Отношение к воякам
Разговор на любую тему следует начинать, разумеется, с рассказа о собственной крутизне. Полагаю, постоянные мои читатели к этому уже привыкли. Я же ведь нарциссист, в конце концов :-)
Итак, едва мне перевалило за семнадцать - я получил коричневый пояс (старший ученический в шотокане), меня сделали сэмпаем (помощником сэнсея) и доверили вести начальную группу.
С одной стороны, от безрыбья. Ну мало у нас было тогда полноценных, чёрнопоясных мастеров, а бизнес расширялся. С другой - я способствовал его расширению. Принимал участие в некоем подобии «боёв без правил», по отдалённым мотивам фильмов с Ван Даммом (но без намеренной киношной жести), и выступал довольно неплохо. Это приносило и бабки, и популярность школе.
Та группа, которую мне доверили и которая называлась «начальной» - это ни в коем случае не были дети. Нет, как раз мелких - я бы не взял. Слишком большая ответственность. Другое дело - довольно зрелые ребята (а то и возрастные вполне мужики, которым, честно, больше подошла бы лечебная физкультура, а не карате), принявшие осознанное решение получать пиздюли за свои же деньги.
Там были и мои ровесники, т. е., старшеклассники, но в основном - постарше. Но они не знали, насколько я сам юнец, поскольку у меня такой тип физиономии, что как в семнадцать давали двадцать, так и в тридцать.
Один из таких парней - выискался скептик. Выразил сомнение на первом же занятии,что, в общем-то, указывало на наличие мозгов.
«Не хочу никого обидеть, но я вот ходил и на айкидо, и на эту самую, капоэйру, и на кунгфу, и везде мне рассказывали, как у них всё круто, но я немножко соображаю в уличной драке и просто вижу, что это всё не от жизни сей. Нет, понятно, что главное - воспитание духа, и всё такое, но вот всё-таки и практический, так сказать, аспект - он ведь тоже имеет значение?»
Не сказать, что мне был очень приятен этот скепсис, но, будучи отчасти и коммерсантом, я решил, что из него можно извлечь выгоду. «Одному - ломаем ногу, другие - платят вдвое больше».
«Какие именно практические аспекты уличной драки тебя интересуют?» - осведомился я.
«Ну вот скажем, - Егор достал расчёску, - представим, что это нож. Как у вас принято защищаться от ножа?»
Я помотал головой:
«В карате нет приёмов защиты от ножа. Потому что его создавали люди, которые знали, что такое нож. Концепция только одна: наличие ножа не делает черепную коробку прочнее».
Егор улыбнулся: «Но ты, конечно, не станешь показывать такие специальные приёмы на ученике, потому что они слишком опасные, угадал?»
Я пожал плечами: «Ещё раз: нет никаких специальных приёмов. Есть просто удары, которые мы и будем разучивать».
Егор, поигрывая расчёской, двинулся на меня походочкой «сколько я зарезал, сколько перерезал». Я пятился назад, пока не упёрся в батарею, на которой висела влажная тряпка. Это и оказалось спецприёмом. Один шлепок мокрой дерюгой по физиономии слева - и тут же маваши справа. Подъёмом в шею, под ухо. Это гарантированный нокаут кому бы то ни было.
Замечу, классе в шестом мы с пацанами ожесточённо спорили, что есть правильное маваши. Кто-то доказывал, что когда бьёшь ногой просто в сторону - это йоко, а вот если с разворота и вперёд, то это и есть маваши.
Но нет, это тоже йоко. И наиболее употребимая в жизни версия. Так удар получается неожиданно длинным, из-за поворота на опорной ноге.
А маваши - это круговой удар. Если проводить его правильно - очень неожиданный и хлёсткий. В серьёзных кумите, наверное, до половины нокаутов приходятся именно на маваши. Хотя казалось бы: что тут опасного? Поднырнул просто, а то и перехватил ударную ногу. Но поединок - это же не размен плюхами. Это комплексная тактическая затея. Поэтому грамотный боец сначала проводит атаку руками, с упором, скажем, на левый фланг, противник перекрывается, отклоняется, следит за этими грабками - и совершенно теряет из виду момент, когда правая нога уже встала в положение «цыплёнка табака» для того, чтобы хлестнуть маваши по шее. А если проходит - то приветик.
Егор очнулся минуты через две и сказал: «Мне это понравилось. Вот это - серьёзно понравилось». Пояснил другим ученикам, с позиции знатока уличной драки: «Когда в дело идёт нож - тут уже не до красивостей. Противопоставляешь - всё, что угодно. И тряпка - это правильно. А вот так бить - я бы хотел научиться».
