ЛЮДИ И НЕЛЮДИ
- Жорик, надо инвалида транспортировать, - говорит дежурный по станции с каким-то показным задором. Но лексика канцелярская его выдает. Он, видимо, боится человеческих слов, живущего в них сочувствия. Ему сочувствовать не положено, он лицо официальное, да еще мужчина. Мужчине в России надлежит быть суровым и не проявлять эмоции, официальному лицу - вдвойне.
Время удачное, не час пик. Дежурный запускает свободный эскалатор, и мы с Жориком - парнем лет двадцати пяти в темной форме, фиксируем инвалидную коляску, лицом назад, на эскалаторе. Сами стоим впереди, придерживаем за ручки. Мой новый знакомый - Михаил - держится руками за поручни эскалатора и беспомощно улыбается. На вид ему в районе сорока, может чуть больше, у него сильные руки, за линзами очков - добрые, чуть усталые глаза. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что он инвалид и гей. Он добавился какое-то время назад вКонтакте, переписывались, а тут попросил помочь.
Люди с другого эскалатора смотрят на нас. Кто-то с любопытством, кто-то с жалостью, кто-то - нарочито не замечая, демонстративно листая газету, но я вижу из-под газеты, мельком - взгляды в нашу сторону. Пытаюсь вспомнить, и не могу, чтобы я когда-то видел спускаемого на пустом эскалаторе инвалида. И вообще, не считая людей в колясках в метро и около - мы будто живем в разных мирах. Пытаюсь вспомнить инвалидов в колясках в троллейбусах - тоже не припомню. Или не обращал внимания? А ведь по статистике инвалидов в России девять процентов населения.
Спустившись вниз, благодарим Жорика и идем по платформе. - По закону, - говорит Михаил, - необходимо двое сопровождающих. Правда, даже с ними в метро часто не пускают. Сегодня утром на проспекте Просвещения сказали, что у них все эскалаторы задействуются, отправили на другую станцию метро. Плюнул, добирался до Ладожской на трех перекладных наземным транспортом, и дорога в сумме заняла около трех часов.
Он не жалуется - это не в его принципах. Он просто рассказывает. Позже я выясню, что трагедия случилась с ним, когда ему было двадцать шесть. Тогда он работал на двух работах, одна была связана с обучением высотников в Питере. Вторая - в областном поселке по распределению. Здесь от работы дали жилье (Михаил поступил учиться в Ленинград издалека). Чтобы не потерять квалификацию, лазил на водонапорную башню, тренировался.
-Тогда было девятое мая, точно помню. Еще брат ко мне приехал с малой родины погостить. Это, конечно, гордыня была, «посмотри, как я умею». Люди праздновали, а я полез на эту дурацкую башню и с самого верха сорвался. Довыпендривался…
Потом больше года больниц, операции, реабилитация, коляска. Переезд родителей - «нужен уход, состояние нестабильное, в случае чего - вызвать скорую». Бытовые неурядицы, позже смерть брата - от него остались вдова и племянник. - Знаешь, я не жалею, что так сложилось, - говорит Михаил, прищуриваясь - жизнь-то, она не имеет сослагательного наклонения. Я таким был дураком! И как многого я не узнал бы, будь все по-старому, со сколькими людьми бы не познакомился… И что гей - я тоже не жалею.
- Кстати, ты очень милый парень, - подмигивает мне и слегка сжимает запястье.
…Мы выгружаемся на Спасской. Здесь я понимаю, для чего по краям ступенек сделаны желобки из металла. Коляска идет вверх тяжело, приходится упираться ногами. Ощущаю себя Сизифом, что катит камень на гору. Только бы не сорвалось. Где есть перила - Михаил помогает, перебирая руками. А вот три ступеньки без пандуса - приходится напрячься и тянуть коляску на себя, развернув спиной. Одному здесь бы ему никогда не справиться, будь у него даже электрическая коляска, какие я видел в Швеции.
Вообще говоря, первое и самое сильное впечатление от августовской поездки было именно это. В жизни своей не видел столько инвалидов в колясках. Все началось еще на пароме, но в Стокгольме - я встречал их на каждом шагу. Инвалиды, покупающие одежду в магазинах. Инвалиды, ездящие на экскурсии. Инвалиды, ужинающие в кафе и ресторанах. Инвалиды, посещающие выставки. На всех станциях метро - лифты. Доступность среды в городе близка к ста процентам - даже на смотровую площадку помимо лестницы - вел пандус. Что говорить про дома, магазины, музеи, театры и т.п. Даже среди участников прайда я видел десятки, если не сотни людей в колясках. Один молодой парень, полностью парализованный (мог только слегка шевелить головой) - ехал в коляске, обмотанный в радужное полотнище, управляя кивками головы. А рядом шел его парень, смеялся и гладил его по голове. Это было трогательно, черт подери.
