Мультфильмы нашего детства: Маугли
Оригинал взят у skuzn в Мультфильмы нашего детства: Маугли
На днях мне напомнили про три моих статьи о советских мультфильмах, когда-то напечатанные в Искусстве кино. Первая - про Чебурашку, вторая - про Бременских музыкантов, а третья - про Маугли.
Первые две уже есть в сети, а третью я выкладываю прямо сейчас. Она заключительная в цикле, так что логично начать с первых двух.
Уйти из джунглей
Смерть - это родина
Роман Неумоев-Егор Летов
Два настроения были полнее всего представлены в советских мультфильмах времен нашего детства: счастливый, бьющий через край оптимизм, стихия чистой игры, маскарада и хоровода («Бременские музыканты», «Как Львенок и Черепаха пели песню») - и меланхолия, колеблющаяся от депрессии до медитации («Крокодил Гена», «Варежка», «Ежик в тумане»). Множество мультфильмов располагалось посередине между этими двумя полюсами - в том числе сериалы о Простоквашино и о Слоненке, Попугае и Удаве. Если пользоваться современной голливудской терминологией, были широко представлены жанры мюзикл/комедия и арт-хаусная драма. Из крупных жанров фактически отсутствовал только жанр героического эпоса - что может показаться странным, учитывая, насколько серьезно работали с ним в советское время в игровом кино. Были, конечно, революционные мультфильмы - но кроме смутного образа красных конников я ничего не могу вспомнить: при том, что во «взрослом», игровом кино успешные фильмы о Гражданской войне можно считать едва ли не дюжинами. Возможно, причина заключена в том, что трагическую сторону Гражданской и тем более Отечественной войны считали нужным скрывать от детей. В игровых фильмах, пусть даже снятых для подростков, героев могли убить. В мультфильме все должно было быть безопасно - и потому советская мультипликация так и не дала серьезного подхода к военной теме.
Тем не менее, студия «Союзмультфильм» может зачислить в свой актив, возможно, лучший мультипликационный героический эпос, снятый за пределами Японии *. Речь идет о фильме «Маугли».
Как известно, изначально «Маугли» был не столько фильмом, сколько сериалом из пяти серий, смотированных в один фильм через два года после выхода последней из них. Сериал снимался в 1967-71 годах, то есть примерно в те же годы, что «Крокодил Гена» и «Бременские музыканты». Режиссером был Роман Давыдов, действительно специализировавшийся на героической эпике («Детство Ратибора», «Василиса Микулишна»), а художниками - Александр Винокуров («Золотая антилопа», «Снежная королева») и Петр Репкин («Аленький цветочек», «Конек-Горбунок», «Необыкновенный матч»). Сценарий написал Леонид Белокуров («Последний дюйм», «Тропой бескорыстной любви»). Героев озвучивали Сергей Мартинсон, Анатолий Папанов и Людмила Голубкина. Сегодня мы понимаем, что самым громким именем среди всех создателей мультфильма следует признать Софию Губайдулину, одного из крупнейших авангардных советских композиторов *.
Как-то неловко говорить о формальном совершенстве этого фильма: Багира, проносящаяся по экрану как капля тьмы, закрученная водоворотом; толпы обезъян, волков и собак, выплевывающие из себя то одну, то другую фигуру; музыка буквально комментирующая происходящее… - все это так и если бы это было не так, то наш разговор вообще не имел бы смысла. Однако хотелось бы поговорить о другом.
Для позднесоветского детского кинематографа смерть была настоящим камнем преткновения. С одной стороны в школах детей продолжали воспитывать на рассказах о пионерах-героях, «Молодая гвардия» и «Разгром» оставались в школьной программе, заклинание «памяти павших будьте достойны!» исправно повторяли каждую годовщину победы - но детское кино и в особенности мультипликацию смерть фактически покинула. Поколение, пережившее в собственном детстве войну, голод и смерть близких пыталось предохранить собственных детей от этих переживаний - пусть даже и поданных в символической форме. Редким исключением могли быть экранизации мифов - да и то в финале мультипликационных «Аргонавтов» Язон проваливается под сгнившую палубу «Арго»: явно смягченная версия по сравнению с оригиналом.
