РЕТРОСПЕКТИВА - ВОДНАЯ СИМВОЛИКА РОССИЙСКИХ ДЕНЕГ - 1996-8
Сегодня, как и собирались, мы начнем разговор о Петре Великом. О Петре - человеке и о Петре - архетипическом образе, воплотившем в себе неуемную и невротическую энергетику талассократического имперского мифа.
Противоположный ему ордынско-евразийский миф не имеет столь четкой персонализации. В пантеоне его героев мы видим и Александра Невского, впервые поклонившегося Орде ради спасения Руси от «латинизации», и Ивана Калиту, сделавшего Москву региональным центром Золотой Орды и опорой ордынской налоговой системы (сбора ясака), и Василия II, пригласившего в Москву на поселение большое количество ордынских князей (мурз) со служилыми людьми, оделив из землей и городами (потомки этих ордынских переселенцев составили позднее цвет российской элиты, как княжеской - Голицыны, Куракины, Мещерские, Юсуповы, Урусовы, Шаховские, Ширинские-Шихматовы, Черкасские, так и служилой - Аксаковы, Апраксины, Аракчеевы, Булгаковы, Бунины, Горчаковы, Державины, Ермоловы, Карамзины, Кропоткины, Кутузовы, Милюковы, Рахманиновы, Салтыковы, Строгановы, Суворовы, Тимирязевы, Третьяковы, Тургеневы, Тютчевы, Уваровы, Ушаковы, Чаадаевы, Шереметевы, и многие-многие другие). Два знатных татарских рода - Глинские и Нарышкины - подарили России ее величайших реформаторов: Ивана Грозного и Петра Великого.
Тут мы видим, наконец, и главную фигуру евразийского ордынского мифа - Ивана Грозного, венчанием на царство заявившим о правопреемстве от Золотой Орды, начавшим собирание ордынских земель вокруг Москвы и ликвидировавшим формальную независимость Новгородской земли, как опоры водного балтийско-ганзейского проекта, альтернативного московско-ордынскому. Забавно, что венчание это было проведено т.н. «шапкой Мономаха» - головным убором золотордынских ханш, попавшем в московскую сокровищницу при женитьбе брата Ивана Калиты на сестре хана Узбека.
О фигуре Ивана Грозного я подробнее напишу позднее в серии материалом о российских генетических архетипах. А здесь хочу лишь отметить, что, при всех его несомненных жестокостях, в «грозности» он далеко уступает Петру Первому. Количество жертв репрессивных кампаний всего периода правления Ивана IV называется историками в интервале от 4 до 5 тысяч человек. По сути дела, Иван Грозный был самым милосердным из современных ему европейских монархов (к примеру, в опричном 1572 году в ходе только одной Варфоломеевской ночи в Париже были убиты десятки тысяч гугенотов). При Петре же население России сократилось на три миллиона. Не все, правда, из них были убиты, многие просто бежали от этих ужасов, чаще всего - на Дон, в Сибирь или же в Польшу. Но и умереть в России при Петре было несложно: тысячами убивали бунтующих «традиционалистов» (стрелецкий бунт, астраханский бунт, казачий булавинский бунт, крестьянские бунты против т.н. «Плаката», т.е. полного закрепощения сельского населения), убивали каждого третьего дезертира, смертью каралась даже такие «преступления» как изготовление «русских седел» или же торговля традиционной русской одеждой. Инквизиционные методы петровского «судопроизводства» приводили к тому, что только на стадии «расследования» погибала от пыток четверть всех участников «процесса»: обвиняемых, истцов и даже свидетелей. И так далее, что без толку переносить на бумагу ужасы петровской эпохи. Все равно история возвышает тех, кто патронирует ее написание.
Позднее в пантеон «евразийских героев» российской истории добавились и Борис Годунов, и Алексей Михайлович Романов, и Елизавета Петровна, и Екатерина Великая, и Николай I, и Александр III. Не говоря уже о советских вождях периода после разгрома «троцкистской оппозиции» и до начала «перестройки».
Вот как все сложно с персонификацией мифов в лагере отечественной евразийской имперской истории.