«Начнём с растяжки», - сказал я.
Мы не то, чтобы стали с Егором закадычными друзьями, но общались и помимо «додзё». Он был славный малый и интересный собеседник. Музыку, опять же, слушал, не такую, от которой у меня бывали бы вомитарные рефлексы.
Как-то вскоре после первого знакомства мы сидели в кафешке, потягивали пиво после занятий (немножко - можно), и он сказал:
«Позволь задать тебе, возможно, не очень деликатный вопрос. Ты в армии служил?»
С одной стороны, меня позабавило, что он до сих пор не в курсе, что я школьник. С другой - я немного ощетинился, внутренне. Кивнул:
«Да, это неделикатный вопрос».
«Почему?»
Стараясь не слишком его обидеть, объяснил:
«Видишь ли, Егор. Представь, что тебя спросили: «А ты когда-нибудь сосал хуй за опохмел тройным одеколоном?» Ты бы счёл этот вопрос деликатным?»
Против ожидания, он не напрягся, а рассмеялся:
«Вот уж не думал, что ты - такой пацифист».
«Кто? Я? Господь с тобой! Война была, есть и, вероятно, будет любимым развлечением человечества. Вот только когда мне приспичит поиграть в войну - я буду играть в войну, а не в «армию».
Замечу, Егор, как оказалось, служил не в какой-то суперэлитной части, а просто в относительно приличной мотострелковой бригаде, но это, возможно, и к лучшему.
Он поинтересовался:
«А по-твоему, армия - это всё фигня и бред? Да честно, я сам так думал. Но, пожалуй, она пошла мне на пользу».
«Да неужели? Ты скажи ещё, что она сделала тебя мужиком. Что до армейки ты был девочкой с бантиками».
Егор пожал плечами:
«Да не в том смысле... Хотя и это тоже. Ну, типа, постоять за себя. Наверное, помогло. Но тут другое. Всё-таки, возникает некоторое такое понимание, что... Ну говорят вот «один в поле не воин» - так вот возникает ощущение, что каждый должен быть на своём месте. Знаю, что ТЫ скажешь: винтик системы. Но скорее: элемент боевого механизма. Который просто не работает, если его не собрать и не отладить».
Я прищурился:
«Егор, скажи, что ты можешь сказать о своих командирах? Ну, офицерах?»
Он живо вскинулся: «Ротный, кстати, вот такой мужик был. И честный, и толковый - отличный просто парень».
«А комбат?»
Егор вздохнул: «Комбат? Ну, мы его не так часто видели. Нет, бывает, конечно... в семье не без урода. Честно: мудак редкостный и пьянь. Но это во всех армиях может быть».
«Вот поэтому я ни в какой и не служил, - чеканю металлично. - Армия - это механизм насилия. Это - об то, чтобы убивать. Даже если ты всего лишь кашевар или писарь - ты всё равно работаешь на этот механизм. Помогаешь убивать. А это важное решение, кого и за что убивать. И в таких решениях - я не принимаю приказов от людей, которых считаю мудаками и пьянью. Я могу принимать приказы только от тех людей, которых уважаю и которым доверяю».
Егор усмехнулся:
«Ну, гладко было на бумаге. А в жизни...»
«Ты ещё скажи мне, что я мал и глуп и не видал больших... затруднений в жизни!»
«Нет, этого я не говорил. Но просто... жизнь - она такая, как есть. Как-то же страну защищать надо всё-таки?»
Мы не стали тогда скатываться в политику, выясняя, в какие моменты истории Россия действительно сделалась жертвой заграничной агрессии, а в какие - просто выгребла пиздюлей, очень старательно на них напрашиваясь. Но у меня, конечно, и тогда очень непростое было отношение к родному государству и его истории. С одной стороны, это моя страна. С другой стороны, это такое государство, во всех его исторических инкарнациях, которое я предпочёл бы видеть в какой-нибудь другой стране. А лучше - на другой планете. Другой звёздной системы. Парсеков за сто.
Замечу, это было самое начало девяностых, ещё до знаменитого новогоднего штурма Грозного. Но уже было общим местом, что с этой армией что-то сильно не в порядке.
