафос, величавая простота определяют стиль танцовщиков. Здесь холодный блеск и строгая элегантность, лишь иногда словно взрываемые изнутри неподдельным чувством радости. Актеры живут в музыке, подчиняясь ее привольному течению, вслушиваясь в нее и сливаясь с ней. Драматизм бессюжетного балета возникал из пластических решений, опирающихся на музыку и ею продиктованных.
Это был русский Баланчин: американская публика никогда не видела таких мягких, «поющих» рук, такого танца души, такого поистине санкт-петербургского благородства. «В этом балете необычайно ярко проявились личностные качества танцовщиков, - писал в ноябре 1989 года журнал «Нью Данс Ревью». - Исчезли Медора и Ланкедем, Аврора и Дезире, Жизель и Альберт. Перед нами были два танцовщика труппы: прима-балерина, красавица Алтынай, и первый танцовщик, благородный Константин».
Их танцу аплодировали искушенные знатоки хореографии Баланчина, с восторгом говорил о них, не сдерживая слез, восьмидесятилетний Линкольн Керстайн, критик и театральный деятель, близкий друг и соратник Баланчина, прошедший с ним долгий путь - от создания в тридцатых годах Школы американского балета до организации труппы «Нью-Йорк Сити балле». Это он назвал Асылмуратову и Заклинского Титанией и Обероном, сравнивая их с царственной супружеской парой из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Согласно одной из легенд, они владели волшебным рогом: если в него подуть, исчезают опасности и беды, а на земле устанавливается согласие.
Искусство ленинградских танцовщиков сродни волшебному рогу Оберона: оно несет людям радость, делает их лучше, наполняя мир гармонией и согласием.
И.Ступников
Советский балет, №5 1990
фото В.Барановского (обложка) и Д.Куликова
