Английские антиквары и рождение археологии и фольклористики
Выношу из комментов на фб
Первыми фольклор и фольк-хистори оценили английские антиквары 17 в., причём оценили в буквальном смысле этого слова. В революцию дворян перерезали и к власти пришли новые англичане, которые могли купить замок, не могли гордиться древним родом, потому как все знали, что данный сэр такой-то в юности пас гусей на соседнем лугу, а когда ему исполнилось лет 11, он получил батогом от конюшего настоящего сэра. Тогда интерес сместился от лично-семейной истории к истории коллективной, представленной прежде всего народными легендами и рассказами. Для антикваров было важно, что это не просто меч / кольцо / стул / замок такого-то века, а он принадлежал самому *тут палец антиквара взметается вверх* Джону Джонсу служившему при короле Артуре третьим пажем конюшего. После такой отсылки стоимость вещи взметается в несколько раз. Похоже, что многие истории о привидениях в замках были придуманы именно тогда, для того, чтобы поднять их стоимость. Тогда же зародилась и археология как полевая наука (до этого археологией называлось изучение архивов и древних текстов). Древностей (antiquities) мало, а спрос большой. Приходилось за новыми выходить в поле. А именно в те самые места, где были битвы или старинные замки. Где ещё можно накопать много хорошо продаваемых древностей? Местные легенды служили антикварам хорошей наводкой. Местные жители за пару кружек пива могли и легенду рассказать и показать.
Антиквары проверяли многие народные легенды и они оказались вполне достоверными. Так Уильям Стьюкли провёл исследование древних храмов. По народным поверьям храмы строились на восход Солнца в день Летнего Солнцестояния. Так родилась археоастрономия. Стьюкли был первым, кто исследовал Стоунхендж. Древностей накопал он не слишком много. Намного продуктивнее оказались раскопки средневековых церквей.
После французской революции интерес к древностям и легендам перекинулся и во Францию. Так, например, Проспер Мериме был инспектором древностей в Бретани.
Фольклористы 17-18-го века воспринимали фольклор как необходимое дополнение к письменной истории - к Неннию и Беде, причём дополнение не только фактами, но и привязками к местности, хронисты рассказывали о том, что именно произошло, а легенды - о том где и как это было. Потом пришли романтики, которые юзали не только родные мотивы, но и вполне сознательно заимствовали чужеродные (честно краденная "Светлана", пришедший к Пушкину из немецких сказок хрустальный гроб). Фольклористы-романтики юзали услышанные ими мотивы довольно произвольно. Знаменитое выражение Дюма про то, что "история - лишь гвоздь, на который я вешаю свои картины" может быть применима и к ним. Поскольку значительное число фольклористов этого времени сами были поэтами, они домысливали и сюжет и обстоятельства и мотивы в том ключе, в каком эти легенды были бы наиболее легко представимы публике своего времени.
Насколько я понимаю, романтики не гнушались и откровенными выдумками-заимствованиями. Так русский Дед Мороз честно краденный немецкий Санта-Клаус, наложившийся на изображения генерала Мороза на русском лубке 19 века. Этот образ кажется вырванным из фольклорного контекста. Правда, вполне допустимо и то, что образ дедаМороза частично мог сформироваться под влиянием лубочных картинок самостоятельно.
Первыми фольклор и фольк-хистори оценили английские антиквары 17 в., причём оценили в буквальном смысле этого слова. В революцию дворян перерезали и к власти пришли новые англичане, которые могли купить замок, не могли гордиться древним родом, потому как все знали, что данный сэр такой-то в юности пас гусей на соседнем лугу, а когда ему исполнилось лет 11, он получил батогом от конюшего настоящего сэра. Тогда интерес сместился от лично-семейной истории к истории коллективной, представленной прежде всего народными легендами и рассказами. Для антикваров было важно, что это не просто меч / кольцо / стул / замок такого-то века, а он принадлежал самому *тут палец антиквара взметается вверх* Джону Джонсу служившему при короле Артуре третьим пажем конюшего. После такой отсылки стоимость вещи взметается в несколько раз. Похоже, что многие истории о привидениях в замках были придуманы именно тогда, для того, чтобы поднять их стоимость. Тогда же зародилась и археология как полевая наука (до этого археологией называлось изучение архивов и древних текстов). Древностей (antiquities) мало, а спрос большой. Приходилось за новыми выходить в поле. А именно в те самые места, где были битвы или старинные замки. Где ещё можно накопать много хорошо продаваемых древностей? Местные легенды служили антикварам хорошей наводкой. Местные жители за пару кружек пива могли и легенду рассказать и показать.
Антиквары проверяли многие народные легенды и они оказались вполне достоверными. Так Уильям Стьюкли провёл исследование древних храмов. По народным поверьям храмы строились на восход Солнца в день Летнего Солнцестояния. Так родилась археоастрономия. Стьюкли был первым, кто исследовал Стоунхендж. Древностей накопал он не слишком много. Намного продуктивнее оказались раскопки средневековых церквей.
После французской революции интерес к древностям и легендам перекинулся и во Францию. Так, например, Проспер Мериме был инспектором древностей в Бретани.
Фольклористы 17-18-го века воспринимали фольклор как необходимое дополнение к письменной истории - к Неннию и Беде, причём дополнение не только фактами, но и привязками к местности, хронисты рассказывали о том, что именно произошло, а легенды - о том где и как это было. Потом пришли романтики, которые юзали не только родные мотивы, но и вполне сознательно заимствовали чужеродные (честно краденная "Светлана", пришедший к Пушкину из немецких сказок хрустальный гроб). Фольклористы-романтики юзали услышанные ими мотивы довольно произвольно. Знаменитое выражение Дюма про то, что "история - лишь гвоздь, на который я вешаю свои картины" может быть применима и к ним. Поскольку значительное число фольклористов этого времени сами были поэтами, они домысливали и сюжет и обстоятельства и мотивы в том ключе, в каком эти легенды были бы наиболее легко представимы публике своего времени.
Насколько я понимаю, романтики не гнушались и откровенными выдумками-заимствованиями. Так русский Дед Мороз честно краденный немецкий Санта-Клаус, наложившийся на изображения генерала Мороза на русском лубке 19 века. Этот образ кажется вырванным из фольклорного контекста. Правда, вполне допустимо и то, что образ дедаМороза частично мог сформироваться под влиянием лубочных картинок самостоятельно.