Тем удивительней, что «Маугли» с самого начала буквально устремлен к смерти. Слова «последняя битва» звучат уже на двенадцатой минуте фильма - и несколько раз варьируются на протяжении всей картины. «Последняя битва», «последняя охота», «славная охота, но для многих последняя» - все эти образы в книге Киплинга ложатся в один ряд с Сионийскими холмами и «человеческим детенышем», слишком напоминающими о холме Сиона и о Сыне Человеческом. Разумеется, эти аллюзии не считывались советскими детьми - но образ «последней битвы» все равно сохранял ту энергию, которую дает ему семантическое соседство с Армагеддоном и Апокалипсисом *. К той же образности отсылает весь эпизод с красными собаками - пчелы, кружащиеся в воздухе как саранча, и последняя битва, в которой сходятся силы Добра и Зла. Разумеется, совершенно непринципиально насколько сознательно были привнесены библейские аллюзии творцами советского мультфильма: в европейской культуре любой эпический текст - от «Слова о Полку Игореве» до «Властелина Колец» - неизбежно выруливает к Откровению Св. Иоанна.
Обратив внимание на другое: две серии фильма завершаются образами смерти и образы эти - танец Каа и песня Акелы. Каа танцует перед бандерлогами в финале второго эпизода («Похищение»; в книге называется точнее - «Охота Каа»), а Акелла поет песнь смерти после битвы с красными собаками.
Надо сказать, что появление Каа в Холодных Пещерах производит на меня одинокого сильное впечатление и в 7 и в 37 лет. Вопрос, обращенный к посеревшим от ужаса обезьянам, звучит так, словно он обращен к нам всем:
- Бандерлоги, хорошо ли вам видно?
Я думаю, что это самый яркий образ смерти во всей мировой мультипликации. Каа - воплощение абсолютного могущества, неспешного (вспомним, как долго уговаривают его Багира и Балу) - и вместе с тем неотвратимого. Сколько обезьян может съесть за один раз питон? Нужно ли для этого танцевать перед целым обезьяньим народом? Почему мудрый Каа, защитник Маугли, выполняющий в мультфильме функции абсолютно положительного героя должен убивать - и убивать так жестоко? Не думаю, чтобы создатели фильма специально задавали себе эти вопросы - и не думаю, чтобы на них следовало давать однозначный ответ. Понятно только, что в символическом мире эпоса Каа представляет собой образ мощи, лишенной милосердия, едва ли не ветхозаветного Бога; фигуру Отца - одновременно карающего и защищающего. Неслучайно орудием убийства служат объятия - и смертельный танец пародийно повторяется в одной из последующих серий как игра с Маугли.
- Идем отсюда, - говорит Багира в Холодных Пещерах, - тебе не годится видеть то, что будет.
Эти слова не должны нас обманывать: мы помним, что минуту назад Багира и Балу были готовы отправится в объятия Каа следом за бандерлогами. Багира обращается к Маугли - но говорит с собой. Никому не годится видеть то, что будет: потому что танец Каа - это смерть в чистом виде, акт, не предполагающий зрителя - и вместе с тем сакральный акт, присутствие во время которого есть нарушение табу.
Эпизод «Похищение» завершается титром «Так кончилось детство Маугли».
Каа представляет собой персонификацию смерти; умирающий в финале четвертого эпизода Акела - воплощение архетипа воина, достойно встречающего смерть в бою и уходящего в поля счастливой охоты. На поле боя, покрытом трупами, он поет свою последнюю песню - и когда она кончается, зажигается титр: «Так кончилась юность Маугли».
Иными словами, авторы сказали нам, что детство кончается, когда ты узнаешь, что смерть существует, а юность - когда умирает близкий тебе человек. Если угодно - когда понимаешь, что ты сам умрешь.
