Мысли
«И чего он хочет от меня? Говорит и говорит. Может не со мной? Да нет, вроде со мной. Ведь если смотрит на меня, то со мной. Но как невнятно. Пил бы что ли меньше. Может, уйти? Невежливо. Эх. Мне б воздухом свежим подышать. Как же тут накурено, боже мой. Сколько можно курить? Как заложник, сижу и слушаю идиота. Судьба-злодейка. Эй-эй-эй-эй. Ты чего нож схватил? Пьяный дурак. Поранишься. А скорее всего кого-нибудь поранишь. А, нет. Колбасу режет. Закуска кончилась. Фух. Кушать-то как хочется. Может попросить? Пахнет вроде ничего. Хотя нет, ну его на хрен. Черт его знает, сколько эта колбаса в холодильнике лежала. Ему-то наплевать, там в желудке столько водки, что любой микроб прежде чем погибнуть банально захлебнется. Так, а чего нож-то на место не положил? Надо бы подальше отодвинуться. Чего еще в голову придет? Чужая душа - потемки. А там вместо души уже давно этанол. Такую дрянь пьет. Наверняка с примесями. Как не ослеп еще. Господи, воздуха мне, воздуха. И покушать. С утра ничего не ел. Кожа да кости. Исчезну скоро. Конечно, с такими нервами не растолстеешь. Жизнь проклятущая. А кому-то везет. И ладно бы талантом выбивались. Так нет же. Чистая удача. Или внешность. Или родители обеспечили будущее светлое. Со всех сторон не повезло. Сиди, слушай теперь этого. Да положи ты уже этот нож, ради бога».
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
Николай Степанович, вяло помахивая ножом, в упор смотрел на своего собеседника. Глаза его с трудом фокусировались на чем-то, кроме стакана. На душе скребли кошки, пищевод скребла плохая выпечка и не самая свежая колбаса. Тоска накрывала, словно плащом и хотелось просто выговориться. Вот так говорить, говорить, говорить. Пока вся боль, накопившаяся на сердце не выплеснется, словно цунами.
Какой же хороший попался собеседник и как вовремя. Не перебивает, только слушает. Побольше бы таких. Сложно найти слушателя одинокому человеку. Не в зеркало же говорить. Зеркало безмолвно. Ты ему говоришь, а оно обратно отражает. И вдвойне тоскливей становится.
- И ты, вот ты, понимаешь? - проворчал Николай Степанович, отложив, наконец, нож . - Вот ты же понимаешь меня? Знаю, что понимаешь. Мы с тобой - одного поля ягоды. Не нужны никому. Не нужны мы своей стране. Два мыслящих организма и не нужны. Вот так.
Николай Степанович чпокнул губами и развел руки в стороны, добавив в конце «Баааааааа».
- А все почему? А потому что такую страну развалили. Был у нас коллектив. Кол-лек-тив. Были мы как веник. Как веник мы были. А почему как веник? Тебе не нужен веник? У меня есть. Хороший. Но причем тут веник. А, да. Веник его ж не сломать, пока он не по прутикам. А щас? Прутики воруют. Все воруют, понимаешь? А я вот не умею воровать. И ты не умеешь. По глазам вижу - честный ты. И вот мы, как прутики в поле. На ветру качаемся - пшшш-пшшш, - Николай Степанович поводил руками из стороны в сторону.
- Были мы кустиками, а теперь прутики. Потому что ободрали с нас листочки все. И ягодки. И кору хотят ободрать. А вот хуй им, - Николай Семенович резко повысил голос, согнул руку в неприличном жесте и погрозил кулаком потолку. - По всем их наглым жирным щекам, хуй. Ты извини меня, что я так выражаюсь. Душа, понимаешь, горит. От злости и обиды. Был у нас коллектив. И не стало коллектива. Как там говорится? Про гомиков чего-то. Гомик гомика тупо ест. Не силен я в латыни. Вот помню, что похоже, а как не помню. Гомиков, опять же, развелось. Понимаешь, до чего дошло? Чтоб мужик мужика, да…Эээээээх.
Николай Степанович махнул рукой и чуть было не упал со стула.
