Отрочество
Безусловно, постмодернистское кино может быть обусловлено этическими диспозициями, о чем свидетельствует в меру недавнее «Отрочество» Линклейтера. Часто концентрируясь на радикалистских эскападах современного кинематографа, нынешняя аудитория некритично оценивает визуальную постсовременность как обитель трансгрессии и видео-экстаза. Карнавальная образная эксцентрика, сценарные перверсии, технологические изощрения - все эти красочные абстракции могут быть невнятно восприняты, но, тем не менее, они указывают на радикальную гетерогенность происходящего в киноиндустрии. Меж тем, это - «традиционная» ошибка, связанная с колониальными амбициями модерна, коему трансгрессия как раз и свойственна. Постмодерн, как давно уже известно, является самоотрицанием модерна и его фундаментальных постулатов. Постмодерн - цирковое самоубийство модерна с последующим воскрешением на потеху интеллектуальному плебсу. Так вот, «Отрочество» суть образец «классического» прочтения визионерского постмодерна. За ворохом запредельных порно-извращений и сиропной кровищи популярных «слэшеров», столь актуальных в хипстерском масскульте, Линклейтер, будто бы ученик Честертона, находит трансгрессию (для него она идентична ортопраксии и этичности) в самых крепких институтах социальной преемственности и стабильности: брак, семья, образование и прочие приятные концепты любого уважающего себя мелкого буржуа. Используя весьма хитроумную и трудоемкую режиссерскую технему, Линклейтер недвусмысленно указывает на то, что сейчас является источником чудовищной, взрывающей многие поп-культурные устои, трансгрессии… Это - Семья… В ее полнокровном облике, где отображены не только Реальное насилия, взросления, унижения, но и Символическое заботы, памяти, любви. Идея Линклейтера достаточно топорна и модернистична, не учитывая его технических инноваций: вернуть эстетическую трансгрессию из стана маргинальных идентичностей и специфических культур в домен большинства, той таинственной «массы», живущей более чем традиционной жизнью. В то время как в плоскости Реального, культуры, основанные на частичных идентичностях, все также располагаются на второстепенных позициях, оставаясь типично пограничным явлением, тогда как на поверхности Символического они теперь господствуют, став эстетической доминантой. Постсовременность - это культура карнавала, маскарада, соблазна. Культурологический праздник продолжается целый год, как в христианских святцах, до того момента, пока какой-нибудь юродивый эстет, вроде Линклейтера, не крестит нас в омуте повседневности. Хотя бы и на два часа. «Улица» залезла в наши умы, но мы никак не хотим выйти на «улицу». Среднестатистический пролетарий, ограниченный строго регламентированной культурными акцентами повседневностью, может танцевать гей-диско западнопобережной богемы, или слушать ритмизованную матерную лексику черных гетто, либо созерцать кавайных цыпочек с руки узкоглазых сибуя-задротов, и т.д. Ежедневно он проскакивает своим взором через тысячи образов и звуков бесчисленного множества идентичностей. Линклейтер возвращает нас в забытую область грез, где индивидуальное соразмерно универсальному, где мир платоновских эйдосов все еще связана с материальными красотами, он конструирует визуальную симуляцию некогда жанрового доминатора - «романа воспитания». Вот адекватный ответ белого эстета всем черным матерям-лесбиянкам. Конечно, у обезумевшей от маскарадной пестроты «массы» нельзя была требовать искренней заинтересованности в классических западноевропейских жанрах; слишком монументально, затянуто, очевидно, целокупно. Линейная наррация и этическая назидательность сюжета, строгая композиция и структурная симметрия, - представленные эффекты нынче не соответствуют обрывочному, ускоренному режиму мышления современного человека-потребителя. Воспитанному на скорости реакции, экшен-аффектации, нарушениях причинности и ломки системы, трудно вовлекаться в эстетику фундаментального. В действительности, Линклейтеру удалось мастерски симулировать классическую традицию. Линейный целостный сюжет на самом деле был искусным скреплением множества самобытных фрагментов - чистейшая режиссерская технема. Мягкий и неспешный ритм поэтики взросления стал результатом действия монструозной хронологической компрессии. Изысканная моралистичность и эмоциональная доброта оказались торжествующим итогом, этическим празднеством той компилятивной громадины, собранной из мелких коллизий, рефлексирующих борений, будничного выбора, в конечном счете, самых повседневных и житейских прецедентов. Короче говоря, сама классичность отображения была мастерским симулятивным эффектом. Итак, идеализация трансгрессии Повседневного в неприветливой среде бушующего карнавала знаков вполне возможна, но только посредством применения симулятивного гения.