Критский собор и спор о персонализме
К спору о персонализме.
Совершенно не стоит преувеличивать пафос проблем вокруг Критского собора: во-1х, все его решения останутся обязательными только для тех Поместных Церквей, которые подписали эти решения, а во-2х, никаких особенно значимых, богословски важных решений там все равно не будет.
Но вот что лично меня больше всего волнует - это очень неприятный спор вокруг использования в соборных документах термина “персона” (личность), вылившийся в откровенную диффамацию по поводу христианского персонализма как такового.
При первом приближении диспозиция примерно такова. Само понятие “личности” и “персонализма” для очень многих крайних консерваторов звучит как что-то либерально-пугающее, а вдаваться в историю богословия и терминологические тонкости готовы далеко не все, но эта ситуация усугубляется тем фактом, что ведущим апологетом христианского персонализма в православном мире на сегодняшний день остается митрополит Иоанн (Зизиулас), известный как один из самых активных константинопольских архиереев, практически воплощающий в себе - по крайней мере, на уровне медийного имиджа - все самые негативные аспекты фанариотства. В итоге происходит типичная ошибка ассоциации одного свойства объекта со всеми другими его свойствами - а для кого-то вовсе и не ошибка, а вполне сознательная риторическая подмена: раз Зизиулас за персонализм, значит, персонализм это плохо. Однако консервативные критики персонализма совершенно не подозревают о том, что среди самих либеральных кругов прежняя мода на персонализм постепенно проходит и начинается новая мода на критику персонализма “слева”, которая, по-моему, вполне предсказуема.
Масштаб ФБ-поста, конечно, не позволяет обстоятельно осветить эту важнейшую и сложнейшую тему, поэтому выскажу свою позицию на уровне общих тезисов.
1) Упрекать персоналистов в том, что они в раскрытии христианских представлений используют античный термин “просопон” (лицо) и наполняют его свойствами из философии Нового времени можно ровно в той же степени, в которой упрекать отцов Церкви IV века в использовании понятия “усия” (сущность) в Символе Веры. У Церкви первых веков не было иного понятийного языка, кроме языка греко-латинской философии, а многовековое развитие понятий в европейской философии позволяло уточнять и раскрывать их глубокое содержание, актуализируя его на каждом новом этапе. Поэтому абсурдно утверждать, что “личность” придумали какие-то немцы или французы эпохи Нового времени - они лишь раскрыли те аспекты этого понятия, которые до сих пор были не актуальны.
2) Говорить о христианском персонализме как о каком-то цельном историческом движении можно только с крайне поверхностной и незаинтересованной точки зрения. В контексте истории философии христианский персонализм - это несколько очень разных направлений западной и русской философии XIX-XX вв., под час взаимоисключающих, и если уж говорить о самом ортодоксальном из них, как в философском, так и в богословском смысле, то это именно “неопатристика” о.Георгия Флоровского и Владимира Лосского, и то с существенными оговорками и уточнениями.
3) Если говорить о крайностях персонализма, выводящих его за пределы христианского трезвомыслия, то таковыми можно считать любую попытку недооценить значение “сущности/природы” и низвести ее до какого-то досадного придатка к “ипостаси/личности”, от которого лучше как можно скорее избавиться. Нечто подобное можно проследить в ультралиберальном персонализме Бердяева и радикальном экзистенциализме Сартра, но сводить весь персонализм к Бердяеву или Сартру это то же самое, как сводить сегодня все христианство к Бультману или Бонхефферу. Чтобы не впасть в эту абсурдную крайность, достаточно всегда помнить, что ни одна “ипостась/личность” не существует вне своей “сущности/природы” и никогда не сможет от нее отказаться.
4) У христианского персонализма есть только одна альтернатива - это христианский имперсонализм, то есть представление о Боге как о безличном пантеистическом начале, о Лицах Троицы как о масках этого начала, и об ангелах и людях как, в лучшем случае, эманациях или аватарах этого начала. Т.е. скатывание к тому самому пантеизму, язычеству и магии в христианском антураже, которые столь распространены и столь удобны любой попытке упростить христианство до этнографической “традиции”.
5) Между тем, в самой либеральной среде сейчас происходит более-менее бессознательное переосмысление своих прежних привязанностей, потому что интеллектуальная субкультура современных либералов в значительной степени была порождена историческим контекстом противостояния как бы “христианского” Запада и атеистического Востока, а теперь эта оппозиция либо не актуальна, либо полностью перевернулась. И более того, настоящий христианский персонализм оказался вовсе не концептуальным оправданием либерально-индивидуалистической теплохладности, а довольно напрягающей философией, которая вместо того, чтобы оставить атомарного индивида в покое требует от него быть совершенным, как совершен Отец ваш Небесный (Мф 5:48).
И, наконец, все эти рассуждения имеют весьма опосредованное отношение к использованию термина “личность” или “достоинство личности” в документах Критского собора. Эти понятия уже давно используются в наших церковных документах - существует даже целая “Декларация Русской Православной Церкви о правах и достоинстве человека” 2006 года, так что наши ревнители не по разуму либо ничего не читают, либо очень поздно спохватились. В то время как невнимание к догматической проблематике и различению понятий “ипостась” и “сущность” приводит к таким запредельным оплошностям, как формула - “Отец, Сын и Дух объединены в вневременном общении сущностей” - в заявлении самого Архиерейского Синода РПЦЗ.