Ни одной из трех последних фраз нет у Киплинга. В книге Маугли сам уводит Багиру и Балу, и говорит, что видел только удава, делающего петли в пыли. Слов о конце детства и юности тоже не найти. Иными словами, разработка образа смерти полностью принадлежит авторам мультфильма.
Надо отметить, что «Маугли» - не единственный фильм, созданный этими людьми. В том же составе (Давыдов-Белокуров-Винокуров-Репкин - то есть все, кроме Губайдулиной) были поставлены мультфильмы «Гунан-Батор» и «Фока - на все руки дока». Ни один из них даже не приблизился к уровню «Маугли» - возможно, потому, что авторам не удалось внести в сюжет монгольской и русской сказки столько же личного, сколько они внесли в экранизацию британской «Книги джунглей».
Роман Давыдов родился в 1913 году. Александр Винокуров и Леонид Белокуров - в 1922ом. Все трое застали войну и Большой Террор. Проще всего списать пронизывающие фильм мотивы страха и смерти именно на это - тем более, что будущий сценарист фильма достиг семи лет (согласно Киплингу - возраст Маугли на момент похищения бандерлогами) в 1929 году, а пятнадцати (битва с красными собаками) - к 1937 году. Это, впрочем, домыслы - может быть, важнее отметить, что для поколения создателей фильма Киплинг был один из наиболее важных авторов: его влияние на погибших на фронте ИФЛИйских поэтов стало общим местом, также как и то, что во многом Киплинг служил разрешенным субститутом запретного Гумилева. Иными словами, работа над мультфильмом о детстве и юности Маугли сразу несколькими путями отправляла его создателей к воспоминаниям собственного детства и юности - и, возможно, именно в этом секрет того, что «Маугли» не сравним ни с «Гунан-Батором», ни с «Фока - на все руки дока».
Популярность Киплига в двадцатые и тридцатые годы подсознательно базировалась еще и на том, что рассказ о создании Британской Империи хорошо ложился на сознание людей, строивших империю советскую. Строительство империи неизбежно требует пафоса, героики и эпоса. Однако Киплинг был слишком хорошим писателем, чтобы просто написать притчу про бремя <белого> человека, взявшего на себя заботу о диком народе джунглей. Ни на секунду он не забывает, что Маугли в конце концов должен будет вернутся к людям - иными словами, покинуть территорию сказки, мифа, эпоса.
Мотив прощания с детством вообще очень важен в викторианской детской литературе: достаточно вспомнить финал Винни-Пуха, в котором выросший Кристофер Робин (единственный человек в сказочном лесу Милна) уходит в школу, оставляя Пуха в Зачарованном месте, где остановилось время. Финал «Маугли» говорит о том же - герой уходит, но оставляет за собой право вернутся. Однако все долги заплачены и возвращаться ему, собственно, не за чем. И потому - «это последний из рассказов о Маугли».
Мотивировка ухода Маугли оставлена и в фильме: он уходит, потому что полюбил женщину. Чтобы до конца стать человеком, он должен стать мужчиной, познать не только свое отличие от животных, но и свой секс *. История Маугли - история сына, который вырастает и покидает дом, которым были для него джунгли.
Маугли уходит к людям - покидая мир детства и мир эпоса. В наших глазах прощание с детством оказывается неразрывно связано с крушением советской империи - и потому велик соблазн написать что-то вроде: подобно тому, как убив Шерхана, Маугли покинул джунгли, мои сверстники свалив советскую власть, покинули пространство эпоса и героики, вступив в серые будни среднего класса. Однако при своей внешней красоте эта фраза не верна: множество моих сверстников не относилось к советской власти как к Шерхану, а для других пространство героической эпики началось только после распада Советского Союза. Более того, мы можем предположить, что жизнь в индийской деревне таит столько же возможностей для эпоса, как жизнь в джунглях - и точно также гибель империи вовсе не лишила нас возможности обрести эпическую целостность. Потому прошедшие годы немного добавили к финалу фильма по сравнению с тем, что я понимал двадцать лет назад: уходя в деревню, Маугли делает последний шаг для того, чтобы стать человеком. Не взяв в руки Красный Цветок, не возглавив борьбу против красных собак, не убив Шерхана - нет, он окончательно становится человеком, только покинув тех, кого он любил все свое детство. Человеком нас делает сознательный разрыв с тем, что любишь.