Но сейчас мы в России. Едем дальше до Международной. В вагоне народ морщится, думая, что мы сейчас пойдем собирать подаяния. Кто-то лезет в кошелек за мелочью. Но нет, мы просто стоим у дверей и разговариваем. Облегчение на лицах. Приехали. К счастью, вверх по эскалатору проще - теперь уже выходит лицом вперед. Фиксирую и придерживаю. Руки Михаила, вцепившиеся в поручни, напряжены, из рукавов футболки видны бицепсы.
Вот мы и на поверхности. Идем пешком к нужному дому. Разговариваем по пути, но я весь превратился в глаза. Город вдруг предстает для меня в новом свете: это полоса препятствий. Вот отвесный поребрик и никакого снижения высоты, коляска срывается с него со стуком, Михаил слегка подскакивает в ней. А вот крутая горка вверх и гравий:
- Поможешь немножко, простит мой спутник, отчаявшийся въехать наверх, вращая колеса руками.
- Скажи, - спрашиваю я, - я видел в Швеции электрические коляски на аккумуляторах. А у нас такие не делают?
- Ну, я мог бы выбрать и электрическую. Но представь дуру почти в два раза больше моей, с тяжеленным аккумулятором. Я и так вешу немало, ты меня с трудом по пандусу поднимал с коляской, а здесь добавь еще килограмм тридцать. Да и было бы все у нас оборудовано, другое дело. А так это мне не прибавит самостоятельности, а мобильность уменьшит…
У Михаила насыщенная жизнь. Недавно он вернулся из Крыма, где был на туристском сборе инвалидов, жили в палатках. Еще он, бывает, играет в баскетбол и участвует в танцах на колясках, ездит на рок-концерты в клуб, где его бесплатно пускает знакомая администраторша, ездит на этнический фестиваль летом («мне даже плату, бывает, скостят, говорят я их талисман»), недавно впервые ездил в Финляндию, до этого в Эстонию. - Вот, приглашают еще в бассейн, плаваньем заняться. Да все как-то времени нет… Слушая все это понимаю, что и наполовину так не живу.
Мы сделали нужное дело, по которому ездили, и едем «домой». Вернее, дома в Питере у Михаила нет, сейчас он живет на даче, в области, в летнем домике. Однушка Михаила в поселке строится, помогли родители, собирали всем миром, кредит еще взяли, обещают сдать осенью, но затягивается. А пока едем мы на нелегальную квартиру. Когда Михаил работал, он снимал маленькую квартиру недалеко от метро. Пусть зарплата уходила на съем жилья, жил на пенсию, но «чувствовал себя королем». Потом оказалось, что квартиру в ЖЭКе сдавали ему незаконно, потому и чуть дешевле (себе в карман), на сотрудника завели дело, а Михаила попросили в течение месяца «освободить помещение». Но, дубликат ключа Михаил у себя оставил. Когда ему надо ехать в поликлинику или в Питер по делам, а переночевать не у кого, он всякий раз ездит на «конспиративную квартиру».
- Каждый раз еду и переживаю, а вдруг дверь опечатана, или новые замки. А вдруг сдали кому-то, как обещали, приеду - а там другие люди, вытолкают меня за порог, и придется ночевать на вокзале. До которого еще нужно доехать. Такой вот кошмар, бывает, снится… Нелегал, понимаю, но как-то нужно жить…
Мы стоим на остановке. Подъезжает троллейбус и я с ужасом замечаю, что никакого «низкого пола» в нем нет. Только ступеньки вверх - в каждой двери. Ждем автобуса, он с низким полом. Втискиваюсь в дверь и все-таки, умудряюсь «поломать» подножку коляски. - Так часто бывает, с непривычки. Просто нужно ставить на маленькие колесики, а не на передний «бампер».
