О Цымбурском, или Политическая поэтика
Читая некрологи, посвящённые Вадиму Цымбурскому, наткнулся на один замечательный его текст, который не попадался мне раньше. Это статья "Метаистория и теория трагедии". И вот какой вывод я из неё сделал: Цымбурский не геополитик, к которым не причисляет его только ленивый. Больше скажу , он не геополитик даже в тех случаях, когда сам этого желает. Он теоретик пространственной эсхатологии.
Что, собственно, представляет собой любая геополитика? По сути, одна из разновидностей мифологизаторского дискурса, в перспективе которой эмпирически наблюдаемые свойства пространств приобретают черты отвлечённых сущностей, не только полусакральных, но и признающихся существующими до всякого возможного опыта. То есть геополитика - это результат превращения физической географии в политическую метафизику и отчасти - в особую разновидность агиографии, построенной вокруг сакрализации пространственных структур. (Вторая ипостась факьтически превращает геополитику разновидностью языческого культа). Цымбурский был, бесспорно, исследователем политической метафизики, но он нисколько не являлся жрецом физической географии. Чтобы избежать мифологизаторства и не отказаться от геотерминологии он сделал единственно верный, гениальный в своей точности методологический выбор: обратиться к тому направлению мысли, которое в западной интеллектуальной традиции получало именование "метаистории".
"Метаистория" - это, в сущности, особый извод семиотики, представители которой - прежде всего Н.Фрай и Х.Уайт - избавились от структуралистской идиосинкразии по отношению к истории и вплотную занялись рассмотрением исторического процесса. При этом была уничтожена проведённая ещё Аристотелем непроходимая граница между историей как повествованием и историей как хронологией. Это открыло возможность перейти от пространственно-исторического мифологизаторства к анализу мифов, без которых оказывается невозможной любая, - в том числе самая позитивистская! - форма исторического познания. Не только исторические сюжеты, перепетии и повороты, но и любой факт по отдельности, а также все факты как таковые. Уйти от мифа при анализе истории само по себе миф. Однако, если уж обращение к мифу так неизбежно, необходимо понять, как организован исторический мимесис, проникновение внутрь которого даёт возможность разобраться не только в механизмах восприятия происходящего, но и раскрыть кодировку, управляющую возможностью исторического участия.
Семиотики остановились на воспрятии, скрестив "метаисторию" с психологией историков или, в лучшем случае, с социальной психологией. Цымбурский занялся именно кодами исторического участия, объединив филологию и политологию, историю и философию в рамках общей дисциплины, названной им политической поэтикой...
Что, собственно, представляет собой любая геополитика? По сути, одна из разновидностей мифологизаторского дискурса, в перспективе которой эмпирически наблюдаемые свойства пространств приобретают черты отвлечённых сущностей, не только полусакральных, но и признающихся существующими до всякого возможного опыта. То есть геополитика - это результат превращения физической географии в политическую метафизику и отчасти - в особую разновидность агиографии, построенной вокруг сакрализации пространственных структур. (Вторая ипостась факьтически превращает геополитику разновидностью языческого культа). Цымбурский был, бесспорно, исследователем политической метафизики, но он нисколько не являлся жрецом физической географии. Чтобы избежать мифологизаторства и не отказаться от геотерминологии он сделал единственно верный, гениальный в своей точности методологический выбор: обратиться к тому направлению мысли, которое в западной интеллектуальной традиции получало именование "метаистории".
"Метаистория" - это, в сущности, особый извод семиотики, представители которой - прежде всего Н.Фрай и Х.Уайт - избавились от структуралистской идиосинкразии по отношению к истории и вплотную занялись рассмотрением исторического процесса. При этом была уничтожена проведённая ещё Аристотелем непроходимая граница между историей как повествованием и историей как хронологией. Это открыло возможность перейти от пространственно-исторического мифологизаторства к анализу мифов, без которых оказывается невозможной любая, - в том числе самая позитивистская! - форма исторического познания. Не только исторические сюжеты, перепетии и повороты, но и любой факт по отдельности, а также все факты как таковые. Уйти от мифа при анализе истории само по себе миф. Однако, если уж обращение к мифу так неизбежно, необходимо понять, как организован исторический мимесис, проникновение внутрь которого даёт возможность разобраться не только в механизмах восприятия происходящего, но и раскрыть кодировку, управляющую возможностью исторического участия.
Семиотики остановились на воспрятии, скрестив "метаисторию" с психологией историков или, в лучшем случае, с социальной психологией. Цымбурский занялся именно кодами исторического участия, объединив филологию и политологию, историю и философию в рамках общей дисциплины, названной им политической поэтикой...