А у ее талассократической водной альтернативы в наличии не просто единый мифологический герой, а более того - единый образец для деятельного подражания и воспроизведения отработанной им технологии «вождения против ветра» страны-корабля (управления страной как навигации).
Петр Первый - колоссальная фигура российской истории и мне, как вы уже очевидно заметили, сложно решиться на восстание против мифологического героя и высказать все, что я о нем думаю. Чтобы еще немного потянуть время я, вопреки обыкновению, предваряю сегодняшний анализ эпиграфом из любимого мною Саши Черного, перекладывая на него ответственность за эмоциональное оценочное суждение, с которым предлагаю своим читателям априорно согласиться:
«Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на Север дикий
Понесло тебя на грех?
…
Где наше - близкое, милое, кровное?
Где наше - свое, бесконечно любовное? ...»
И еще одна предварительная реплика, на сей раз - визуальная. Это скульптурные портреты императора, установленные некогда на набережной Невы перед западным и восточным крыльями Адмиралтейства и отданные на переплавку сразу же после революции (сохранились только авторские макеты скульптора Леопольда Бернштама). Из всех питерских изображений Петра эти мне кажутся самым аллегорическими. Называются они: «Петр I спасает утопающих в Лахте в 1724 году» и «Царь-плотник». Вторая из этих скульптур была, кстати, в 1996 году восстановлена, а точнее - прислана из Нидерландов, где в Заандаме стояла ее копия.
Посмотрите на них, и вы поймете (а точнее - представите себе) весь пафос водного имперского мифа, буквально навязанного Петром Великим доставшейся ему в наследство стране.
Молодой Петр, вернувшийся из двухлетней зарубежной стажировки, строит новую Россию как корабль, руководствуясь иноземными чертежами и невиданными инструментами, решительно орудуя топором и отсекая все лишнее, не соответствующее его замыслу. Предсмертный же подвиг Петра представлен как явление нового Мессии, могучего великана, легко идущего по поверхности бушующей водной стихии и спасающего русских людей, перенося их на выстроенный им ковчег, «землю обетованную», страну - непотопляемый корабль.
Характерен тот факт, что скульптуры созданы в 1909-10 годах по именному распоряжению и за личный счет императора Николая II, т.е. в период очередного обострения российского имперского атлантизма, как персонального (достаточно сказать, что домашним языком императора, бывшего по своей датской матери двоюродным братом короля Великобритании, был английский), так и массового. Финал известен - мировая война, триумф Великобритании и США, очередной крах Российской империи. Сам император погибнет вместе с семьей в подвале Ипатьевского дома, держа в руках недочитанный английский детективный роман. А его убийцы начнут постепенную реставрацию евразийского имперского проекта, иронично сделав символом своей революции холостой выстрел неспособного к самостоятельному плаванию корабля.
И последнее предварительное замечание. Вы ведь можете спросить - куда это меня занесло и причем тут Петр Первый? Мы ведь рассматриваем сугубо конкретный материал - символику российских денежных купюр, выпущенных в массовое обращение в 1996 году.
Вот вам ответ на данный вопрос - изображение аверса последней банкноты этой денежной серии. Подробный разбор ее еще впереди, а пока что она нужна нам просто для того, чтобы удостовериться - наше исследование возникновения и роли петровской символики в контексте российской истории ведет нас по правильному пути.
Это все была преамбула. Теперь приступим к самому анализу.
В исторической литературе, былой и современной, существует неимоверное количество версий и оценок, касающихся противоречивой фигуры первого российского императора.
Для российских «западников» Петр Великий - это своего рода «икона стиля», это великая личность, поставившая сначала под сомнение, а затем, после двухлетнего заграничного путешествия, - на грань полного уничтожения всю отечественную культурно-историческую традицию во имя начатой им «евроинтеграции».
Глядя на нижеследующую картинку, демонстрирующую нам бытовую сценку времен петровского правления («Стрижка бород и укорочение кафтанов на заставе»), можно легко согласиться даже с самой экстравагантной версией, что молодого царя подменили во время его путешествия по Европе в составе Великого посольства (1697-98). Больно уж свирепо стал он искоренять обычаи родной страны, вплоть до внешнего вида своих подданных (в свое время на этом «засыпался» Лжедмитрий I, бривший бороду и использовавший вилку во время еды; в итоге оставшаяся от него горстка пепла пушечным выстрелом была отправлена обратно в западном направлении).