Кондукторша устраивает сцену и закатывает истерику: - Почему сопровождающий без специальной карточки. Я лезу в кошелек за двадцатью пятью рублями. Михаил пытается объяснить, что «белый билет» (карточку белого цвета, у Михаила - она желтая, для инвалида) дают только сопровождающим слепых. Он ходил в собес, ему сказали, что не дадут, хоть и положено. Это Россия, - махает рукой Михаил. Кондуктор уходит, буркнув: - Все равно не положено, - но денег демонстративно не берет. Такое вот одолжение.
Мы едем на средней площадке, и я вижу на пластиковой панели значок с инвалидом в коляске. Надо же, о нас, оказывается, помнят. Выгружаемся на конечной и идем на пересадку - на второй автобус. Здесь я уже загружаю коляску ловко, на маленькие колеса. - Ну, вот видишь, это не сложно, - улыбается Михаил.
Выходим. Коляска чуть дребезжит по плитке, которой замощена улица. Но это мелочи, хотя я вижу, что Михаил подустал за эти несколько часов нашего путешествия. Но мы почти у цели
Входим в подъезд. Выкручена лампочка, темно, я поскальзываюсь, упускаю коляску на первых пяти ступенях и Михаил несется вниз, считая каждую. Успеваю схватить его, чтобы он головой не впечатался в железную дверь парадной. Вторая попытка. Удачно. К счастью, этаж первый.
Михаил с замирание сердца открывает дверь: как оно там. Никого. Конспиративная квартира оказывается маленькой смежной двушкой в панельном доме. Ремонта здесь не было, наверно, лет тридцать. Паркет с трещинами между половицами, жухлые обои, советская мебель, лампочки без абажуров. Но в целом жить можно. Довольно чистенько. Низ окон заклеен газетами: - Это, чтобы не видно было, есть ли кто. Я и свет сейчас не включаю, только в прихожей. А то придет проверяющая делегация и погонит меня пыльными швабрами. Видимо, хотел сказать «ссаными тряпками», но постеснялся - вот, что значит интеллигентный человек.
Я ставлю на кухне маленький алюминиевый кофейник на двоих, служащий чайником. Возвращаюсь в комнату и слышу звонкий ручеек. Михаил смущается как подросток, но продолжает справлять нужду в пластиковую бутыль-кружку. - Как-то ночевал у подруги, у нее сын лет семнадцати, а туалет маленький - на коляске не въедешь. Я просил Пашу вылить кружку, а он не захотел, отказался. Вроде знаю его с детства почти. Поэтому в Крым я его не взял. Зачем мне такой волонтер, если он мною брезгует? Там всякое было: и палатки китайские не выдержали, в шторм - сломались опоры…
- Прости, - говорит Михаил, - пока чай кипятится - я прилягу. Много сегодня было всего, с утра на ногах: поликлиника, обследования, приехал из области, потом наша поездка. Устал. Я вижу, как он сжимает зубы, чуть не плачет от боли, но он держится, он не хочет, чтобы я видел, чтобы его жалели. Я делаю вид, что ничего не вижу и ухожу на кухню, чтобы ему не мешать.
Потом мы сидим на кухне вдвоем. Он достает из кармана богатство - пакетик Нескафе со сливками и сахаром, отдает мне на правах гостя. Сам пьет чай. - Я без кофе не могу уснуть, ноги ночью болят. А кофе для меня как обезболивающие. Он осматривает пустую банку из-под кофе, философски замечая, что «дома две банки финского, а тут - ни одной, ничего банку эту помою - на полчашки хватит». А у меня кофе не идет в горло. - Пей, пей, не выдумывай, не надо мне оставлять.
Михаил рассказывает с гордостью о своем тринадцатилетнем племяннике. Потом о том, как он работал на дому, покрывая изделия эпоксидными смолами.
- Это же, наверно, вредно, испарения? - спрашиваю я.
- Жить вредно, - смеется он. - А попробуй инвалиду найти работу. А пенсия у меня 10 400, сам понимаешь, не густо. К тому же, быстрее помрешь - государству легче. Кого как не инвалидов использовать на вредных производствах, еще и льготу налоговую получат.
Я вспоминаю размер минимального пособия в Швеции, измеряемый тысячами евро, и понимаю, почему их инвалиды - путешествуют по миру, едят в ресторанах и занимаются шоппингом. У Михиаила из продуктов пачка гороха и пол-пачки гречки, да несколько кусков черствого хлеба и карамелька. Других продуктов он здесь не держит, так как на птичьих правах.
