Малыш и Карл-Маркс-Штад
Причитав вчера на Медузе трогательную историю о переписке длинной в двадцать лет писательницы Астрид Линдгрен и маленькой читательницы, ненароком узнал, о подозрении Астрид в состоянии в националисткой партии и вообще связях с нацистами. На уровне слухов, но все же, для многих подобный налет в биографии оставляет неприятный осадок в душе.
Вспомнил громкую историю с речью на вступление Хайдеггера, в которой новоявленный ректор Фрайбургского университета вовсю хвалит НСДАП и товарища Гитлера в частности. Это год 1928. В последствии он тысячу раз открещивался от этой речи, хотя и признавал душевное влечение к нацизму как философии. Все это не помешало стать ему одним из крупнейших мыслителей двадцатого века, чьи труды лежат в обязательной программе каждого современного, не совсем уж кислого, высшего заведения. Как и Ницше, который до конца жизни верил, что люди неравны, и тем более славянские дикари. А женщины стоят на более низкой ступени эволюционной лестницы.
Но есть и второй вариант поведения. Освальд Шпенглер, балансировавший на грани гуманизма и человеконенавистничества, после того, как ему предложили расписать идеологию нацисткой партии и дать ей обоснование, резко отказался и стал тем, кого мы знаем сейчас, человеком, предрекшим закат Европы. Или немецкие офицеры, помогавшие евреям, скрывавшие беженцев и все такое прочее. Отменяет ли это то, что они были немецкими офицерами? Еще более яркий пример - Умберто Эко. Человек, носивший коричневую рубашку, вскидывавший руку и кричавший дуче, стал главой самой крупной неформальной антифашисткой организации в Европе. О чем прекрасно рассказал в самой трогательной автобиографии из всех, что мне попадались на глаза, в комиксах и картинках. «Таинственное пламя царицы Лоаны», рекомендую как маст рид. Никто не застрахован от подобных обвинений, вот что я хочу сказать.
Замараться можно во всяком дерьме, но на то оно и дерьмо, что от него можно отмыться. Случится так, что коммунизм станет вне закона, так сразу меня, например, привлекут за то, что носил значок с златоголовым кудрявым малышом, что умел на скорость завязывать пионерский галстук, что пел «Взвейтесь кострами, синие ночи!». Пел в голос, орал от набегающих чувств, смотря на огромный костер в конце лагерной смены.
Ну а влюбленность, влюбленность в нациста, эсэсовца, которую приписывают Линдгрен - так вообще достояна не порицания, а одобрения, человек, могущий испытывать любовь, более человечен, чем владелец благотворительного фонда, оказывающий поддержку тому или иному социальному пласту только потому, что подобная деятельность позволяет его другим предприятиям (возможно, причиняющим другому социальному пласту боль) попадать в налоговую льготу. Вагнер, Хьюго который Босс, Рудольф Дизель - сотни, тысячи имен можно связать с нацизмом только потому, что кому-то приходилось на них работать или использовали их самих или их труды на благо высшей расы.
Раскаяние - вот что спасает человеческие души. Не в христианском, извращенно-эгоистичном смысле, где надо упасть в ноги перед неким богом и вымолить себе местечко подальше от сковородок и котлов, а раскаяние безусловное, не несущее тебе никаких благ, возможно, даже наоборот - втаптывание в грязь хейтерами всех мастей, чистюлями-чистоплюями, не убившими в свой жизни ни одного комара. Раскаяние перед собой, в первую очередь, себя прощать тяжелее всего, надо сначала все же признать вину, а это не каждому дается.