На маленьком и большом островах
Будильник у меня стоит на пять десять утра, раньше вставать в этих местах нет смысла. Всё равно ничего не видно. Но уже которое утро минут за десять до будильника будит меня своей песней золотистый дрозд. Песня золотистого дрозда звучит тревожно и зовуще, вырывает меня из любого крепкого и увлекательного сна, заставляет вслушиваться в холодные неуютные сумерки.
В моей копилке звуков хорошей записи песни этого вида нет. Вообще дроздов здесь на Сахалине записывать не так-то просто. Поют они сейчас мало, но главное очень уж пугливые, гораздо пугливее наших европейских дроздов. Несколько раз разбуженный золотистым дроздом я торопливо вскакивал, натягивал на себя в потёмках одежду, спускался по крутой лесенке с чердака, где сплю. А живу я сейчас в крохотном щитовом домике, в дачном посёлке среди невысоких гор. Торопясь, присоединял микрофон к рекордеру, проверял разъёмы, включал. И не успевал открыть дверь, как дрозд замолкал. Поёт он перед рассветом около домика от силы десять минут. К тому моменту как я впопыхах выскакивал, с того же дерева, где только что пел дрозд, раздавалась утренняя долгая трель соловья свистуна.
Вчера наученный неудачными авральными подъёмами, я поставил будильник на без десяти пять. И проснулся от него в полной темноте и тишине. Ага, подумал я, никого дрозда нет, можно ещё немножко поваляться. И чуть было не заснул опять, как дрозд запел. «Тирьям-тирьям, дзынь, тирьи-тирье, тирьям-тирьям, дзынь, тирьи-тирье». Ни теряя ни секундочки, я вскочил и в этот раз на финальную часть успел. Три минуты тридцать семь секунд песни золотистого дрозда у меня теперь есть. Но сегодня некстати дул ветер и портил мне запись. Так что планы записать дрозда получше у меня остались.
Больше трёх недель назад мы со Славой приземлились в аэропорту Южно-Сахалинска, для меня это была первая поездка на Сахалин. Меня ждали неизвестные пока птички, незнакомые места и новые впечатления. Всё как я люблю. Тем более, что первую часть экспедиции мы провели на одиноком небольшом острове Монероне. С западного берега Сахалина он выглядел призрачной сине-серой горой возвышающейся над лазурным Японским морем. Четыре часа хода и мы высадились на острове ревущих сивучей, оглушительных птичьих базаров, бирюзовой морской воды, перламутровых раковин моллюска - галиотиса, шумных водопадов и высоченной до этого не виданной мной сахалинской травы, которая росла на глазах и за две недели вымахала нам по пояс. Белокопытник, лабазник, дудник и сахалинская гречиха, всё достигает здесь невероятных размеров. Останься на Монероне ещё на месяц и ходили бы мы на свои экскурсии под травой.
Шестнадцать дней на Монероне в мае - много, мало? Кажется, всего чуть больше двух недель. Даже не все птицы успели вернуться с юга на остров, не у всех деревьев распустилась листва, а нам уж уезжать. Но сколько за эти дни накопилось впечатлений! Каждый рассвет как драгоценность. Кажется, солнце восходит багровым шаром из-за моря, но если приглядеться, то видно, что поднимается оно из-за далёких сахалинских гор. Потом, какие здесь птицы! Первые бамбуковые широкохвостки - знаменитые соловьи из японской поэзии. Песня которых ничего общего не имеет с трелями наших среднерусских соловьёв. Её даже не знаешь как описать. Как будто что-то с гулким низким свистом летит и в конце громко булькает или окликает. Каждый раз ждёшь финала песни. И ощущения при прослушивании на лирическое вдохновение от соловьиных вечеров совсем не похожие. Вот и верь после этого переводчикам.
Потом были лунные и звёздные ночи на колонии тупиков-носорогов, поющих в темноте у своих нор негромкие, гнусавые и хрипловатые песни. Тупики прилетают из моря с наступлением темноты, чтобы сменить партнёра, насиживающего кладку, или покормить голодного птенца. А перед рассветом они все как по команде исчезают в морской дали. И днём колония кажется безжизненной. Просто какие-то норы на склонах в земле среди травы. И если бы не свежие результаты хищничества соболей на колонии, то место казалось бы совсем необитаемым.