Хотя историческая традиция обсуждения «подмены царя», начавшаяся еще в период стрелецкого бунта, подарила нам множество интереснейших загадок (самая забавная, по моему мнению, среди них та, где указывается, со ссылкой на воспоминания современников, что до поездки за границу юный Петр страдал водобоязнью), мы не будем их обсуждать. Нас ведь интересуют не тайны реальной истории, а загадочное могущество норманнского мифа, возрожденного Петром, кем бы он ни был, практически из небытия.
Для российских же «почвенников», соответственно, Петр - воплощение Антихриста, поскольку инициированные им реформы, проведенные в стиле «ходить против ветру», стоили России на только потери четверти населения страны, но и тотального пресечения естественной динамики исторического развития, потребовавшего затем более чем столетней ее реставрации, неоднократно прерываемой рецидивами «возврата к петровскому наследию».
Петр Алексеевич Романов, как мы помним, лишь в третьем поколении представлял новую династию, сменившую на российском троне недолговечных царей Бориса Годунова, выходца из знатного татарского рода, его сына Федора, а также - Василия Шуйского, представителя младшей ветви Рюриковичей, отрекшегося в 1610 году от трона в пользу польско-шведского королевича Владислава. Романовы, выходцы из Литвы, были избраны на царство на том же основании, что и Годуновы, т.е. по причине косвенного, брачного родства с пресекшейся династией московских Рюриковичей. Первой женой Ивана Грозного и матерью последнего Рюриковича на московской троне - царя Федора Иоанновича - была двоюродная бабка новоизбранного царя Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева.
Избранию Михаила Романова на царство (1613) предшествовала беспрецедентная атака на российскую государственность (т.н. «Смутное время») со стороны шведско-польской коронной унии (польский король Сигизмунд III Ваза, сын шведского короля Юхана III, после смерти отца унаследовал и шведский трон). Данная уния резко усилила претензии Швеции на доминирование в зоне северной и восточной Европы (в частности 10 миллионов польского населения придало совершенно иной вес одному миллиону шведов). Целью поляков и шведов было воцарение на Московском престоле сына Сигизмунда, королевича Владислава. Тогда бы Швеция, Речь Посполитая и Московское царство могли в перспективе составить единое союзное государство под управлением одной династии. Это означало бы реставрацию «варяжского проекта» в его изначальном регионе и формированию иной, альтернативной британской, перспективы построения талассократической имперской системы. Тем более, что на тот период истории объединенное шведско-польско-русское государство было бы крупнейшей и могущественнейшей державой не только Европы, но и всего мира.
Воспользовавшись династической неопределенностью на московском престоле, поляки и шведы сначала с помощью поддерживаемого ими самозванца свергли династию Годуновых, а затем, уже по приглашению нового царя Василия Шуйского, выслали в Россию собственные военные контингенты, оккупировавшие большую часть ее территории. Наглядно это видно на карте, где обозначены и походы самозванцев, и синяя шведская, и черная польская интервенции, и зона иноземной оккупации, отмеченная соответствующими точками.
Швеция, выходившая на пик своего регионального могущества и накапливающая потенциал имперских норманнских притязаний, быстро и решительно оккупировала русские земли вдоль Финского залива и Ладожского озера (Ингрию и Карелию), всю Новгородскую землю вдоль течения Волхова и русское Причудье.
Поляки же добились еще большего и продвинулись до самой Москвы, заняв Кремль и отправив свергнутого ими Шуйского, присягнувшего вместе со всем боярством и московским народом королевичу Владиславу, в Польшу в качестве пленного (туда же и в том же качестве отправился и отец будущего царя и будущий патриарх Филарет Романов, на момент пленения - митрополит Ростовский и глава российской делегации, направленной в Польшу для подготовки избранного русским царем королевича Владислава к принятию православия как условия венчания на царство).