- А я работу свою любил даже. Жаль, потом это предприятие накрылось. Представляешь, покрывал смолой панно для Путина. Там гербы всех регионов России, огромная такая доска. Я потом гордился долго этим, для самого президента… Чего я гордился, дурак, правда?
Смотрит на меня, часто моргая, а я думаю, почему у нас все через одно место. Почему люди сидят, замурованные в четырех стенах, потому что нет лифта и инфраструктуры в городе, сидят с нищенскими пенсиями, не имея возможности купить себе необходимое. Я вспоминаю Швецию, их отношение к человеку, когда инвалид - абсолютно такой же полноценный человек, член общества, и это - реальность, а не красивые слова. Поэтому и к геям относятся в Швеции как к полноценным гражданам, разрешены браки и усыновления. Много пар встречал, целующихся на улице. Никому не важно, кого ты любишь - это твое дело.
- А я вот не понимаю, зачем тебе нужны эти парады, - говорит Михаил. Эти митинги на Марсовом поле. Я видел фотографии у тебя на странице. Действительно, зачем это афишировать? Дети видят. Пусть лучше мальчики вырастут, не зная, заводят нормальные семьи. Зачем выставлять ориентацию, кто с кем спит.
- Скажи, - меняю я тему, - а вот через пару дней после митинга ЛГБТ на Марсовом был митинг инвалидов. Ты слышал о нем?
- Конечно, я там был. Даже снимали журналисты. Потом только почему-то все мои слова вырезали. Оставили только кусок, где я пытаюсь заехать на поребрик. Не получалось, никак, и я минуты две пытался заехать. Зачем это в репортаже оставлять, не понимаю.
Иногда слова - лишние, думаю я. Они ничего не передают.
- Вот смотри, - говорю я, - зачем ты приехал туда? Наверно, чтобы вас заметили, увидели, что вы есть, что вас много, что вы не люди-невидимки. Вы же сидите по домам, вас не видно, и люди думают - вас нет. Отворачиваются в метро. Вот так и здесь… Заявить, что мы не согласны с тем, что в стране делается. Что людей держат за нелюдей. Иначе ничего не изменится...
Михаил замолкает, задумывается, я допиваю кофе. - Интересно, - размышляет он, - сколько жизней мне нужно было бы, чтобы накопить на свою квартиру. Просто я не хочу в социальный дом. Меня вот, может, на работу возьмут. Нужно обследовать транспортную среду для инвалидов. Если будет свободное время, может составишь компанию? Проверяешь, есть ли пандусы на подъезде, пускают ли в метро и так далее. Я и бесплатно согласен этим заниматься, но если будут платить... Кредит быстрее выплатим. Вот, сейчас прохожу обследования, чтобы получить группу с правом работы. У них все официально…
Обещаю помочь, но пора собираться. Спрашиваю осторожно, шнуруя кроссовки, раз ноги болят, может в больнице немного полежать?
- Больницы переполнены, берут только в коридоры нас, «старых», мы обуза. А так только с новыми травмами. Ребята там простужаются, сквозняки, ну его такое лечение. Новые ноги не отрастут. Я лучше как-нибудь сам, дома…Пауза. Потом с улыбкой: - Знаешь, я как-то был на дне рождения знакомой, на пикнике, там был Башаков, играл на гитаре. Хороший он парень, вместе кушали тортик. Тоже Миша.
Прощаемся тепло, Михаил похлопывает меня по плечу: надеюсь, мы еще увидимся? Конечно, увидимся. Выхожу за дверь. Иду по городу, по привычке считаю ступеньки, ищу в бордюрах съезды, выискиваю пандусы. Мой троллейбус, пускаюсь за ним вприпрыжку, через светофор. Наслаждаюсь бегом, взмываю вверх в затяжных прыжках. Не важно, что тролейбус без пандуса…
Еду по городу. Прокручиваю события этого дня. Размышляю. Наверно, ничего не изменится, пока каждый не проедет с коляской по городу, не спустится в метро. Хотя бы раз. Наверно, ничего не изменится, пока каждый не будет иметь друга, родственника, коллегу - гея или лесбиянку. Пока наши миры изолированы - нельзя ожидать перемен. Пока мы прячемся, миримся с положением, - все будет по-прежнему. Мы для них недолюди, люди второго сорта… Надо иметь мужество. Чтобы ехать на коляске в поезде в Крым, чтобы играть в баскетбол на коляске, чтобы не сдаваться. Надо иметь мужество выйти из дома без лифта, спускаться по ступенькам - орудию пыток. Сказать: хватит! Надо иметь мужество выйти из долбанного шкафа, наконец…
Алексей Сергеев
Время удачное, не час пик. Дежурный запускает свободный эскалатор, и мы с Жориком - парнем лет двадцати пяти в темной форме, фиксируем инвалидную коляску, лицом назад, на эскалаторе. Сами стоим впереди, придерживаем за ручки. Мой новый знакомый - Михаил - держится руками за поручни эскалатора и беспомощно улыбается. На вид ему в районе сорока, может чуть больше, у него сильные руки, за линзами очков - добрые, чуть усталые глаза. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что он инвалид и гей. Он добавился какое-то время назад вКонтакте, переписывались, а тут попросил помочь.