Были и ещё другие новые для меня виды птиц - обычные здесь, но редкие на материке маскированные овсянки, или совсем уж редкость - два белобрюхих дрозда, залетевших прямиком из недалёкой Японии. Были и новые голоса в коллекцию, например, бодрые песни японских зарянок, щебет морских канареек - очковых чистиков, брачные голоса красивых как расписные игрушки уток-каменушек.
Сивучи! Конечно же! Басы и тенора окрестных морей. Они ловкие в воде как дельфины, любопытные как собаки, ну а голоса, не зря во всём мире их называют морские львы. Вечером доносящиеся через остров их далёкие рёвы вызывают мурашки на коже. И мы специально за сивучьими голосами сплавали на их лежбище на краю бухты Кологераса.
А ещё новые знакомства, интересные и интересующиеся жизнью люди - Игорь Анатольевич, Лена, Оля. Разговоры и веселье.
И вот теперь экспедиция подходит к концу. Мы вернулись в Южно-Сахалинск, сходили на пик Чехова к японской завирушке. Оттуда сверху были видны восточная сторона Сахалина и другое море - Охотское. Слава улетел в Москву. Я сижу на старой даче под Анивой. И встречаю последних подлетающих птиц. Почти со всеми аборигенами я уже успел познакомиться и с сахалинской пеночкой поющей синицей и с необыкновенной по расцветке японской мухоловкой, и с рыжим воробьём. Не подтянулся ещё пока только сахалинский сверчок, не знаю - дождусь ли, экспедиция заканчивается.
Вот, пользуясь холодной погодой, сижу, подвожу итоги. Подсчитываю сделанные записи, чищу фотографии и записываю впечатления, чтобы не забыть.
Черёмуха тут пахнет немного слабее нашей, и, наверно, горчее. Она только-только распустилась. Я специально подношу цветочные кисти к носу, чтоб хорошо почувствовать, а нашу учуешь за пятьдесят метров легко. Или может, здесь просто ещё слишком холодно. Зато неизвестная мне пока ива по утрам, как пригреет солнце, источает такой тонкий и изысканный аромат, что я поначалу и не поверил, что это цветёт растение. Взялся искать глазами среди деревьев у реки прекрасную незнакомую обладательницу такой нежной парфюмерии. Но попадались мне только хмурые и замёрзшие рыбаки, носители совсем других запахов. На реке Лютоге шла первая в году красная рыба - сима. И народу было с утра там не протолкнуться. Вот только ни одной прекрасной девушки не наблюдалось. Так что немного разочаровавшись, я взялся искать другой источник благоухания. И скоро, двигаясь в душистом облаке, обнаружил роскошную иву, увешанную меж листьев тонкими золотыми соцветиями - серёжками. Раскидистое зелёное дерево, мощью вполне способное посоперничать с нашими окскими вётлами и ракитами, ну а уж ароматом кладущее на лопатки все ивы. А вот другая местная ива вовсю уже пушит и напоминает, что дома наверно тоже пушат тополя, и совсем уже лето.
Оказывается, море от моих дач совсем недалеко. Вчера соскучившись, доехал до него на попутке за двадцать минут. И потом гулял по пустынному пляжу, где стаи куликов-красношеек бегали синхронно с находящей волной, то от неё, то за ней. Ходил и удивлялся местным природным контрастам, где заболоченная приморская равнина покрыта как на северах низенькими лиственницами, но под лиственницами тут растёт вполне себе вечнозелёный бамбук, а по сырым местам белыми плафонами гигантские тропического вида цветы лизихитона. Или, например, за песчаным морским пляжем среди чахлой осоки и серебристой полыни на мокром песке растёт росянка. Прямо как у нас на моховых болотах, только, судя по обилию росинок на волосках, ещё хищнее. И рядом вороника - ягода прямиком из тундр. А на зелёных лужайках сочные яркие свечи орхидеи - пальчатокоренника остистого!
И наконец сегодня на шестой день пребывания здесь на дачах я обнаружил совершенно невероятную для жителя средней полосы вещь, что море видно прямо отсюда, стоит только подняться от домика метров сто вверх по сопке, и вот на горизонте на юге появляется нежно-голубая полоса, по которой плывут корабли. Море, за которым дальше только Япония.
1-24 мая 2024, остров Монерон - остров Сахалин.
Пальчатокоренник остистый Dactylorhiza aristata
Японская мухоловка Ficedula narcissina
Лизихитон камчатский Lysichiton camtschatcensis
Сивучи Eumetopias jubatus
Морское ушко Haliotis discus
Лес из бархата сахалинского Phellodendron sachalinense
Соловей-красношейка Luscinia calliope
Соболь Martes zibellina
Чемерица Veratrum sp.