Маугли всегда будет помнить джунгли и джунгли всегда будут ждать его - точно также, как всегда ждут нас на полке мультфильмы нашего детства.
Примечания
1 В Японии у мультипликации другой статус и другие задачи, но было бы нечестно сделать вид, что японской мультипликации вообще не существует.
2 Задним числом я всегда удивлялся, насколько все мое - все наше - детство прошло под неявным влиянием неофициальной живописи и музыки. Помимо Губайдулиной (написавшей, кстати, музыку не только к «Маугли», но и к «Кошке, которая гуляла сама по себе» и - позже - быковскому «Чучелу») можно назвать Виктора Пивоварова и Илью Кабакова, бывших иллюстраторами детских книг.
3 Напомним, что легитимацию на убийство Шерхана в мультфильме Маугли получает после того, как Шерхан нарушает водяное перемирие и часть вод становятся кровью. Киплинг рассказывает историю тигра-убийцы («о том как страх пришел в джунгли») в качестве легенды; создатели мультфильма вписывают ее в сюжет
4 Забавно, что это единственный мотив, совпадающий у Киплинга, советского «Маугли» и диснеевской «Книги джунглей», герой которой тоже уходит к людям, потому что его зовет девочка. Любопытно отметить, что основной конфликт «Книги джунглей» - проблема самоидентификации, вообще характерная для американской детской культуры (в силу необходимости создать новую идентичность для поколений мигрантов): не только Маугли не знает, кто он - волк, слон, медведь или человек, но даже Балу и Багира в какой-то момент обсуждают, не поженится ли им.
Впервые опубликовано в журнале "Искусство кино"
На днях мне напомнили про три моих статьи о советских мультфильмах, когда-то напечатанные в Искусстве кино. Первая - про Чебурашку, вторая - про Бременских музыкантов, а третья - про Маугли.
Первые две уже есть в сети, а третью я выкладываю прямо сейчас. Она заключительная в цикле, так что логично начать с первых двух.
Уйти из джунглей
Смерть - это родина
Роман Неумоев-Егор Летов
Два настроения были полнее всего представлены в советских мультфильмах времен нашего детства: счастливый, бьющий через край оптимизм, стихия чистой игры, маскарада и хоровода («Бременские музыканты», «Как Львенок и Черепаха пели песню») - и меланхолия, колеблющаяся от депрессии до медитации («Крокодил Гена», «Варежка», «Ежик в тумане»). Множество мультфильмов располагалось посередине между этими двумя полюсами - в том числе сериалы о Простоквашино и о Слоненке, Попугае и Удаве. Если пользоваться современной голливудской терминологией, были широко представлены жанры мюзикл/комедия и арт-хаусная драма. Из крупных жанров фактически отсутствовал только жанр героического эпоса - что может показаться странным, учитывая, насколько серьезно работали с ним в советское время в игровом кино. Были, конечно, революционные мультфильмы - но кроме смутного образа красных конников я ничего не могу вспомнить: при том, что во «взрослом», игровом кино успешные фильмы о Гражданской войне можно считать едва ли не дюжинами. Возможно, причина заключена в том, что трагическую сторону Гражданской и тем более Отечественной войны считали нужным скрывать от детей. В игровых фильмах, пусть даже снятых для подростков, героев могли убить. В мультфильме все должно было быть безопасно - и потому советская мультипликация так и не дала серьезного подхода к военной теме.
Тем не менее, студия «Союзмультфильм» может зачислить в свой актив, возможно, лучший мультипликационный героический эпос, снятый за пределами Японии *. Речь идет о фильме «Маугли».