Совершенно не стоит преувеличивать пафос проблем вокруг Критского собора: во-1х, все его решения останутся обязательными только для тех Поместных Церквей, которые подписали эти решения, а во-2х, никаких особенно значимых, богословски важных решений там все равно не будет.
Но вот что лично меня больше всего волнует - это очень неприятный спор вокруг использования в соборных документах термина “персона” (личность), вылившийся в откровенную диффамацию по поводу христианского персонализма как такового.
При первом приближении диспозиция примерно такова. Само понятие “личности” и “персонализма” для очень многих крайних консерваторов звучит как что-то либерально-пугающее, а вдаваться в историю богословия и терминологические тонкости готовы далеко не все, но эта ситуация усугубляется тем фактом, что ведущим апологетом христианского персонализма в православном мире на сегодняшний день остается митрополит Иоанн (Зизиулас), известный как один из самых активных константинопольских архиереев, практически воплощающий в себе - по крайней мере, на уровне медийного имиджа - все самые негативные аспекты фанариотства. В итоге происходит типичная ошибка ассоциации одного свойства объекта со всеми другими его свойствами - а для кого-то вовсе и не ошибка, а вполне сознательная риторическая подмена: раз Зизиулас за персонализм, значит, персонализм это плохо. Однако консервативные критики персонализма совершенно не подозревают о том, что среди самих либеральных кругов прежняя мода на персонализм постепенно проходит и начинается новая мода на критику персонализма “слева”, которая, по-моему, вполне предсказуема.
Масштаб ФБ-поста, конечно, не позволяет обстоятельно осветить эту важнейшую и сложнейшую тему, поэтому выскажу свою позицию на уровне общих тезисов.
1) Упрекать персоналистов в том, что они в раскрытии христианских представлений используют античный термин “просопон” (лицо) и наполняют его свойствами из философии Нового времени можно ровно в той же степени, в которой упрекать отцов Церкви IV века в использовании понятия “усия” (сущность) в Символе Веры. У Церкви первых веков не было иного понятийного языка, кроме языка греко-латинской философии, а многовековое развитие понятий в европейской философии позволяло уточнять и раскрывать их глубокое содержание, актуализируя его на каждом новом этапе. Поэтому абсурдно утверждать, что “личность” придумали какие-то немцы или французы эпохи Нового времени - они лишь раскрыли те аспекты этого понятия, которые до сих пор были не актуальны.
2) Говорить о христианском персонализме как о каком-то цельном историческом движении можно только с крайне поверхностной и незаинтересованной точки зрения. В контексте истории философии христианский персонализм - это несколько очень разных направлений западной и русской философии XIX-XX вв., под час взаимоисключающих, и если уж говорить о самом ортодоксальном из них, как в философском, так и в богословском смысле, то это именно “неопатристика” о.Георгия Флоровского и Владимира Лосского, и то с существенными оговорками и уточнениями.
3) Если говорить о крайностях персонализма, выводящих его за пределы христианского трезвомыслия, то таковыми можно считать любую попытку недооценить значение “сущности/природы” и низвести ее до какого-то досадного придатка к “ипостаси/личности”, от которого лучше как можно скорее избавиться. Нечто подобное можно проследить в ультралиберальном персонализме Бердяева и радикальном экзистенциализме Сартра, но сводить весь персонализм к Бердяеву или Сартру это то же самое, как сводить сегодня все христианство к Бультману или Бонхефферу. Чтобы не впасть в эту абсурдную крайность, достаточно всегда помнить, что ни одна “ипостась/личность” не существует вне своей “сущности/природы” и никогда не сможет от нее отказаться.
4) У христианского персонализма есть только одна альтернатива - это христианский имперсонализм, то есть представление о Боге как о безличном пантеистическом начале, о Лицах Троицы как о масках этого начала, и об ангелах и людях как, в лучшем случае, эманациях или аватарах этого начала. Т.е. скатывание к тому самому пантеизму, язычеству и магии в христианском антураже, которые столь распространены и столь удобны любой попытке упростить христианство до этнографической “традиции”.
5) Между тем, в самой либеральной среде сейчас происходит более-менее бессознательное переосмысление своих прежних привязанностей, потому что интеллектуальная субкультура современных либералов в значительной степени была порождена историческим контекстом противостояния как бы “христианского” Запада и атеистического Востока, а теперь эта оппозиция либо не актуальна, либо полностью перевернулась. И более того, настоящий христианский персонализм оказался вовсе не концептуальным оправданием либерально-индивидуалистической теплохладности, а довольно напрягающей философией, которая вместо того, чтобы оставить атомарного индивида в покое требует от него быть совершенным, как совершен Отец ваш Небесный (Мф 5:48).
И, наконец, все эти рассуждения имеют весьма опосредованное отношение к использованию термина “личность” или “достоинство личности” в документах Критского собора. Эти понятия уже давно используются в наших церковных документах - существует даже целая “Декларация Русской Православной Церкви о правах и достоинстве человека” 2006 года, так что наши ревнители не по разуму либо ничего не читают, либо очень поздно спохватились. В то время как невнимание к догматической проблематике и различению понятий “ипостась” и “сущность” приводит к таким запредельным оплошностям, как формула - “Отец, Сын и Дух объединены в вневременном общении сущностей” - в заявлении самого Архиерейского Синода РПЦЗ.