Фактически, в своей совокупности все случившиеся в России в начале 17 века было равнозначно национальной катастрофе. Страна была завоевана и оккупирована, а ее государственность тотально разрушена. А ведь всего лишь несколько лет назад царь Борис Годунов сватал свою дочь Ксению за брата императора Рудольфа II, главы Священной Римской империи германской нации, предлагая в качестве приданого совместный раздел Польши и требуя, чтобы жених принял православие и остался жить в России в качестве тверского удельного князя (и тогда дети от этого брака были бы прямыми имперскими наследниками). А учитывая тот факт, что базой коронных владений Священной Римской империи того периода, кроме небольшого австрийского эрцгерцогства, были Чешское и Венгерское королевства, Россия уже к середине 17 века могла бы выйти на рубежи имперской экспансии, на которых в свое время остановился основоположник Золотой Орды. И тогда Москва реально стала бы «третьим Римом, а четвертому - не бывать…».
Но история не знает сослагательного наклонения (как бы не веселили нас измышления многочисленных сегодня «альтернативщиков»). Тем более, что самого страшного и не произошло. Швеции, переживавшей первичный приступ «норманнской болезни», от которой через сто лет ее излечит как раз Петр Первый, подобно любому народному целителю перенявший эту болезнь на себя, так и не удалось превратиться в великую норманнскую империю.
К счастью для России для Сигизмунда III православие было «восточной ересью», в перспективе подлежащей искоренению. Поэтому принц Владислав, формально во всех исторических справочниках числящийся как Царь и Великий князь Всея Руси (1610-1613), так и не был в итоге коронован, хотя и продолжал долгие годы сохранять свои претензии на российский престол. Причем претензии были вполне справедливы - ведь его избрали на царство точно по той же схеме, как и Михаила Романова, но тремя годами ранее. И только формальный повод не позволил ему занять трон и повод этот казался полякам надуманным: ведь король Польши также избирался на Сейме и этот выбор совершенно не обуславливался его, короля, вероисповеданием.
И еще одно явное везение для России - дядя Сигизмунда III, назначенный им регентом Швеции, воспользовавшись длительной отлучкой короля и его увлечением польскими и русскими делами, поднял мятеж, сверг племянника с трона, разбил его войска и в 1607 году был коронован под именем Карла IX. С этого времени политика Карла Шведского и его преемника Густава Адольфа (король Швеции в 1611-1632) не была согласована с действиями их правящих Польшей родственников, а порою даже была им открыто враждебна. В частности, на московский трон шведы выдвинули своего кандидата - принца Карла Филиппа, младшего брата короля Густава Адольфа.
Благодаря этим обстоятельствам, а также - благодаря самоотверженной борьбе народных ополчений против шведских и польских оккупантов, программа-максимум Сигизмунда III не удалась. Трон в итоге достался Романовым, а воспротивившийся этому королевич Владислав, пришедший в 1618 году в Россию с отрядом польских наемников и запорожских казаков, снова дошел до Москвы, но был разбит в ожесточенной схватке у Арбатских ворот. Поляки ушли, не отказавшись от коронных претензий и удовлетворившись огромными земельными компенсациями (вся Смоленская, Черниговская, Новгород-Северская земля с 29 городами). С тех пор и до окончательной ликвидации польской государственности в конце 18 века коронный титул польских монархов звучал вот так: «Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее». Обидно, но это исторический факт. Утешает, хотя и не стоили бы об этом писать, то обстоятельство, что последний польский король, носивший этот титул, отрекся от престола в день рождения российской императрицы, провел остаток дней в Санкт-Петербурге и был похоронен с царскими почестями в Храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте российской столицы.
Но это случилось на двести с лишним лет позже изначально предначертанного.
К чему я это все рассказываю? События ведь общеизвестные, хорошо хоть Ивана Сусанина не помянул - скажете вы.