Я тогда был, наверное, не чужд юношеского максимализма и относился ко всем этим воякам весьма презрительно. Нам, школьникам, которые тогда пробовали себя и в бизнесе, и в уличной торговле, очень не помешали бы крепкие честные ребята, готовые дать укорот отморозкам. Но это офицерьё, всего несколько лет назад польстившееся халявой за счёт народа, ныне, доедая последний хуй без соли, предпочитало сидеть по своим гарнизонам и базам, мычать, как некормленная скотина, и даже, имея под рукой ствол, не имело смелости уволиться с неоплачиваемой работы. За кого ж их считать-то приходилось, как не за рабов?
Может, я был жестоким мальчиком - но тогда думал про них так.
К солдатне относился не лучше, несмотря на хорошие отношения с некоторыми служившими ребятами вроде Егора.
«Ваши охуительные традиции? Ваши дембельские альбомы? Вы хоть себя видели там со стороны, папуасы грёбаные? Вы считаете, что это круто, вот так готовиться к дембелю? Метры обрезать, лелея каждый день до приказа. В дембельский поезд играть. Что, дедовщина? Да срал я на дедовщину. Я о другом. Вы считаете, что занимались какой-то полезной для себя и страны деятельностью. Вы себя в этом уверяете, что это было кому-то нужно, в том числе вам самим. И - считаете каждый божий день до того, как можно будет оттуда свинтить. Как зек не ждёт, бывает, «звонка». Отсюда понятно, насколько вы на самом деле полезным и нужным считаете своё там пребывание. Признайтесь честно: вас просто выебли в жопу, ввергли в тупое, скотское, бессмысленное существование, украли два года жизни, и у вас нет даже той капли мужества, чтобы это признать».
Ну да, я бывал категоричен в своих суждениях. И разумеется я не собирался идти в Российскую Армию. Хотя в принципе готов был признать даже концепцию призывной армии как "школы мужества", когда бы всякий парень учился хотя бы тому, чтобы, увидев на улице банду, насилующую девицу, перешмалять ублюдков к чёртовой матери, без малейших мук совести. Вот только я сомневался, что конкретно Российская Армия не воспитывает прямо противоположные качества. «Нет, ну если насилуют - так, наверное, они достаточно высоко стоят для этого в иерархии. Такова жизнь».
Я поступил на филфак МГУ (не для того, чтобы уклониться от армии, а просто ради понта), а вскоре снюхался с той Корпорацией, к которой с тех пор и вот уже двадцать лет имею честь принадлежать.
Меня с самого начала готовили к Агентуре, т. е., «по-мусорскому» - в оперативники. Но по нашей концепции считается, что хороший агент должен иметь знакомство со всеми важными для своей деятельности аспектами. Включая и работу тактических штурмовых групп, которые обеспечивают его миссию, бывает.
Поэтому на три месяца меня запихнули на Талдомскую тренировочную базу Мицара. Это наша как бы «полевая» группа Центрального региона (притом, что Регул - городской спецназ). Тогда она имела примерно батальонный состав, сейчас развёрнута в полноценную бригаду, да ещё и с ответвлениями.
Но при этом, надо сказать, в нашей структуре все эти Мицары, Регулы, Альбирео - это больше управления, нежели сколько-нибудь монолитные тактические подразделения. Поскольку в нашей доктрине самодостаточной и стратегически значимой единицей считается уже рота (около сотни бойцов). Предполагается, что она способна контролировать территорию средней паршивости банановой республики, имея для этого флот беспилотников (как наблюдательных, так и ударных), дивизион ракетной поддержки, средства ПВО и ПРО, инженерные средства для быстрого и надёжного обустройства «стронгпойнтов», ну и ПТРК в избытке, конечно.
А взвод, при этом - это то, что берёт под контроль штаб армейской группы противника, если понадобится.
В целом - довольно серьёзные ребята, довольно серьёзное снаряжение. И я среди них - «филолух»-каратист. Ну, естественно, у меня всю дорогу синяки с мордени не сходили (у многих из них, впрочем, тоже).
И там не было как таковой «дедовщины». Ну какая, к чёрту, дедовщина? Они в основном офицеры СпН ГРУ были. Или прапоры. Причём, в нашей системе, с чем приходится мириться соискателю, совершенно не важны его прежнее воинское звание и должность. Он будет оцениваться - по нашим критериям (и званий у нас нет). И в принципе может быть такая ситуация, что у какого-нибудь мехвода Петровича «Золотой Дроссель» зарплата выше, чем у отделенного или даже взводного его командира.