Монерон
В моей копилке звуков хорошей записи песни этого вида нет. Вообще дроздов здесь на Сахалине записывать не так-то просто. Поют они сейчас мало, но главное очень уж пугливые, гораздо пугливее наших европейских дроздов. Несколько раз разбуженный золотистым дроздом я торопливо вскакивал, натягивал на себя в потёмках одежду, спускался по крутой лесенке с чердака, где сплю. А живу я сейчас в крохотном щитовом домике, в дачном посёлке среди невысоких гор. Торопясь, присоединял микрофон к рекордеру, проверял разъёмы, включал. И не успевал открыть дверь, как дрозд замолкал. Поёт он перед рассветом около домика от силы десять минут. К тому моменту как я впопыхах выскакивал, с того же дерева, где только что пел дрозд, раздавалась утренняя долгая трель соловья свистуна.
Вчера наученный неудачными авральными подъёмами, я поставил будильник на без десяти пять. И проснулся от него в полной темноте и тишине. Ага, подумал я, никого дрозда нет, можно ещё немножко поваляться. И чуть было не заснул опять, как дрозд запел. «Тирьям-тирьям, дзынь, тирьи-тирье, тирьям-тирьям, дзынь, тирьи-тирье». Ни теряя ни секундочки, я вскочил и в этот раз на финальную часть успел. Три минуты тридцать семь секунд песни золотистого дрозда у меня теперь есть. Но сегодня некстати дул ветер и портил мне запись. Так что планы записать дрозда получше у меня остались.
Больше трёх недель назад мы со Славой приземлились в аэропорту Южно-Сахалинска, для меня это была первая поездка на Сахалин. Меня ждали неизвестные пока птички, незнакомые места и новые впечатления. Всё как я люблю. Тем более, что первую часть экспедиции мы провели на одиноком небольшом острове Монероне. С западного берега Сахалина он выглядел призрачной сине-серой горой возвышающейся над лазурным Японским морем. Четыре часа хода и мы высадились на острове ревущих сивучей, оглушительных птичьих базаров, бирюзовой морской воды, перламутровых раковин моллюска - галиотиса, шумных водопадов и высоченной до этого не виданной мной сахалинской травы, которая росла на глазах и за две недели вымахала нам по пояс. Белокопытник, лабазник, дудник и сахалинская гречиха, всё достигает здесь невероятных размеров. Останься на Монероне ещё на месяц и ходили бы мы на свои экскурсии под травой.
Шестнадцать дней на Монероне в мае - много, мало? Кажется, всего чуть больше двух недель. Даже не все птицы успели вернуться с юга на остров, не у всех деревьев распустилась листва, а нам уж уезжать. Но сколько за эти дни накопилось впечатлений! Каждый рассвет как драгоценность. Кажется, солнце восходит багровым шаром из-за моря, но если приглядеться, то видно, что поднимается оно из-за далёких сахалинских гор. Потом, какие здесь птицы! Первые бамбуковые широкохвостки - знаменитые соловьи из японской поэзии. Песня которых ничего общего не имеет с трелями наших среднерусских соловьёв. Её даже не знаешь как описать. Как будто что-то с гулким низким свистом летит и в конце громко булькает или окликает. Каждый раз ждёшь финала песни. И ощущения при прослушивании на лирическое вдохновение от соловьиных вечеров совсем не похожие. Вот и верь после этого переводчикам.
Потом были лунные и звёздные ночи на колонии тупиков-носорогов, поющих в темноте у своих нор негромкие, гнусавые и хрипловатые песни. Тупики прилетают из моря с наступлением темноты, чтобы сменить партнёра, насиживающего кладку, или покормить голодного птенца. А перед рассветом они все как по команде исчезают в морской дали. И днём колония кажется безжизненной. Просто какие-то норы на склонах в земле среди травы. И если бы не свежие результаты хищничества соболей на колонии, то место казалось бы совсем необитаемым.
Были и ещё другие новые для меня виды птиц - обычные здесь, но редкие на материке маскированные овсянки, или совсем уж редкость - два белобрюхих дрозда, залетевших прямиком из недалёкой Японии. Были и новые голоса в коллекцию, например, бодрые песни японских зарянок, щебет морских канареек - очковых чистиков, брачные голоса красивых как расписные игрушки уток-каменушек.