А вот к чему: главная перспективная цель шведско-польской агрессии все же была достигнута. Московское царство было отброшено от восточных рубежей Европы, обессилено (70% крестьянских домохозяйств разорены, пахотные земли уменьшились в 20 раз) и обезглавлено. Под последним обстоятельством я имею в виду, что вопреки наметившейся тенденции на троне так и не удалось зацепиться ордынской династии. Годуновы были свергнуты и вырезаны поголовно, а мещерская династия касимовских царей - потомков Чингисхана, также претендовавшая на московский трон, была насильственно пресечена. Известный уже нам Симеон Бекбулатович, волею Ивана Грозного в 1575 году венчавшийся на московское царство, в Смутное время был ослеплен и пострижен в монахи. А в 1610 году по приказу Лжедмитрия II был убит последний касимовский царь Ураз-Мухаммед.
Казалось - что за проблемы? Просто обычная династическая чехарда, обыденное дело, все это было и не раз во многих странах.
Обычное, да не совсем. Стоит обратить внимание на дату прекращения военных действий периода «Смутного времени» и многое тогда станет ясным.
Это 1618 год, год начала главного события XVII века - тридцатилетней войны между коалициями католических и протестантских государств, войны, начавшейся на восточной границе Священной римской империи (в Чехии и Венгрии), войны, в относительных цифрах ставшей самой кровавой за всю историю человечества. Только на территории германских княжеств от последствий боевых действий, голода и эпидемий погибло около 8 миллионов человек (около 40% сельского населения и около трети городского). В регионах же, бывших непосредственно зоной боевых столкновений (таких как Померания, Пфальц или Макленбург), убыль населения достигала 70%! Итогом этой войны было возвышение отдельный государств.
Швеция, к примеру, стала-таки региональной сверхдержавой, объединив под своей властью все территории, примыкавшие к Финскому заливу и большей части Балтийского моря. Возомнив себя наследницей империи викингов Шведское королевство ринулось догонять Британию и на Североамериканском континенте, основав в 1638 году в устье реки Делавэр колониальную Новую Швецию (ныне - территория американских штатов Делавэр, Нью-Джерси и Пенсильвания). Серьезно усилилась и Франция, ставшая на какое-то время единственной сильной державой континентальной Европы.
Англия, поначалу активно и успешно поддерживавшая протестантскую коалицию, в 1640 году вошла в период революционных гражданских столкновений, завершившихся установлением диктатуры лорда-протектора Оливера Кромвеля. На какое-то время англичанам стало не до имперских амбиций и колониальных захватов.
А вот Священная Римская империя германской нации практически прекратила свое существование, формально распавшись на три сотни мелких феодальных образований, лишь номинально подчиняющихся власти габсбургского императорского дома. Нидерланды (Республика соединенных провинций) же и Швейцарский союз вообще обрели независимость от власти Габсбургов.
Не будь Смутного времени - это был бы звездный час Московской Орды. Европа лежала в руинах, обессиленная и расчлененная на мельчайшие квазигосударства.
Вот карта территории Священной Римской империи германской нации в год окончания тридцатилетней войны - для наглядности:
От России эту мешанину отделяла только Польша, погрязшая в династических разборках со Швецией. События 1654-1660 годов, когда Россия и Швеция практически разделили польское государство между собой (восстание Хмельницкого и «Шведский потоп»), продемонстрировали эфемерность этой преграды.
Но былых сил уже не было - Смутное время настолько подорвало мощь России, что восстанавливать ее пришлось почти столетие. Достаточно сказать, что русские войска, воспользовавшись смертью Сигизмунда III и заручившись союзническими обещаниями Швеции, попытались в 1632 году вступить в войну против католической коалиции и вернуть хотя бы Смоленск, но были быстро разбиты все тем же Владиславом, ставшим новым королем Польши, и капитулировали, вынудив страну выплатить Польше огромную контрибуцию.
Таким образом, ордынский тренд евразийского имперского развития России, набиравший обороты во второй половине 16 века, был приостановлен.
Новой династии пришлось опять начинать все с начала - с собирания русских земель, причем на востоке этот процесс шел быстрее и безболезненнее, чем на западе. На прилагаемой карте зеленым цветом обозначены территории, присоединенные к России после Смутного времени и до воцарения Петра Первого.
