Калейдоскоп памяти - 6
Отрочество
В тот памятный день я забыл дома пионерский галстук, т.е. не забыл, мне было 13: часть класса уже была в комсомоле, и выглядеть молокососом не хотелось. Школа была в пяти минутах от дома. Перемахнув через двухметровый забор, я и не представлял, с какой новостью столкнусь. В школе происходило что-то немыслимое: реки слез и истерические стоны… рыдало все... Сталин умер. Без галстука явиться в тот день было немыслимо. Нужно было вернуться.
Прибежал домой...
Отец уже не вставал после очередной операции. Когда, мне попадается в руки эзотерическая литература, вдруг вспыхивают какие-то озарения, понимания, например, вычитал недавно, что каждую болезнь вызывает определенный склад мыслей и эмоций. Сказано там, что рак - от обиды. Какая обида и на что могла быть у моего отца счастливого и любимого, обожавшего меня и сестру, талантливого и энергичного? Что творилось у него в голове? Помню тот день, когда прибежал я из школы, сотрясающейся от рыданий, и сказал отцу: «Сталин умер».
Незадолго до того, в школе во время перемены кидались тряпкой, которой стирали мел с доски, и она попала в портрет Сталина, висевший на стене. Провинившегося парня водили из класса в класс, и его отправили на 5 лет в лагеря. Было в те годы много непонятного и много страшного. Помню, мне было так же страшно, когда я увидел труп утонувшего солдата, которого водолазы достали из речки Кудьма под Горьким.
В тот же год был другой день: отец что-то хотел мне сказать, но тонкая струйка крови полилась у него изо рта, и его увезли на скорой в больницу. Я выбежал на улицу, зачем-то долго бежал за машиной скорой помощи... больше живым я его не видел.
Так и остались кисти и краски отца, к которым все тянуло меня, но я долго не решился их взять. Наконец, однажды, поставил подрамник, достал сделанный пленным немцем по эскизам отца этюдник и даже муштабель неизвестно зачем, это такая палочка, на которую опирается рука художника, когда он прорисовывает детали. Далеко идти не надо было меня: окутал цветущий сад и могучие сосны, осторожно выдавил масляные краски, буквально ощущая на них тепло отцовских рук, на палитру. К моему великому изумлению, получилось нечто похожее на пейзаж. И я понял: не боги горшки обжигают, а может отец водил мою руку. Сначала было страшновато, непонятно что это такое вообще, но я отходил, прищуривался, смотрел и начинал понимать, глядя издалека, где - что добавить и поправить. И о чудо - я начал постигать великое таинство живописи, танец красок, их волшебство, понимая, что это и будет мой мир и то, чем я живу, по сей день. Сейчас, когда я вспоминаю свои первые робкие шаги, меня удивляет очень мягкий интеллигентный неброский подбор красок. Странное дело: чем старше я становлюсь, тем более яркими становятся мои картины. На старости лет во мне проснулся какой-то необузданный колорист: цветы и осенние пейзажи горят огнем, горы полыхают фиолетовым пламенем, оранжевым солнцем, абстракции - красными, синими, желтыми взрывами...
А еще лет 25 назад была у меня "черня"серия черно-серебристых абстрактных работ под общим под названием «Рождение планеты», там все благородно и совсем не ярко.
С ней я участвовал в первой официальной выставке абстрактного искусства.
Один из участников, Крапивницкий, сказал, глядя на те мои картины: «Искусство бывает первично и вторично, вот это - первично, короче, нигде раньше такого не видел». Это не в плане того, что сам себя не похвалишь - никто не похвалит.
И еще, это о том, что с возрастом восприятие красок мира меняется. К тому же вокруг сегодня так мало цвета, а ведь ученые накопали, что цвет нужен мозгу как воздух. Теперь со всех стен моего "дворца" льется на меня веселый красочный свет. Прищурился, посмотрел - много желтого... может, когда-нибудь, обо мне напишут: «Маэстро буквально не мог жить без желтого цвета».
Вернемся в мое послевоенное отрочество, было мне тогда не очень-то до рисования: с 13 лет, после смерти отца я остался единственным мужчиной в доме, " в больших сапогах в полушубке овчинном..." От отца унаследовал исторический военный полушубок, который долго был моей рабочей зимней одеждой, а потом, когда в моду вошли дубленки, был извлечен сестрой из кладовки и получил новую жизнь. Впоследствии сестра умудрилась пошить из него очаровательную дизайнерскую безрукавку. Я все время что-то чинил, грузил уголь, сажал картошку ухаживал за Мичуринскими яблонями. После Германии мы жили в Перловке, в той самой шатровой деревянной церкви, отданной четверым героям войны, окруженной липами и соснами и перестроенной по проекту отца. Это под Москвой, с тех пор не могу жить без природы и без величественных деревьев.
В школе, классе так в седьмом я полюбил рисовать и чертить. Однажды на уроке черчения было задание нарисовать от руки круг, а потом учитель подходил к каждому с циркулем, прикладывал его к кругу и показывал ошибки. Я нарисовал абсолютно правильный круг, не видя в этом подвига. Он не поверил, что я не обвел какой-то тазик, а я не знал как доказать, и учитель вызвал маму в школу. Она сказала: «пусть он сейчас при вас нарисует круг». Я вышел победителем из схватки с чертежником и стал его любимцем. В те годы я уже точно знал, что стану архитектором, мечта отца прорастала во мне.