Но зарплата, однако, это ничто по сравнению с затратами на собственно «фитнес». Это-то в сотни тысяч на бойца влетает - но того стоит. Когда я рассказываю государственным приятелям (в том числе натовским), что у нас в среднем в месяц тратится три тысячи патронов на бойца - они не верят. «Да ладно! Ты шутишь! Куда столько на КМБ?» Приходится объяснять: это не КМБ. Это упражнения на текущее поддержание уже имеющейся формы. И в поле, и в обычном тире, и в интерактивном. А КМБ, когда только учится человек стрелять - гораздо интенсивней. Там, пардон, и подрочить на сон грядущий нечем - так руки автоматом набивает. Да и не до «глупостей»: выматываешься слишком.
Вообще же, там было весело, на базе Мицара. Жёстко - но весело. И как бы банально ни звучало, но я с каждой секундой чувствовал, как что-то полезное узнаю, какие-то «скиллы» совершенствую. Рефреном постоянно звучала в голове «Превосходная песня» Летова. «С каждой новой соплёй, с каждой новой матрёшкой, медленно, но верно, весело и страшно - я становлюсь превосходным солдатом». Знаю, что она немножко про другое, эта песенка, - но вот наложилось. Да просто звучало.
И я понимал, что надо знать, можно ли незамеченным проползти по сточной канаве к дому, прежде чем такое задание своей группе прикрытия давать. Поэтому, не совсем гигиенично, конечно - но никаких обид.
Там вообще увлекательные тактические игры были. Безо всякого «либретто» - исключительно соревновательные с непредсказуемым результатом и многими сюрпризами. И очень интенсивные. Даже при моей физподготовке - я с ног валился к концу дня и курить временно бросил (тем более, что курильщик обнаруживается за несколько десятков метров даже человеческим нюхом).
И бег, и стрельба, и минирование-разминирование (чтобы знать, хотя бы, чего трогать не надо категорически).
Я тогда со многими мицаровцами сдружился и в целом несколько потеплел к армейским. В том смысле, что не все они долбоёбы. Особенно, те, кому ума хватает соскочить со своей чёртовой государственной армии и перейти к реальным уже делам.
«Вместе весело шагать
По болотам, по зелёным
И деревни выжигать
Лучше ротой,
Или целым батальоном».
Как же душевно мы горланили эту стёбную песенку, возвращаясь с тактических учений на броне! Это, можно сказать, наш неофициальный гимн. К слову, при действиях на хоть немного русскоязычных территориях, где требовалось наше военное участие, эта песенка срабатывала как «профилактическое средство». Замечательно убирала с дороги любых «вредных» гражданских, стоило командиру выдвинуться вперёд и, вращая глазами, объявить: «Вы чего, не слышите? Они же удолбанные, эти наёмники! Стрелять начнут - по малейшему поводу!»
Ну а дружиться-то - уже потом можно было начинать, когда территория в целом взята под контроль.
В общем, не стану скрывать, я улучшил своё мнение об армейских по мере знакомства с лучшими из них.
Но всё равно я напрягся, когда, идя к кабинету Элфреда по его вызову, заметил рядом в кресле некое существо почти школьного возраста и явно только что из армии. Ну, то была уже осень девяносто девятого, я был волчара тёртый, двадцать три года, ряд успешных операций на счету, два солидных огнестрела (не по косяку, а просто вариантов не было), глаз намётанный. И тут сидит такое. Стрижечка-площадочка, добротные дублёнка и джинсы (это, значит, уже с нашего аванса взял, в нашем же магазе, и уже принят, значит, иначе б у кабинета Элфреда не тёрся), и попсовейшие солнцезащитные очёчки лучшего сычуаньского производителя. Это - что оно прямо на вокзале с дембеля прикупило. Самая необходимая вещь в этой знойной ноябрьской Москве.
Я был не в духе, поскольку ссорился утром с женой, и подумал: «Господи, кого мы уже гребём? Куда мир катится? Что дальше? Суворовцев за чупа-чупс?»
Элфред, встретив меня, поинтересовался:
«Видел парня в кресле?»
«Нет, - огрызаюсь. - Я не выходя из коматоза по штабу перемещаюсь».
«Интересный, кстати, экземпляр», - говорит Элфред.
Пожимаю плечами:
«Так отдай в лабораторию, пусть там вскрытие сделают».
«Я тебе это решил доверить».
«Что?»
«Буду прям: я хочу, чтобы ты его взял в стажёры».
Складываю руки перед грудью:
«Альф! Я не против того, чтобы передавать свой охуенный опыт новому поколению. Но я против того, чтобы тратиться на дрессировку инфузорий. Они, знаешь ли, не поддаются дрессировке. Ты его очёчки видел?»
