Poem a Day
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ГРЕБЕЦ ГАЛЕРЫ
Хороша была галера: румпель был у нас резной,
И серебряным тритоном нос украшен был стальной.
Кандалы нам терли ноги, воздух мы хватали ртом,
Полным ходом шла галера. Шли акулы за бортом.
Белый хлопок мы возили, слитки золота и шерсгь,
Сколько ниггеров отменных мы распродали - не счесть.
Нет, галеры лучше нашей не бывало на морях,
И вперед галеру гнали наши руки в волдырях.
Как скотину, изнуряли нас трудом. Но в час гульбы
Брали мы в любви и в драке все, что можно, у Судьбы
И блаженство вырывали под предсмертный хрип других
С той же силой, что ломали мы хребты валов морских.
Труд губил и женщин наших, и детей, и стариков.
За борт мы бросали мертвых, их избавив от оков.
Мы акулам их бросали, мы до одури гребли
И скорбеть не успевали, лишь завидовать могли.
Но - собратья мне порукой - в мире не было людей
Крепче, чем рабы галеры и властители морей.
Если с курса не сбивались мы при яростных волнах -
Человек ли, бог ли, дьявол, - что могло внушить нам страх?
Шторм? Ну что ж, на предков наших тоже шли валы стеной,
Но галера одолела самый страшный шторм земной.
Скорбь? Недуги? Смерть?.. Оставьте! Да почли бы за позор
Даже дети на галере отвечать на этот вздор.
Но сегодня - все. С галерой счеты кончены мои.
Имя от меня осталось - там, на бимсе, у скамьи.
Ну а мне - свобода видеть, как с соленой синевой
Бьются люди, что свободны, кроме весел, от всего.
Но глаза мои слезятся: непривычен яркий свет
Лишь клеймо я заработал и оков глубокий след,
От плетей рубцы и язвы, что вовек не заживут.
Но готов за ту же плату я продолжить тот же труд.
И пускай твердят все громче, что недобрый час настал,
Что накрыть галеру должен с Севера идущий вал.
Если бунт поднимут негры, кровью палубы залив,
Дрогнет кормчий, и галера врежется в прибрежный риф,
Не спускайте флаг на мачте, не расходуйте ракет:
С моря к ней придут на помощь все гребцы минувших лет
И себя привяжут люди, чья награда - цепь и кнут,
К оскопившей их скамейке и с веслом в руках умрут.
Войско сильных и увечных, ссыльных, нанятых, рабов -
Все дворцы, лачуги, тюрьмы выставят своих бойцов
В день, когда дымится небо, палуба в огне дрожит
И у тех, кто тушит пламя, стиснуты в зубах ножи.
Я молю, чтоб в эту пору быть в живых мне повезло:
Пусть дерется тот, кто молод, я приму его весло.
И горжусь я, оставляя труд и муку за спиной,
Что мужчины разделяли эту каторгу со мной.
Перевод: ЕЛЕНА ДУНАЕВСКАЯ
_________
RUDYARD KUPLING
THE GALERY SLAVE
Oh, gallant was our galley from her carven steering-wheel
To her figurehead of silver and her beak of hammered steel.
The leg-bar chafed the ankle and we gasped for cooler air,
But no galley on the waters with our galley could compare!
Our bulkheads bulged with cotton and our masts were stepped in gold --
We ran a mighty merchandise of niggers in the hold;
The white foam spun behind us, and the black shark swam below,
As we gripped the kicking sweep-head and we made the galley go.
It was merry in the galley, for we revelled now and then --
If they wore us down like cattle, faith, we fought and loved like men!
As we snatched her through the water, so we snatched a minute's bliss,
And the mutter of the dying never spoiled the lover's kiss.
Our women and our children toiled beside us in the dark --
They died, we filed their fetters, and we heaved them to the shark --
We heaved them to the fishes, but so fast the galley sped
We had only time to envy, for we could not mourn our dead.
Bear witness, once my comrades, what a hard-bit gang were we --
The servants of the sweep-head, but the masters of the sea!
By the hands that drove her forward as she plunged and yawed and sheered,
Woman, Man, or God or Devil, was there anything we feared?
Was it storm? Our fathers faced it and a wilder never blew.
Earth that waited for the wreckage watched the galley struggle through.
Burning noon or choking midnight, Sickness, Sorrow, Parting, Death?
Nay, our very babes would mock you had they time for idle breath.
But to-day I leave the galley and another takes my place;
There's my name upon the deck-beam -- let it stand a little space.
I am free -- to watch my messmates beating out to open main,
Free of all that Life can offer -- save to handle sweep again.
By the brand upon my shoulder, by the gall of clinging steel,
By the welts the whips have left me, by the scars that never heal;
By eyes grown old with staring through the sunwash on the brine,
I am paid in full for service. Would that service still were mine!
Yet they talk of times and seasons and of woe the years bring forth,
Of our galley swamped and shattered in the rollers of the North;
When the niggers break the hatches and the decks are gay with gore,
And a craven-hearted pilot crams her crashing on the shore,
She will need no half-mast signal, minute-gun, or rocket-flare.
When the cry for help goes seaward, she will find her servants there.
Battered chain-gangs of the orlop, grizzled drafts of years gone by,
To the bench that broke their manhood, they shall lash themselves and die.
Hale and crippled, young and aged, paid, deserted, shipped away --
Palace, cot, and lazaretto shall make up the tale that day,
When the skies are black above them, and the decks ablaze beneath,
And the top-men clear the raffle with their clasp-knives in their teeth.
It may be that Fate will give me life and leave to row once more --
Set some strong man free for fighting as I take awhile his oar.
But to-day I leave the galley. Shall I curse her service then?
God be thanked! Whate'er comes after, I have lived and toiled with Men!