Люди с другого эскалатора смотрят на нас. Кто-то с любопытством, кто-то с жалостью, кто-то - нарочито не замечая, демонстративно листая газету, но я вижу из-под газеты, мельком - взгляды в нашу сторону. Пытаюсь вспомнить, и не могу, чтобы я когда-то видел спускаемого на пустом эскалаторе инвалида. И вообще, не считая людей в колясках в метро и около - мы будто живем в разных мирах. Пытаюсь вспомнить инвалидов в колясках в троллейбусах - тоже не припомню. Или не обращал внимания? А ведь по статистике инвалидов в России девять процентов населения.
Спустившись вниз, благодарим Жорика и идем по платформе. - По закону, - говорит Михаил, - необходимо двое сопровождающих. Правда, даже с ними в метро часто не пускают. Сегодня утром на проспекте Просвещения сказали, что у них все эскалаторы задействуются, отправили на другую станцию метро. Плюнул, добирался до Ладожской на трех перекладных наземным транспортом, и дорога в сумме заняла около трех часов.
Он не жалуется - это не в его принципах. Он просто рассказывает. Позже я выясню, что трагедия случилась с ним, когда ему было двадцать шесть. Тогда он работал на двух работах, одна была связана с обучением высотников в Питере. Вторая - в областном поселке по распределению. Здесь от работы дали жилье (Михаил поступил учиться в Ленинград издалека). Чтобы не потерять квалификацию, лазил на водонапорную башню, тренировался.
-Тогда было девятое мая, точно помню. Еще брат ко мне приехал с малой родины погостить. Это, конечно, гордыня была, «посмотри, как я умею». Люди праздновали, а я полез на эту дурацкую башню и с самого верха сорвался. Довыпендривался…
Потом больше года больниц, операции, реабилитация, коляска. Переезд родителей - «нужен уход, состояние нестабильное, в случае чего - вызвать скорую». Бытовые неурядицы, позже смерть брата - от него остались вдова и племянник. - Знаешь, я не жалею, что так сложилось, - говорит Михаил, прищуриваясь - жизнь-то, она не имеет сослагательного наклонения. Я таким был дураком! И как многого я не узнал бы, будь все по-старому, со сколькими людьми бы не познакомился… И что гей - я тоже не жалею.
- Кстати, ты очень милый парень, - подмигивает мне и слегка сжимает запястье.
…Мы выгружаемся на Спасской. Здесь я понимаю, для чего по краям ступенек сделаны желобки из металла. Коляска идет вверх тяжело, приходится упираться ногами. Ощущаю себя Сизифом, что катит камень на гору. Только бы не сорвалось. Где есть перила - Михаил помогает, перебирая руками. А вот три ступеньки без пандуса - приходится напрячься и тянуть коляску на себя, развернув спиной. Одному здесь бы ему никогда не справиться, будь у него даже электрическая коляска, какие я видел в Швеции.
Вообще говоря, первое и самое сильное впечатление от августовской поездки было именно это. В жизни своей не видел столько инвалидов в колясках. Все началось еще на пароме, но в Стокгольме - я встречал их на каждом шагу. Инвалиды, покупающие одежду в магазинах. Инвалиды, ездящие на экскурсии. Инвалиды, ужинающие в кафе и ресторанах. Инвалиды, посещающие выставки. На всех станциях метро - лифты. Доступность среды в городе близка к ста процентам - даже на смотровую площадку помимо лестницы - вел пандус. Что говорить про дома, магазины, музеи, театры и т.п. Даже среди участников прайда я видел десятки, если не сотни людей в колясках. Один молодой парень, полностью парализованный (мог только слегка шевелить головой) - ехал в коляске, обмотанный в радужное полотнище, управляя кивками головы. А рядом шел его парень, смеялся и гладил его по голове. Это было трогательно, черт подери.