Сивучи! Конечно же! Басы и тенора окрестных морей. Они ловкие в воде как дельфины, любопытные как собаки, ну а голоса, не зря во всём мире их называют морские львы. Вечером доносящиеся через остров их далёкие рёвы вызывают мурашки на коже. И мы специально за сивучьими голосами сплавали на их лежбище на краю бухты Кологераса.
А ещё новые знакомства, интересные и интересующиеся жизнью люди - Игорь Анатольевич, Лена, Оля. Разговоры и веселье.
И вот теперь экспедиция подходит к концу. Мы вернулись в Южно-Сахалинск, сходили на пик Чехова к японской завирушке. Оттуда сверху были видны восточная сторона Сахалина и другое море - Охотское. Слава улетел в Москву. Я сижу на старой даче под Анивой. И встречаю последних подлетающих птиц. Почти со всеми аборигенами я уже успел познакомиться и с сахалинской пеночкой поющей синицей и с необыкновенной по расцветке японской мухоловкой, и с рыжим воробьём. Не подтянулся ещё пока только сахалинский сверчок, не знаю - дождусь ли, экспедиция заканчивается.
Вот, пользуясь холодной погодой, сижу, подвожу итоги. Подсчитываю сделанные записи, чищу фотографии и записываю впечатления, чтобы не забыть.
Черёмуха тут пахнет немного слабее нашей, и, наверно, горчее. Она только-только распустилась. Я специально подношу цветочные кисти к носу, чтоб хорошо почувствовать, а нашу учуешь за пятьдесят метров легко. Или может, здесь просто ещё слишком холодно. Зато неизвестная мне пока ива по утрам, как пригреет солнце, источает такой тонкий и изысканный аромат, что я поначалу и не поверил, что это цветёт растение. Взялся искать глазами среди деревьев у реки прекрасную незнакомую обладательницу такой нежной парфюмерии. Но попадались мне только хмурые и замёрзшие рыбаки, носители совсем других запахов. На реке Лютоге шла первая в году красная рыба - сима. И народу было с утра там не протолкнуться. Вот только ни одной прекрасной девушки не наблюдалось. Так что немного разочаровавшись, я взялся искать другой источник благоухания. И скоро, двигаясь в душистом облаке, обнаружил роскошную иву, увешанную меж листьев тонкими золотыми соцветиями - серёжками. Раскидистое зелёное дерево, мощью вполне способное посоперничать с нашими окскими вётлами и ракитами, ну а уж ароматом кладущее на лопатки все ивы. А вот другая местная ива вовсю уже пушит и напоминает, что дома наверно тоже пушат тополя, и совсем уже лето.
Оказывается, море от моих дач совсем недалеко. Вчера соскучившись, доехал до него на попутке за двадцать минут. И потом гулял по пустынному пляжу, где стаи куликов-красношеек бегали синхронно с находящей волной, то от неё, то за ней. Ходил и удивлялся местным природным контрастам, где заболоченная приморская равнина покрыта как на северах низенькими лиственницами, но под лиственницами тут растёт вполне себе вечнозелёный бамбук, а по сырым местам белыми плафонами гигантские тропического вида цветы лизихитона. Или, например, за песчаным морским пляжем среди чахлой осоки и серебристой полыни на мокром песке растёт росянка. Прямо как у нас на моховых болотах, только, судя по обилию росинок на волосках, ещё хищнее. И рядом вороника - ягода прямиком из тундр. А на зелёных лужайках сочные яркие свечи орхидеи - пальчатокоренника остистого!
И наконец сегодня на шестой день пребывания здесь на дачах я обнаружил совершенно невероятную для жителя средней полосы вещь, что море видно прямо отсюда, стоит только подняться от домика метров сто вверх по сопке, и вот на горизонте на юге появляется нежно-голубая полоса, по которой плывут корабли. Море, за которым дальше только Япония.
1-24 мая 2024, остров Монерон - остров Сахалин.
Пальчатокоренник остистый Dactylorhiza aristata
Японская мухоловка Ficedula narcissina
Лизихитон камчатский Lysichiton camtschatcensis
Сивучи Eumetopias jubatus
Морское ушко Haliotis discus
Лес из бархата сахалинского Phellodendron sachalinense
Соловей-красношейка Luscinia calliope
Соболь Martes zibellina
Чемерица Veratrum sp.
Монерон