Как известно, изначально «Маугли» был не столько фильмом, сколько сериалом из пяти серий, смотированных в один фильм через два года после выхода последней из них. Сериал снимался в 1967-71 годах, то есть примерно в те же годы, что «Крокодил Гена» и «Бременские музыканты». Режиссером был Роман Давыдов, действительно специализировавшийся на героической эпике («Детство Ратибора», «Василиса Микулишна»), а художниками - Александр Винокуров («Золотая антилопа», «Снежная королева») и Петр Репкин («Аленький цветочек», «Конек-Горбунок», «Необыкновенный матч»). Сценарий написал Леонид Белокуров («Последний дюйм», «Тропой бескорыстной любви»). Героев озвучивали Сергей Мартинсон, Анатолий Папанов и Людмила Голубкина. Сегодня мы понимаем, что самым громким именем среди всех создателей мультфильма следует признать Софию Губайдулину, одного из крупнейших авангардных советских композиторов *.
Как-то неловко говорить о формальном совершенстве этого фильма: Багира, проносящаяся по экрану как капля тьмы, закрученная водоворотом; толпы обезъян, волков и собак, выплевывающие из себя то одну, то другую фигуру; музыка буквально комментирующая происходящее… - все это так и если бы это было не так, то наш разговор вообще не имел бы смысла. Однако хотелось бы поговорить о другом.
Для позднесоветского детского кинематографа смерть была настоящим камнем преткновения. С одной стороны в школах детей продолжали воспитывать на рассказах о пионерах-героях, «Молодая гвардия» и «Разгром» оставались в школьной программе, заклинание «памяти павших будьте достойны!» исправно повторяли каждую годовщину победы - но детское кино и в особенности мультипликацию смерть фактически покинула. Поколение, пережившее в собственном детстве войну, голод и смерть близких пыталось предохранить собственных детей от этих переживаний - пусть даже и поданных в символической форме. Редким исключением могли быть экранизации мифов - да и то в финале мультипликационных «Аргонавтов» Язон проваливается под сгнившую палубу «Арго»: явно смягченная версия по сравнению с оригиналом.
Тем удивительней, что «Маугли» с самого начала буквально устремлен к смерти. Слова «последняя битва» звучат уже на двенадцатой минуте фильма - и несколько раз варьируются на протяжении всей картины. «Последняя битва», «последняя охота», «славная охота, но для многих последняя» - все эти образы в книге Киплинга ложатся в один ряд с Сионийскими холмами и «человеческим детенышем», слишком напоминающими о холме Сиона и о Сыне Человеческом. Разумеется, эти аллюзии не считывались советскими детьми - но образ «последней битвы» все равно сохранял ту энергию, которую дает ему семантическое соседство с Армагеддоном и Апокалипсисом *. К той же образности отсылает весь эпизод с красными собаками - пчелы, кружащиеся в воздухе как саранча, и последняя битва, в которой сходятся силы Добра и Зла. Разумеется, совершенно непринципиально насколько сознательно были привнесены библейские аллюзии творцами советского мультфильма: в европейской культуре любой эпический текст - от «Слова о Полку Игореве» до «Властелина Колец» - неизбежно выруливает к Откровению Св. Иоанна.
Обратив внимание на другое: две серии фильма завершаются образами смерти и образы эти - танец Каа и песня Акелы. Каа танцует перед бандерлогами в финале второго эпизода («Похищение»; в книге называется точнее - «Охота Каа»), а Акелла поет песнь смерти после битвы с красными собаками.
Надо сказать, что появление Каа в Холодных Пещерах производит на меня одинокого сильное впечатление и в 7 и в 37 лет. Вопрос, обращенный к посеревшим от ужаса обезьянам, звучит так, словно он обращен к нам всем:
- Бандерлоги, хорошо ли вам видно?