Но сейчас мы в России. Едем дальше до Международной. В вагоне народ морщится, думая, что мы сейчас пойдем собирать подаяния. Кто-то лезет в кошелек за мелочью. Но нет, мы просто стоим у дверей и разговариваем. Облегчение на лицах. Приехали. К счастью, вверх по эскалатору проще - теперь уже выходит лицом вперед. Фиксирую и придерживаю. Руки Михаила, вцепившиеся в поручни, напряжены, из рукавов футболки видны бицепсы.
Вот мы и на поверхности. Идем пешком к нужному дому. Разговариваем по пути, но я весь превратился в глаза. Город вдруг предстает для меня в новом свете: это полоса препятствий. Вот отвесный поребрик и никакого снижения высоты, коляска срывается с него со стуком, Михаил слегка подскакивает в ней. А вот крутая горка вверх и гравий:
- Поможешь немножко, простит мой спутник, отчаявшийся въехать наверх, вращая колеса руками.
- Скажи, - спрашиваю я, - я видел в Швеции электрические коляски на аккумуляторах. А у нас такие не делают?
- Ну, я мог бы выбрать и электрическую. Но представь дуру почти в два раза больше моей, с тяжеленным аккумулятором. Я и так вешу немало, ты меня с трудом по пандусу поднимал с коляской, а здесь добавь еще килограмм тридцать. Да и было бы все у нас оборудовано, другое дело. А так это мне не прибавит самостоятельности, а мобильность уменьшит…
У Михаила насыщенная жизнь. Недавно он вернулся из Крыма, где был на туристском сборе инвалидов, жили в палатках. Еще он, бывает, играет в баскетбол и участвует в танцах на колясках, ездит на рок-концерты в клуб, где его бесплатно пускает знакомая администраторша, ездит на этнический фестиваль летом («мне даже плату, бывает, скостят, говорят я их талисман»), недавно впервые ездил в Финляндию, до этого в Эстонию. - Вот, приглашают еще в бассейн, плаваньем заняться. Да все как-то времени нет… Слушая все это понимаю, что и наполовину так не живу.
Мы сделали нужное дело, по которому ездили, и едем «домой». Вернее, дома в Питере у Михаила нет, сейчас он живет на даче, в области, в летнем домике. Однушка Михаила в поселке строится, помогли родители, собирали всем миром, кредит еще взяли, обещают сдать осенью, но затягивается. А пока едем мы на нелегальную квартиру. Когда Михаил работал, он снимал маленькую квартиру недалеко от метро. Пусть зарплата уходила на съем жилья, жил на пенсию, но «чувствовал себя королем». Потом оказалось, что квартиру в ЖЭКе сдавали ему незаконно, потому и чуть дешевле (себе в карман), на сотрудника завели дело, а Михаила попросили в течение месяца «освободить помещение». Но, дубликат ключа Михаил у себя оставил. Когда ему надо ехать в поликлинику или в Питер по делам, а переночевать не у кого, он всякий раз ездит на «конспиративную квартиру».
- Каждый раз еду и переживаю, а вдруг дверь опечатана, или новые замки. А вдруг сдали кому-то, как обещали, приеду - а там другие люди, вытолкают меня за порог, и придется ночевать на вокзале. До которого еще нужно доехать. Такой вот кошмар, бывает, снится… Нелегал, понимаю, но как-то нужно жить…
Мы стоим на остановке. Подъезжает троллейбус и я с ужасом замечаю, что никакого «низкого пола» в нем нет. Только ступеньки вверх - в каждой двери. Ждем автобуса, он с низким полом. Втискиваюсь в дверь и все-таки, умудряюсь «поломать» подножку коляски. - Так часто бывает, с непривычки. Просто нужно ставить на маленькие колесики, а не на передний «бампер».
Кондукторша устраивает сцену и закатывает истерику: - Почему сопровождающий без специальной карточки. Я лезу в кошелек за двадцатью пятью рублями. Михаил пытается объяснить, что «белый билет» (карточку белого цвета, у Михаила - она желтая, для инвалида) дают только сопровождающим слепых. Он ходил в собес, ему сказали, что не дадут, хоть и положено. Это Россия, - махает рукой Михаил. Кондуктор уходит, буркнув: - Все равно не положено, - но денег демонстративно не берет. Такое вот одолжение.
