Четвёртый сюжет
Гроза. Электричкой с платформы Бугры
мчись до Пулковской Громокипящей Обсерватории,
глядеть, как валятся из вспоротого брюха небесных рыб
молоки сюжета, икра истории.
Подними глаза, стеклянный зверёк-философ,
радуйтесь, убитые дымом кавалергарды!
Вот Гумилёв ведёт на развратных, как зебры, матросов
свой отряд рокочущих леопардов.
Но нисходит с высот Некрополя Мандельштама
не Прозерпина, а прапорщик Ганимед:
в голубой шапке, прокуренный, голоштанный,
подающий водку и винегрет.
И в хипстерских барах по веленью сухого сидра
снова орут, распределяя роли,
и короля сегодня играет свитер,
и снова не обойтись без крови.
И снова едет сквозь уши трамвай желания.
И звук ремня, выхлестнутого из шлиц.
И женщина снова встаёт - и она живая -
из-под мраморного льва, имеющего сто лиц.
И пламенеет, к сукну рукава приколота,
Аврора. И лопнувший волнорез.
Мы думали - это была оборона города,
а поэт в пальто обшарпанном шёл на крест.
мчись до Пулковской Громокипящей Обсерватории,
глядеть, как валятся из вспоротого брюха небесных рыб
молоки сюжета, икра истории.
Подними глаза, стеклянный зверёк-философ,
радуйтесь, убитые дымом кавалергарды!
Вот Гумилёв ведёт на развратных, как зебры, матросов
свой отряд рокочущих леопардов.
Но нисходит с высот Некрополя Мандельштама
не Прозерпина, а прапорщик Ганимед:
в голубой шапке, прокуренный, голоштанный,
подающий водку и винегрет.
И в хипстерских барах по веленью сухого сидра
снова орут, распределяя роли,
и короля сегодня играет свитер,
и снова не обойтись без крови.
И снова едет сквозь уши трамвай желания.
И звук ремня, выхлестнутого из шлиц.
И женщина снова встаёт - и она живая -
из-под мраморного льва, имеющего сто лиц.
И пламенеет, к сукну рукава приколота,
Аврора. И лопнувший волнорез.
Мы думали - это была оборона города,
а поэт в пальто обшарпанном шёл на крест.