Как мы видим, к концу 17 века Россия вышла за пределы улуса Джучи, преодолев Енисей и расширившись на восток до Тихого океана, и вернула на западе потерянные земли, прибавив к ним левобережную Украину и зону Запорожской Сечи.
Таковы были исторические и геополитические предпосылки начала царствования Петра Алексеевича Романова.
Противоположный ему ордынско-евразийский миф не имеет столь четкой персонализации. В пантеоне его героев мы видим и Александра Невского, впервые поклонившегося Орде ради спасения Руси от «латинизации», и Ивана Калиту, сделавшего Москву региональным центром Золотой Орды и опорой ордынской налоговой системы (сбора ясака), и Василия II, пригласившего в Москву на поселение большое количество ордынских князей (мурз) со служилыми людьми, оделив из землей и городами (потомки этих ордынских переселенцев составили позднее цвет российской элиты, как княжеской - Голицыны, Куракины, Мещерские, Юсуповы, Урусовы, Шаховские, Ширинские-Шихматовы, Черкасские, так и служилой - Аксаковы, Апраксины, Аракчеевы, Булгаковы, Бунины, Горчаковы, Державины, Ермоловы, Карамзины, Кропоткины, Кутузовы, Милюковы, Рахманиновы, Салтыковы, Строгановы, Суворовы, Тимирязевы, Третьяковы, Тургеневы, Тютчевы, Уваровы, Ушаковы, Чаадаевы, Шереметевы, и многие-многие другие). Два знатных татарских рода - Глинские и Нарышкины - подарили России ее величайших реформаторов: Ивана Грозного и Петра Великого.
Тут мы видим, наконец, и главную фигуру евразийского ордынского мифа - Ивана Грозного, венчанием на царство заявившим о правопреемстве от Золотой Орды, начавшим собирание ордынских земель вокруг Москвы и ликвидировавшим формальную независимость Новгородской земли, как опоры водного балтийско-ганзейского проекта, альтернативного московско-ордынскому. Забавно, что венчание это было проведено т.н. «шапкой Мономаха» - головным убором золотордынских ханш, попавшем в московскую сокровищницу при женитьбе брата Ивана Калиты на сестре хана Узбека.
О фигуре Ивана Грозного я подробнее напишу позднее в серии материалом о российских генетических архетипах. А здесь хочу лишь отметить, что, при всех его несомненных жестокостях, в «грозности» он далеко уступает Петру Первому. Количество жертв репрессивных кампаний всего периода правления Ивана IV называется историками в интервале от 4 до 5 тысяч человек. По сути дела, Иван Грозный был самым милосердным из современных ему европейских монархов (к примеру, в опричном 1572 году в ходе только одной Варфоломеевской ночи в Париже были убиты десятки тысяч гугенотов). При Петре же население России сократилось на три миллиона. Не все, правда, из них были убиты, многие просто бежали от этих ужасов, чаще всего - на Дон, в Сибирь или же в Польшу. Но и умереть в России при Петре было несложно: тысячами убивали бунтующих «традиционалистов» (стрелецкий бунт, астраханский бунт, казачий булавинский бунт, крестьянские бунты против т.н. «Плаката», т.е. полного закрепощения сельского населения), убивали каждого третьего дезертира, смертью каралась даже такие «преступления» как изготовление «русских седел» или же торговля традиционной русской одеждой. Инквизиционные методы петровского «судопроизводства» приводили к тому, что только на стадии «расследования» погибала от пыток четверть всех участников «процесса»: обвиняемых, истцов и даже свидетелей. И так далее, что без толку переносить на бумагу ужасы петровской эпохи. Все равно история возвышает тех, кто патронирует ее написание.
Позднее в пантеон «евразийских героев» российской истории добавились и Борис Годунов, и Алексей Михайлович Романов, и Елизавета Петровна, и Екатерина Великая, и Николай I, и Александр III. Не говоря уже о советских вождях периода после разгрома «троцкистской оппозиции» и до начала «перестройки».
Вот как все сложно с персонификацией мифов в лагере отечественной евразийской имперской истории.
