На смерть Цымбурского
Я впервые увидел Цымбурского лет 15 назад, в Институте философии, где он оппонировал А.С.Панарину. Цымбурский был немногим старше, чем я сейчас. До болезни его было далеко, и он очень остроумно, ярко полемизировал. Он упрекал Панарина в том, что тот каждый раз потрясает перед читателем книгой, автор которой неизменно убеждён в верности себе, хотя взгляды его дрейфуют и не замечает этого только он сам... При этом, слушая Цымбурского, сразу становилось ясно, что его собственные воззрения, если и подвержены дрейфу, то только междисциплинарному, а отнюдь не идеологическому.
Слова Цымбурского отличала какая-то неповторимая стать, они были сделаны из совершенно другого материала, более надёжного и прочного, нежели слова других политологов. В них было что-то от древних артефактов, они напоминали археологические находки, и выдавали, конечно, настоящее призвание человека, который их произносил. При этом Цымбурский замечательно владел и искусством молчания, его значимое молчание служило впечатляющим обрамлением произносимых им текстов. И в политологических спичах он оставался филологом-классиком, о чём свидетельствовало и безупречное владение компонирование речи, и тяготение к концептуальной соразмерности, и ореол гармонии, который присутствовал вокруг его высказываний даже в том случае, когда они вызывали несогласие...
Слова Цымбурского торжественно хранили в себе свою историю, это придавало им царственную весомость, почти тяжеловесность, которая заставляла слова многих других отпрянуть и склониться в почтительном реверансе. Я бы сравнил это свойство речи покойного с аналогичными свойствами слога Ахматовой.
Не могу сказать, что испытал сильное влияние идей Цымбурского - мне всегда казалось, что вся эта баснословная теоретическая роскошь, воздвигнутая вокруг метафизики лимиторфов, геополитических обетований и анализа цивилизационных программ, лишь оттеняет скудость настоящей участи современной России, её довольно очевидную историческую обездоленность. При этом я всегда находился под впечатлением стиля и насыщенности его письма. Хотя визуально мы знали друг друга, я всегда предпочитал наблюдать за Цымбурским, не сокращая разделявшей нас дистанции. В нём и самом было что-то от ожившего артефакта. Очень харизматичный и властный оратор, он оставлял лёгкое ощущение ожившей древности, живого реликта, который по ошибке отнесли к представителям безвозвратно исчезнувшего вида. Сегодняшняя смерть автора "Острова Россия", как ни странно, не только не напомнила об этой ошибке, но стала указанием того, что Цымбурский современнее любого из числа тех, кто входит в ареопаг актуальных комментаторов всего на свете.
Ничто не содержит в себе настолько устойчивый код сопротивления времени, как классика. Именно поэтому современность Цымбурского по-настоящему оценят скорее всего только наши дети...
Слова Цымбурского отличала какая-то неповторимая стать, они были сделаны из совершенно другого материала, более надёжного и прочного, нежели слова других политологов. В них было что-то от древних артефактов, они напоминали археологические находки, и выдавали, конечно, настоящее призвание человека, который их произносил. При этом Цымбурский замечательно владел и искусством молчания, его значимое молчание служило впечатляющим обрамлением произносимых им текстов. И в политологических спичах он оставался филологом-классиком, о чём свидетельствовало и безупречное владение компонирование речи, и тяготение к концептуальной соразмерности, и ореол гармонии, который присутствовал вокруг его высказываний даже в том случае, когда они вызывали несогласие...
Слова Цымбурского торжественно хранили в себе свою историю, это придавало им царственную весомость, почти тяжеловесность, которая заставляла слова многих других отпрянуть и склониться в почтительном реверансе. Я бы сравнил это свойство речи покойного с аналогичными свойствами слога Ахматовой.
Не могу сказать, что испытал сильное влияние идей Цымбурского - мне всегда казалось, что вся эта баснословная теоретическая роскошь, воздвигнутая вокруг метафизики лимиторфов, геополитических обетований и анализа цивилизационных программ, лишь оттеняет скудость настоящей участи современной России, её довольно очевидную историческую обездоленность. При этом я всегда находился под впечатлением стиля и насыщенности его письма. Хотя визуально мы знали друг друга, я всегда предпочитал наблюдать за Цымбурским, не сокращая разделявшей нас дистанции. В нём и самом было что-то от ожившего артефакта. Очень харизматичный и властный оратор, он оставлял лёгкое ощущение ожившей древности, живого реликта, который по ошибке отнесли к представителям безвозвратно исчезнувшего вида. Сегодняшняя смерть автора "Острова Россия", как ни странно, не только не напомнила об этой ошибке, но стала указанием того, что Цымбурский современнее любого из числа тех, кто входит в ареопаг актуальных комментаторов всего на свете.
Ничто не содержит в себе настолько устойчивый код сопротивления времени, как классика. Именно поэтому современность Цымбурского по-настоящему оценят скорее всего только наши дети...