В тот памятный день я забыл дома пионерский галстук, т.е. не забыл, мне было 13: часть класса уже была в комсомоле, и выглядеть молокососом не хотелось. Школа была в пяти минутах от дома. Перемахнув через двухметровый забор, я и не представлял, с какой новостью столкнусь. В школе происходило что-то немыслимое: реки слез и истерические стоны… рыдало все... Сталин умер. Без галстука явиться в тот день было немыслимо. Нужно было вернуться.
Прибежал домой...
Отец уже не вставал после очередной операции. Когда, мне попадается в руки эзотерическая литература, вдруг вспыхивают какие-то озарения, понимания, например, вычитал недавно, что каждую болезнь вызывает определенный склад мыслей и эмоций. Сказано там, что рак - от обиды. Какая обида и на что могла быть у моего отца счастливого и любимого, обожавшего меня и сестру, талантливого и энергичного? Что творилось у него в голове? Помню тот день, когда прибежал я из школы, сотрясающейся от рыданий, и сказал отцу: «Сталин умер».
Незадолго до того, в школе во время перемены кидались тряпкой, которой стирали мел с доски, и она попала в портрет Сталина, висевший на стене. Провинившегося парня водили из класса в класс, и его отправили на 5 лет в лагеря. Было в те годы много непонятного и много страшного. Помню, мне было так же страшно, когда я увидел труп утонувшего солдата, которого водолазы достали из речки Кудьма под Горьким.
В тот же год был другой день: отец что-то хотел мне сказать, но тонкая струйка крови полилась у него изо рта, и его увезли на скорой в больницу. Я выбежал на улицу, зачем-то долго бежал за машиной скорой помощи... больше живым я его не видел.
Так и остались кисти и краски отца, к которым все тянуло меня, но я долго не решился их взять. Наконец, однажды, поставил подрамник, достал сделанный пленным немцем по эскизам отца этюдник и даже муштабель неизвестно зачем, это такая палочка, на которую опирается рука художника, когда он прорисовывает детали. Далеко идти не надо было меня: окутал цветущий сад и могучие сосны, осторожно выдавил масляные краски, буквально ощущая на них тепло отцовских рук, на палитру. К моему великому изумлению, получилось нечто похожее на пейзаж. И я понял: не боги горшки обжигают, а может отец водил мою руку. Сначала было страшновато, непонятно что это такое вообще, но я отходил, прищуривался, смотрел и начинал понимать, глядя издалека, где - что добавить и поправить. И о чудо - я начал постигать великое таинство живописи, танец красок, их волшебство, понимая, что это и будет мой мир и то, чем я живу, по сей день. Сейчас, когда я вспоминаю свои первые робкие шаги, меня удивляет очень мягкий интеллигентный неброский подбор красок. Странное дело: чем старше я становлюсь, тем более яркими становятся мои картины. На старости лет во мне проснулся какой-то необузданный колорист: цветы и осенние пейзажи горят огнем, горы полыхают фиолетовым пламенем, оранжевым солнцем, абстракции - красными, синими, желтыми взрывами...
А еще лет 25 назад была у меня "черня"серия черно-серебристых абстрактных работ под общим под названием «Рождение планеты», там все благородно и совсем не ярко.
С ней я участвовал в первой официальной выставке абстрактного искусства.
Один из участников, Крапивницкий, сказал, глядя на те мои картины: «Искусство бывает первично и вторично, вот это - первично, короче, нигде раньше такого не видел». Это не в плане того, что сам себя не похвалишь - никто не похвалит.
И еще, это о том, что с возрастом восприятие красок мира меняется. К тому же вокруг сегодня так мало цвета, а ведь ученые накопали, что цвет нужен мозгу как воздух. Теперь со всех стен моего "дворца" льется на меня веселый красочный свет. Прищурился, посмотрел - много желтого... может, когда-нибудь, обо мне напишут: «Маэстро буквально не мог жить без желтого цвета».
Вернемся в мое послевоенное отрочество, было мне тогда не очень-то до рисования: с 13 лет, после смерти отца я остался единственным мужчиной в доме, " в больших сапогах в полушубке овчинном..." От отца унаследовал исторический военный полушубок, который долго был моей рабочей зимней одеждой, а потом, когда в моду вошли дубленки, был извлечен сестрой из кладовки и получил новую жизнь. Впоследствии сестра умудрилась пошить из него очаровательную дизайнерскую безрукавку. Я все время что-то чинил, грузил уголь, сажал картошку ухаживал за Мичуринскими яблонями. После Германии мы жили в Перловке, в той самой шатровой деревянной церкви, отданной четверым героям войны, окруженной липами и соснами и перестроенной по проекту отца. Это под Москвой, с тех пор не могу жить без природы и без величественных деревьев.
В школе, классе так в седьмом я полюбил рисовать и чертить. Однажды на уроке черчения было задание нарисовать от руки круг, а потом учитель подходил к каждому с циркулем, прикладывал его к кругу и показывал ошибки. Я нарисовал абсолютно правильный круг, не видя в этом подвига. Он не поверил, что я не обвел какой-то тазик, а я не знал как доказать, и учитель вызвал маму в школу. Она сказала: «пусть он сейчас при вас нарисует круг». Я вышел победителем из схватки с чертежником и стал его любимцем. В те годы я уже точно знал, что стану архитектором, мечта отца прорастала во мне.