ГРЕБЕЦ ГАЛЕРЫ
Хороша была галера: румпель был у нас резной,
И серебряным тритоном нос украшен был стальной.
Кандалы нам терли ноги, воздух мы хватали ртом,
Полным ходом шла галера. Шли акулы за бортом.
Белый хлопок мы возили, слитки золота и шерсгь,
Сколько ниггеров отменных мы распродали - не счесть.
Нет, галеры лучше нашей не бывало на морях,
И вперед галеру гнали наши руки в волдырях.
Как скотину, изнуряли нас трудом. Но в час гульбы
Брали мы в любви и в драке все, что можно, у Судьбы
И блаженство вырывали под предсмертный хрип других
С той же силой, что ломали мы хребты валов морских.
Труд губил и женщин наших, и детей, и стариков.
За борт мы бросали мертвых, их избавив от оков.
Мы акулам их бросали, мы до одури гребли
И скорбеть не успевали, лишь завидовать могли.
Но - собратья мне порукой - в мире не было людей
Крепче, чем рабы галеры и властители морей.
Если с курса не сбивались мы при яростных волнах -
Человек ли, бог ли, дьявол, - что могло внушить нам страх?
Шторм? Ну что ж, на предков наших тоже шли валы стеной,
Но галера одолела самый страшный шторм земной.
Скорбь? Недуги? Смерть?.. Оставьте! Да почли бы за позор
Даже дети на галере отвечать на этот вздор.
Но сегодня - все. С галерой счеты кончены мои.
Имя от меня осталось - там, на бимсе, у скамьи.
Ну а мне - свобода видеть, как с соленой синевой
Бьются люди, что свободны, кроме весел, от всего.
Но глаза мои слезятся: непривычен яркий свет
Лишь клеймо я заработал и оков глубокий след,
От плетей рубцы и язвы, что вовек не заживут.
Но готов за ту же плату я продолжить тот же труд.
И пускай твердят все громче, что недобрый час настал,
Что накрыть галеру должен с Севера идущий вал.
Если бунт поднимут негры, кровью палубы залив,
Дрогнет кормчий, и галера врежется в прибрежный риф,
Не спускайте флаг на мачте, не расходуйте ракет:
С моря к ней придут на помощь все гребцы минувших лет
И себя привяжут люди, чья награда - цепь и кнут,
К оскопившей их скамейке и с веслом в руках умрут.
Войско сильных и увечных, ссыльных, нанятых, рабов -
Все дворцы, лачуги, тюрьмы выставят своих бойцов
В день, когда дымится небо, палуба в огне дрожит
И у тех, кто тушит пламя, стиснуты в зубах ножи.
Я молю, чтоб в эту пору быть в живых мне повезло:
Пусть дерется тот, кто молод, я приму его весло.
И горжусь я, оставляя труд и муку за спиной,
Что мужчины разделяли эту каторгу со мной.
Перевод: ЕЛЕНА ДУНАЕВСКАЯ
_________
RUDYARD KUPLING
THE GALERY SLAVE
Oh, gallant was our galley from her carven steering-wheel
To her figurehead of silver and her beak of hammered steel.
The leg-bar chafed the ankle and we gasped for cooler air,
But no galley on the waters with our galley could compare!
Our bulkheads bulged with cotton and our masts were stepped in gold --
We ran a mighty merchandise of niggers in the hold;
The white foam spun behind us, and the black shark swam below,
As we gripped the kicking sweep-head and we made the galley go.
It was merry in the galley, for we revelled now and then --
If they wore us down like cattle, faith, we fought and loved like men!
As we snatched her through the water, so we snatched a minute's bliss,
And the mutter of the dying never spoiled the lover's kiss.
Our women and our children toiled beside us in the dark --
They died, we filed their fetters, and we heaved them to the shark --
We heaved them to the fishes, but so fast the galley sped
We had only time to envy, for we could not mourn our dead.
Bear witness, once my comrades, what a hard-bit gang were we --
The servants of the sweep-head, but the masters of the sea!
By the hands that drove her forward as she plunged and yawed and sheered,
Woman, Man, or God or Devil, was there anything we feared?
Was it storm? Our fathers faced it and a wilder never blew.
Earth that waited for the wreckage watched the galley struggle through.
Burning noon or choking midnight, Sickness, Sorrow, Parting, Death?
Nay, our very babes would mock you had they time for idle breath.
But to-day I leave the galley and another takes my place;
There's my name upon the deck-beam -- let it stand a little space.
I am free -- to watch my messmates beating out to open main,
Free of all that Life can offer -- save to handle sweep again.
By the brand upon my shoulder, by the gall of clinging steel,
By the welts the whips have left me, by the scars that never heal;
By eyes grown old with staring through the sunwash on the brine,
I am paid in full for service. Would that service still were mine!
Yet they talk of times and seasons and of woe the years bring forth,
Of our galley swamped and shattered in the rollers of the North;
When the niggers break the hatches and the decks are gay with gore,
And a craven-hearted pilot crams her crashing on the shore,
She will need no half-mast signal, minute-gun, or rocket-flare.
When the cry for help goes seaward, she will find her servants there.
Battered chain-gangs of the orlop, grizzled drafts of years gone by,
To the bench that broke their manhood, they shall lash themselves and die.
Hale and crippled, young and aged, paid, deserted, shipped away --
Palace, cot, and lazaretto shall make up the tale that day,
When the skies are black above them, and the decks ablaze beneath,
And the top-men clear the raffle with their clasp-knives in their teeth.
It may be that Fate will give me life and leave to row once more --
Set some strong man free for fighting as I take awhile his oar.
But to-day I leave the galley. Shall I curse her service then?
God be thanked! Whate'er comes after, I have lived and toiled with Men!