Элфред (посмеивается): «Ну, это просто мальчишество. Он вообще забавный малый. Пожалуй, совершенно неармейский тип. Органическое презрение к субординации и подчинению. Но он пошёл в спецназ только по одной причине. Потому что мог этого не делать. Его отец - лётчик, погиб в Афгане, а значит, освобождение. Легальная льгота. А он не любит «легальность льгот». Ты почитай его дело: многое станет ясно».
«Что именно? - бурчу. - Что он мудак, который сам не знает, чего ему надо?»
Элфред:
«Он, к слову, комиссован по ранению в бою. Где получил Медаль за Отвагу».
Я: «Да ты что? Там стреляли, что ли?»
Элфред:
«Думаю, вы подружитесь».
Я: «Конечно. Это же так легко. Вот сядем, пивка накатим, он возьмёт гитару, забренчит полтора аккорда, заведёт гнусавеньким голосочком песенку про «Я стою на КПП - с мыслью только о тебе», или что-то вроде, я выскажу своё критическое мнение, он заявит, что я не знаю жизни, потому что не был в армии, я сверну ему шею, свободной от пивной кружки рукой, - и мы замечательно подружимся. Ты этого хочешь?»
Элфред (зевая):
«Если честно, мне пофиг. Считай, что это мой тебе подарок. Живая игрушка. А дальше уж твоё дело, то ли поломать её, то ли ещё что».
Этот здоровяк, Элфред, кажется простоват и мужланист - но это видимость. Бывшие полковники SIS - не бывают простоваты и мужланисты. И он прекрасно умеет манипулировать людьми. Даже мной.
Я взял стажёра. Собственно, это был Лёшка Зимин, неоднократно помянутый в моей писанине. Один из самых обаятельных - и самых опасных людей из всех, кого я знал. Он и опасен тем, что кого угодно разоружит своим обаянием. Самые суровые дядечки склонны извлекать свои каменные сердца из своих бронированных грудных клеток и выкладывать ему в ладошку, словно подгулявшие пираты, одаривающие жемчугом портового беспризорника. Но Лёшка, правда, и один из самых добродушных людей, кого я знал, поэтому не злоупотребляет своей «магией». Только во благо употребляет.
Подумав потом о своём первом негативном к нему отношении, я пришёл к выводу, что просто ревновал. Инстинктивно.
И от опыта общения с Лёшкой я, пожалуй, ещё больше потеплел к воякам. Нет, сам он - действительно совершенно не армейский тип. Но приходится задуматься, что бывают там и такие. Кого просто занесло в мясорубку, из лучших побуждений.
Тем не менее, всё равно где-то на рациональном уровне не могу смириться с этой мыслью. Нет, драться и давать сдачи - это нормально для людей. Защищать свою землю, чтобы не пришли чужаки и не устроили всё по-своему - это нормально. Защищать законные права от посягательств по беспределу - это нормально. Если для этого приходится кого-то грохнуть, кто сам старательно напросился - никаких проблем.
Но вот добровольно отдавать свою жопу на откуп каким-то военно-политическим пидарасам, которые будут тебе указывать, в чём состоит твой законный интерес и кого ты должен грохнуть, чтобы им стало от этого хорошо?
Да, такова жизнь, что люди идут на это. Но всё-таки, в глубине души я считаю, что они, верно, нашли себя на помойке, если идут. Какие бы лапочки ни были во всех иных отношениях.
Впрочем, наверное, я бы гораздо лучшего был мнения о современном российском офицерстве, если б нашёлся кто-то, кто бы хоть записал на Ютъюбе обращение вроде следующего: «Да, я давал присягу, буду ей верен и буду исполнять приказы. Но это не мешает мне относиться с уважением к тем, кто сейчас оказался моим противником. Шельмовать его лишь за то, что он оказывает сопротивление, защищая свою страну, - я считаю бесчестьем. Поэтому мне омерзителен процесс над Савченко, омерзительна пропаганда, выставляющая украинских военных какими-то упырями».
Но этого и близко нет. Им заткнули глотки сравнительно жирными зарплатами (пока ещё жирными) - и они мигом посунулись.
Поэтому, уж не обессудьте, что я говорю: «У России сейчас нет армии, есть сборище расфуфыренных блядей».
Кому окажется верной эта армия, если дойдёт до «цугундера» - большой вопрос. Проститутки, которым просто не хватает духу и чести, чтобы возвыситься до полноценных наёмников.
Впрочем, там по-любому много хороших людей - и много наших людей. В известном смысле, это пересекающиеся множества.