Мы едем на средней площадке, и я вижу на пластиковой панели значок с инвалидом в коляске. Надо же, о нас, оказывается, помнят. Выгружаемся на конечной и идем на пересадку - на второй автобус. Здесь я уже загружаю коляску ловко, на маленькие колеса. - Ну, вот видишь, это не сложно, - улыбается Михаил.
Выходим. Коляска чуть дребезжит по плитке, которой замощена улица. Но это мелочи, хотя я вижу, что Михаил подустал за эти несколько часов нашего путешествия. Но мы почти у цели
Входим в подъезд. Выкручена лампочка, темно, я поскальзываюсь, упускаю коляску на первых пяти ступенях и Михаил несется вниз, считая каждую. Успеваю схватить его, чтобы он головой не впечатался в железную дверь парадной. Вторая попытка. Удачно. К счастью, этаж первый.
Михаил с замирание сердца открывает дверь: как оно там. Никого. Конспиративная квартира оказывается маленькой смежной двушкой в панельном доме. Ремонта здесь не было, наверно, лет тридцать. Паркет с трещинами между половицами, жухлые обои, советская мебель, лампочки без абажуров. Но в целом жить можно. Довольно чистенько. Низ окон заклеен газетами: - Это, чтобы не видно было, есть ли кто. Я и свет сейчас не включаю, только в прихожей. А то придет проверяющая делегация и погонит меня пыльными швабрами. Видимо, хотел сказать «ссаными тряпками», но постеснялся - вот, что значит интеллигентный человек.
Я ставлю на кухне маленький алюминиевый кофейник на двоих, служащий чайником. Возвращаюсь в комнату и слышу звонкий ручеек. Михаил смущается как подросток, но продолжает справлять нужду в пластиковую бутыль-кружку. - Как-то ночевал у подруги, у нее сын лет семнадцати, а туалет маленький - на коляске не въедешь. Я просил Пашу вылить кружку, а он не захотел, отказался. Вроде знаю его с детства почти. Поэтому в Крым я его не взял. Зачем мне такой волонтер, если он мною брезгует? Там всякое было: и палатки китайские не выдержали, в шторм - сломались опоры…
- Прости, - говорит Михаил, - пока чай кипятится - я прилягу. Много сегодня было всего, с утра на ногах: поликлиника, обследования, приехал из области, потом наша поездка. Устал. Я вижу, как он сжимает зубы, чуть не плачет от боли, но он держится, он не хочет, чтобы я видел, чтобы его жалели. Я делаю вид, что ничего не вижу и ухожу на кухню, чтобы ему не мешать.
Потом мы сидим на кухне вдвоем. Он достает из кармана богатство - пакетик Нескафе со сливками и сахаром, отдает мне на правах гостя. Сам пьет чай. - Я без кофе не могу уснуть, ноги ночью болят. А кофе для меня как обезболивающие. Он осматривает пустую банку из-под кофе, философски замечая, что «дома две банки финского, а тут - ни одной, ничего банку эту помою - на полчашки хватит». А у меня кофе не идет в горло. - Пей, пей, не выдумывай, не надо мне оставлять.
Михаил рассказывает с гордостью о своем тринадцатилетнем племяннике. Потом о том, как он работал на дому, покрывая изделия эпоксидными смолами.
- Это же, наверно, вредно, испарения? - спрашиваю я.
- Жить вредно, - смеется он. - А попробуй инвалиду найти работу. А пенсия у меня 10 400, сам понимаешь, не густо. К тому же, быстрее помрешь - государству легче. Кого как не инвалидов использовать на вредных производствах, еще и льготу налоговую получат.
Я вспоминаю размер минимального пособия в Швеции, измеряемый тысячами евро, и понимаю, почему их инвалиды - путешествуют по миру, едят в ресторанах и занимаются шоппингом. У Михиаила из продуктов пачка гороха и пол-пачки гречки, да несколько кусков черствого хлеба и карамелька. Других продуктов он здесь не держит, так как на птичьих правах.
- А я работу свою любил даже. Жаль, потом это предприятие накрылось. Представляешь, покрывал смолой панно для Путина. Там гербы всех регионов России, огромная такая доска. Я потом гордился долго этим, для самого президента… Чего я гордился, дурак, правда?