А у ее талассократической водной альтернативы в наличии не просто единый мифологический герой, а более того - единый образец для деятельного подражания и воспроизведения отработанной им технологии «вождения против ветра» страны-корабля (управления страной как навигации).
Петр Первый - колоссальная фигура российской истории и мне, как вы уже очевидно заметили, сложно решиться на восстание против мифологического героя и высказать все, что я о нем думаю. Чтобы еще немного потянуть время я, вопреки обыкновению, предваряю сегодняшний анализ эпиграфом из любимого мною Саши Черного, перекладывая на него ответственность за эмоциональное оценочное суждение, с которым предлагаю своим читателям априорно согласиться:
«Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на Север дикий
Понесло тебя на грех?
…
Где наше - близкое, милое, кровное?
Где наше - свое, бесконечно любовное? ...»
И еще одна предварительная реплика, на сей раз - визуальная. Это скульптурные портреты императора, установленные некогда на набережной Невы перед западным и восточным крыльями Адмиралтейства и отданные на переплавку сразу же после революции (сохранились только авторские макеты скульптора Леопольда Бернштама). Из всех питерских изображений Петра эти мне кажутся самым аллегорическими. Называются они: «Петр I спасает утопающих в Лахте в 1724 году» и «Царь-плотник». Вторая из этих скульптур была, кстати, в 1996 году восстановлена, а точнее - прислана из Нидерландов, где в Заандаме стояла ее копия.
Посмотрите на них, и вы поймете (а точнее - представите себе) весь пафос водного имперского мифа, буквально навязанного Петром Великим доставшейся ему в наследство стране.
Молодой Петр, вернувшийся из двухлетней зарубежной стажировки, строит новую Россию как корабль, руководствуясь иноземными чертежами и невиданными инструментами, решительно орудуя топором и отсекая все лишнее, не соответствующее его замыслу. Предсмертный же подвиг Петра представлен как явление нового Мессии, могучего великана, легко идущего по поверхности бушующей водной стихии и спасающего русских людей, перенося их на выстроенный им ковчег, «землю обетованную», страну - непотопляемый корабль.
Характерен тот факт, что скульптуры созданы в 1909-10 годах по именному распоряжению и за личный счет императора Николая II, т.е. в период очередного обострения российского имперского атлантизма, как персонального (достаточно сказать, что домашним языком императора, бывшего по своей датской матери двоюродным братом короля Великобритании, был английский), так и массового. Финал известен - мировая война, триумф Великобритании и США, очередной крах Российской империи. Сам император погибнет вместе с семьей в подвале Ипатьевского дома, держа в руках недочитанный английский детективный роман. А его убийцы начнут постепенную реставрацию евразийского имперского проекта, иронично сделав символом своей революции холостой выстрел неспособного к самостоятельному плаванию корабля.
И последнее предварительное замечание. Вы ведь можете спросить - куда это меня занесло и причем тут Петр Первый? Мы ведь рассматриваем сугубо конкретный материал - символику российских денежных купюр, выпущенных в массовое обращение в 1996 году.
Вот вам ответ на данный вопрос - изображение аверса последней банкноты этой денежной серии. Подробный разбор ее еще впереди, а пока что она нужна нам просто для того, чтобы удостовериться - наше исследование возникновения и роли петровской символики в контексте российской истории ведет нас по правильному пути.
Это все была преамбула. Теперь приступим к самому анализу.
В исторической литературе, былой и современной, существует неимоверное количество версий и оценок, касающихся противоречивой фигуры первого российского императора.
Для российских «западников» Петр Великий - это своего рода «икона стиля», это великая личность, поставившая сначала под сомнение, а затем, после двухлетнего заграничного путешествия, - на грань полного уничтожения всю отечественную культурно-историческую традицию во имя начатой им «евроинтеграции».
Глядя на нижеследующую картинку, демонстрирующую нам бытовую сценку времен петровского правления («Стрижка бород и укорочение кафтанов на заставе»), можно легко согласиться даже с самой экстравагантной версией, что молодого царя подменили во время его путешествия по Европе в составе Великого посольства (1697-98). Больно уж свирепо стал он искоренять обычаи родной страны, вплоть до внешнего вида своих подданных (в свое время на этом «засыпался» Лжедмитрий I, бривший бороду и использовавший вилку во время еды; в итоге оставшаяся от него горстка пепла пушечным выстрелом была отправлена обратно в западном направлении).