Я думаю, что это самый яркий образ смерти во всей мировой мультипликации. Каа - воплощение абсолютного могущества, неспешного (вспомним, как долго уговаривают его Багира и Балу) - и вместе с тем неотвратимого. Сколько обезьян может съесть за один раз питон? Нужно ли для этого танцевать перед целым обезьяньим народом? Почему мудрый Каа, защитник Маугли, выполняющий в мультфильме функции абсолютно положительного героя должен убивать - и убивать так жестоко? Не думаю, чтобы создатели фильма специально задавали себе эти вопросы - и не думаю, чтобы на них следовало давать однозначный ответ. Понятно только, что в символическом мире эпоса Каа представляет собой образ мощи, лишенной милосердия, едва ли не ветхозаветного Бога; фигуру Отца - одновременно карающего и защищающего. Неслучайно орудием убийства служат объятия - и смертельный танец пародийно повторяется в одной из последующих серий как игра с Маугли.
- Идем отсюда, - говорит Багира в Холодных Пещерах, - тебе не годится видеть то, что будет.
Эти слова не должны нас обманывать: мы помним, что минуту назад Багира и Балу были готовы отправится в объятия Каа следом за бандерлогами. Багира обращается к Маугли - но говорит с собой. Никому не годится видеть то, что будет: потому что танец Каа - это смерть в чистом виде, акт, не предполагающий зрителя - и вместе с тем сакральный акт, присутствие во время которого есть нарушение табу.
Эпизод «Похищение» завершается титром «Так кончилось детство Маугли».
Каа представляет собой персонификацию смерти; умирающий в финале четвертого эпизода Акела - воплощение архетипа воина, достойно встречающего смерть в бою и уходящего в поля счастливой охоты. На поле боя, покрытом трупами, он поет свою последнюю песню - и когда она кончается, зажигается титр: «Так кончилась юность Маугли».
Иными словами, авторы сказали нам, что детство кончается, когда ты узнаешь, что смерть существует, а юность - когда умирает близкий тебе человек. Если угодно - когда понимаешь, что ты сам умрешь.
Ни одной из трех последних фраз нет у Киплинга. В книге Маугли сам уводит Багиру и Балу, и говорит, что видел только удава, делающего петли в пыли. Слов о конце детства и юности тоже не найти. Иными словами, разработка образа смерти полностью принадлежит авторам мультфильма.
Надо отметить, что «Маугли» - не единственный фильм, созданный этими людьми. В том же составе (Давыдов-Белокуров-Винокуров-Репкин - то есть все, кроме Губайдулиной) были поставлены мультфильмы «Гунан-Батор» и «Фока - на все руки дока». Ни один из них даже не приблизился к уровню «Маугли» - возможно, потому, что авторам не удалось внести в сюжет монгольской и русской сказки столько же личного, сколько они внесли в экранизацию британской «Книги джунглей».
Роман Давыдов родился в 1913 году. Александр Винокуров и Леонид Белокуров - в 1922ом. Все трое застали войну и Большой Террор. Проще всего списать пронизывающие фильм мотивы страха и смерти именно на это - тем более, что будущий сценарист фильма достиг семи лет (согласно Киплингу - возраст Маугли на момент похищения бандерлогами) в 1929 году, а пятнадцати (битва с красными собаками) - к 1937 году. Это, впрочем, домыслы - может быть, важнее отметить, что для поколения создателей фильма Киплинг был один из наиболее важных авторов: его влияние на погибших на фронте ИФЛИйских поэтов стало общим местом, также как и то, что во многом Киплинг служил разрешенным субститутом запретного Гумилева. Иными словами, работа над мультфильмом о детстве и юности Маугли сразу несколькими путями отправляла его создателей к воспоминаниям собственного детства и юности - и, возможно, именно в этом секрет того, что «Маугли» не сравним ни с «Гунан-Батором», ни с «Фока - на все руки дока».