- А не было такого, ведь. Коллектив был. А теперь мужики друг друга в задницы жахают, и бабы с бородами ходят. Ну куда это годится? По улице идешь и не понимаешь - баба перед тобой или мужик. Да за таким делом, конечно, бабы бояться стали. А вдруг он не того-этого окажется. Вот и нет бабы-то у меня, потому что они от мужиков стали бегать. Потому что не поймешь - баба перед тобой или мужик. Ой-ой-ой.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
«Слава богу, положил нож. Таким вообще ножи выдавать нельзя. Поранится ведь. Он ведь себе чуть кусок носа не отхватил. Дурак, конечно. Какая ему баба? Он же на улицу только за водкой выходит. Да еще и ножом машет. Кто с таким жить добровольно согласится? Перевелись нынче матери Терезы на Руси. А он тоже хорош. Привел бы себя в порядок. На работу бы устроился. Нормальный ведь мужик вроде. Симпатичный даже. Не обрюзгший пока еще. Даже живота почти нет. Как же хочется кушать, завою сейчас. Мне бы не помешали приятные округлости. Тип у меня такой. Я от приятных округлостей только симпатичней становлюсь. Даже уже колбаса его пахнет вкусно. Может все-таки попросить? Стыдно, конечно. Объедаю человека. Ну а мне каково? Нет, потерплю. Не хватало отравиться еще».
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
- И говорят они мне: «Идите-ка вы Николай Степанович вон по собственному желанию». И ведь главное нашли до чего докопаться. Да не знаю я, как этот винтик в карман мне попал. Кто ж винтики-то с завода таскает? Да все тогда таскали. Жить-то надо. Крутиться. Это им просто надо было меня как-то под увольнение подвести. Вот и подвели. Ироды. Ну ничего. Сами же следом за мной и пошли. Небось, хлеб черный без икорки не так хорошо идет. Ха-ха-ха. Земля-то - она круглая. Не совсем, конечно круглая. Геоид она, так сказать. Ты не думай, мы тоже в науках разумеем. Так вот и вернулось им по геоиду. А потом все и пошло по накатанной. Все в тартары покатилось. Даже эстрада. Какая у нас эстрада была, мммм. Вот Утесов. Первым делом, первым делом - самолеты. Ну а девушки, а девушки… А сейчас разве девушки? Проститутки. Ты уж если хочешь раздеться - раздевайся. Не мучай ни себя ни окружающих. И все они на эстраду полезли. Слушать стыдно. Все у них там ниже и ниже чего-то. Свербит. А раньше песни быыыыли. Чеееееееееерныыыыыыый вооооооорооооооон…Нет. Только тоскливей. Вот танцы. Эх, присядочка.
Николай Степанович попытался встать, чтобы изобразить русский народный танец, но на полпути сила тяжести выпитого притянула его обратно к стулу.
- Устал, устал я. Не станцую.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
«Да сиди уж спокойно. Какие тебе танцы? Еще поломаешь себе чего-нибудь. Сиди, сиди - целее будешь. Как же тебя понесло, болезный. До девушек докопался. И хорошие девушки есть. На себя бы посмотрел сначала. Забыл, наверное, как чуть было в одной майке на улицу не вышел. Благо, соседка перехватила на лестничной клетке. Соседка - женщина хорошая. Тебе бы такую в жены. Она бы тебя резвенько в чувство привела. Да не нужен ты ей такой. Таких женщин сразу разбирают. Просидел ты, дурак, бобылем, время свое проморгал и в бутылке утопил. Да в никотине. Накурено здесь, конечно. Хоть топор вешай. Доведешь ты себя, Николай Степанович. Тут и я уже скоро доведусь. На воздух мне надо. И что-нибудь в желудок кинуть».
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
- Устал я от жизни такой собачьей. Да и у тебя она тоже не сахар. Глаза у тебя печальные. Бедные мы, несчастные - русские люди. Все у нас через задницу вечно.
Николай Степанович склонил голову на стол. Через секунду раздались всхлипывания, а еще через полминуты из под руки понесся богатырский храп.
Огромный пес породы «благородная дворняга» подошел к хозяину и поддев носом ладонь, лежащую на колене, уложил свою голову на бедро Николая Степановича. Рука рефлекторно потрепала мохнатую голову между ушами. Собака тяжело, почти по-человечески вздохнула.
«Эх, убежать от тебя надо было давно. Но ты ж пропадешь без меня. Да и как тебя бросишь, ты же как-никак хозяин. Придется видимо колбасу эту со стола утащить. Вот сейчас посижу еще немного и утащу кусочек. Очень уж кушать хочется».