Смотрит на меня, часто моргая, а я думаю, почему у нас все через одно место. Почему люди сидят, замурованные в четырех стенах, потому что нет лифта и инфраструктуры в городе, сидят с нищенскими пенсиями, не имея возможности купить себе необходимое. Я вспоминаю Швецию, их отношение к человеку, когда инвалид - абсолютно такой же полноценный человек, член общества, и это - реальность, а не красивые слова. Поэтому и к геям относятся в Швеции как к полноценным гражданам, разрешены браки и усыновления. Много пар встречал, целующихся на улице. Никому не важно, кого ты любишь - это твое дело.
- А я вот не понимаю, зачем тебе нужны эти парады, - говорит Михаил. Эти митинги на Марсовом поле. Я видел фотографии у тебя на странице. Действительно, зачем это афишировать? Дети видят. Пусть лучше мальчики вырастут, не зная, заводят нормальные семьи. Зачем выставлять ориентацию, кто с кем спит.
- Скажи, - меняю я тему, - а вот через пару дней после митинга ЛГБТ на Марсовом был митинг инвалидов. Ты слышал о нем?
- Конечно, я там был. Даже снимали журналисты. Потом только почему-то все мои слова вырезали. Оставили только кусок, где я пытаюсь заехать на поребрик. Не получалось, никак, и я минуты две пытался заехать. Зачем это в репортаже оставлять, не понимаю.
Иногда слова - лишние, думаю я. Они ничего не передают.
- Вот смотри, - говорю я, - зачем ты приехал туда? Наверно, чтобы вас заметили, увидели, что вы есть, что вас много, что вы не люди-невидимки. Вы же сидите по домам, вас не видно, и люди думают - вас нет. Отворачиваются в метро. Вот так и здесь… Заявить, что мы не согласны с тем, что в стране делается. Что людей держат за нелюдей. Иначе ничего не изменится...
Михаил замолкает, задумывается, я допиваю кофе. - Интересно, - размышляет он, - сколько жизней мне нужно было бы, чтобы накопить на свою квартиру. Просто я не хочу в социальный дом. Меня вот, может, на работу возьмут. Нужно обследовать транспортную среду для инвалидов. Если будет свободное время, может составишь компанию? Проверяешь, есть ли пандусы на подъезде, пускают ли в метро и так далее. Я и бесплатно согласен этим заниматься, но если будут платить... Кредит быстрее выплатим. Вот, сейчас прохожу обследования, чтобы получить группу с правом работы. У них все официально…
Обещаю помочь, но пора собираться. Спрашиваю осторожно, шнуруя кроссовки, раз ноги болят, может в больнице немного полежать?
- Больницы переполнены, берут только в коридоры нас, «старых», мы обуза. А так только с новыми травмами. Ребята там простужаются, сквозняки, ну его такое лечение. Новые ноги не отрастут. Я лучше как-нибудь сам, дома…Пауза. Потом с улыбкой: - Знаешь, я как-то был на дне рождения знакомой, на пикнике, там был Башаков, играл на гитаре. Хороший он парень, вместе кушали тортик. Тоже Миша.
Прощаемся тепло, Михаил похлопывает меня по плечу: надеюсь, мы еще увидимся? Конечно, увидимся. Выхожу за дверь. Иду по городу, по привычке считаю ступеньки, ищу в бордюрах съезды, выискиваю пандусы. Мой троллейбус, пускаюсь за ним вприпрыжку, через светофор. Наслаждаюсь бегом, взмываю вверх в затяжных прыжках. Не важно, что тролейбус без пандуса…
Еду по городу. Прокручиваю события этого дня. Размышляю. Наверно, ничего не изменится, пока каждый не проедет с коляской по городу, не спустится в метро. Хотя бы раз. Наверно, ничего не изменится, пока каждый не будет иметь друга, родственника, коллегу - гея или лесбиянку. Пока наши миры изолированы - нельзя ожидать перемен. Пока мы прячемся, миримся с положением, - все будет по-прежнему. Мы для них недолюди, люди второго сорта… Надо иметь мужество. Чтобы ехать на коляске в поезде в Крым, чтобы играть в баскетбол на коляске, чтобы не сдаваться. Надо иметь мужество выйти из дома без лифта, спускаться по ступенькам - орудию пыток. Сказать: хватит! Надо иметь мужество выйти из долбанного шкафа, наконец…
Алексей Сергеев