Популярность Киплига в двадцатые и тридцатые годы подсознательно базировалась еще и на том, что рассказ о создании Британской Империи хорошо ложился на сознание людей, строивших империю советскую. Строительство империи неизбежно требует пафоса, героики и эпоса. Однако Киплинг был слишком хорошим писателем, чтобы просто написать притчу про бремя <белого> человека, взявшего на себя заботу о диком народе джунглей. Ни на секунду он не забывает, что Маугли в конце концов должен будет вернутся к людям - иными словами, покинуть территорию сказки, мифа, эпоса.
Мотив прощания с детством вообще очень важен в викторианской детской литературе: достаточно вспомнить финал Винни-Пуха, в котором выросший Кристофер Робин (единственный человек в сказочном лесу Милна) уходит в школу, оставляя Пуха в Зачарованном месте, где остановилось время. Финал «Маугли» говорит о том же - герой уходит, но оставляет за собой право вернутся. Однако все долги заплачены и возвращаться ему, собственно, не за чем. И потому - «это последний из рассказов о Маугли».
Мотивировка ухода Маугли оставлена и в фильме: он уходит, потому что полюбил женщину. Чтобы до конца стать человеком, он должен стать мужчиной, познать не только свое отличие от животных, но и свой секс *. История Маугли - история сына, который вырастает и покидает дом, которым были для него джунгли.
Маугли уходит к людям - покидая мир детства и мир эпоса. В наших глазах прощание с детством оказывается неразрывно связано с крушением советской империи - и потому велик соблазн написать что-то вроде: подобно тому, как убив Шерхана, Маугли покинул джунгли, мои сверстники свалив советскую власть, покинули пространство эпоса и героики, вступив в серые будни среднего класса. Однако при своей внешней красоте эта фраза не верна: множество моих сверстников не относилось к советской власти как к Шерхану, а для других пространство героической эпики началось только после распада Советского Союза. Более того, мы можем предположить, что жизнь в индийской деревне таит столько же возможностей для эпоса, как жизнь в джунглях - и точно также гибель империи вовсе не лишила нас возможности обрести эпическую целостность. Потому прошедшие годы немного добавили к финалу фильма по сравнению с тем, что я понимал двадцать лет назад: уходя в деревню, Маугли делает последний шаг для того, чтобы стать человеком. Не взяв в руки Красный Цветок, не возглавив борьбу против красных собак, не убив Шерхана - нет, он окончательно становится человеком, только покинув тех, кого он любил все свое детство. Человеком нас делает сознательный разрыв с тем, что любишь.
Маугли всегда будет помнить джунгли и джунгли всегда будут ждать его - точно также, как всегда ждут нас на полке мультфильмы нашего детства.
Примечания
1 В Японии у мультипликации другой статус и другие задачи, но было бы нечестно сделать вид, что японской мультипликации вообще не существует.
2 Задним числом я всегда удивлялся, насколько все мое - все наше - детство прошло под неявным влиянием неофициальной живописи и музыки. Помимо Губайдулиной (написавшей, кстати, музыку не только к «Маугли», но и к «Кошке, которая гуляла сама по себе» и - позже - быковскому «Чучелу») можно назвать Виктора Пивоварова и Илью Кабакова, бывших иллюстраторами детских книг.
3 Напомним, что легитимацию на убийство Шерхана в мультфильме Маугли получает после того, как Шерхан нарушает водяное перемирие и часть вод становятся кровью. Киплинг рассказывает историю тигра-убийцы («о том как страх пришел в джунгли») в качестве легенды; создатели мультфильма вписывают ее в сюжет
4 Забавно, что это единственный мотив, совпадающий у Киплинга, советского «Маугли» и диснеевской «Книги джунглей», герой которой тоже уходит к людям, потому что его зовет девочка. Любопытно отметить, что основной конфликт «Книги джунглей» - проблема самоидентификации, вообще характерная для американской детской культуры (в силу необходимости создать новую идентичность для поколений мигрантов): не только Маугли не знает, кто он - волк, слон, медведь или человек, но даже Балу и Багира в какой-то момент обсуждают, не поженится ли им.
Впервые опубликовано в журнале "Искусство кино"