Хотя историческая традиция обсуждения «подмены царя», начавшаяся еще в период стрелецкого бунта, подарила нам множество интереснейших загадок (самая забавная, по моему мнению, среди них та, где указывается, со ссылкой на воспоминания современников, что до поездки за границу юный Петр страдал водобоязнью), мы не будем их обсуждать. Нас ведь интересуют не тайны реальной истории, а загадочное могущество норманнского мифа, возрожденного Петром, кем бы он ни был, практически из небытия.
Для российских же «почвенников», соответственно, Петр - воплощение Антихриста, поскольку инициированные им реформы, проведенные в стиле «ходить против ветру», стоили России на только потери четверти населения страны, но и тотального пресечения естественной динамики исторического развития, потребовавшего затем более чем столетней ее реставрации, неоднократно прерываемой рецидивами «возврата к петровскому наследию».
Петр Алексеевич Романов, как мы помним, лишь в третьем поколении представлял новую династию, сменившую на российском троне недолговечных царей Бориса Годунова, выходца из знатного татарского рода, его сына Федора, а также - Василия Шуйского, представителя младшей ветви Рюриковичей, отрекшегося в 1610 году от трона в пользу польско-шведского королевича Владислава. Романовы, выходцы из Литвы, были избраны на царство на том же основании, что и Годуновы, т.е. по причине косвенного, брачного родства с пресекшейся династией московских Рюриковичей. Первой женой Ивана Грозного и матерью последнего Рюриковича на московской троне - царя Федора Иоанновича - была двоюродная бабка новоизбранного царя Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева.
Избранию Михаила Романова на царство (1613) предшествовала беспрецедентная атака на российскую государственность (т.н. «Смутное время») со стороны шведско-польской коронной унии (польский король Сигизмунд III Ваза, сын шведского короля Юхана III, после смерти отца унаследовал и шведский трон). Данная уния резко усилила претензии Швеции на доминирование в зоне северной и восточной Европы (в частности 10 миллионов польского населения придало совершенно иной вес одному миллиону шведов). Целью поляков и шведов было воцарение на Московском престоле сына Сигизмунда, королевича Владислава. Тогда бы Швеция, Речь Посполитая и Московское царство могли в перспективе составить единое союзное государство под управлением одной династии. Это означало бы реставрацию «варяжского проекта» в его изначальном регионе и формированию иной, альтернативной британской, перспективы построения талассократической имперской системы. Тем более, что на тот период истории объединенное шведско-польско-русское государство было бы крупнейшей и могущественнейшей державой не только Европы, но и всего мира.
Воспользовавшись династической неопределенностью на московском престоле, поляки и шведы сначала с помощью поддерживаемого ими самозванца свергли династию Годуновых, а затем, уже по приглашению нового царя Василия Шуйского, выслали в Россию собственные военные контингенты, оккупировавшие большую часть ее территории. Наглядно это видно на карте, где обозначены и походы самозванцев, и синяя шведская, и черная польская интервенции, и зона иноземной оккупации, отмеченная соответствующими точками.
Швеция, выходившая на пик своего регионального могущества и накапливающая потенциал имперских норманнских притязаний, быстро и решительно оккупировала русские земли вдоль Финского залива и Ладожского озера (Ингрию и Карелию), всю Новгородскую землю вдоль течения Волхова и русское Причудье.
Поляки же добились еще большего и продвинулись до самой Москвы, заняв Кремль и отправив свергнутого ими Шуйского, присягнувшего вместе со всем боярством и московским народом королевичу Владиславу, в Польшу в качестве пленного (туда же и в том же качестве отправился и отец будущего царя и будущий патриарх Филарет Романов, на момент пленения - митрополит Ростовский и глава российской делегации, направленной в Польшу для подготовки избранного русским царем королевича Владислава к принятию православия как условия венчания на царство).
Фактически, в своей совокупности все случившиеся в России в начале 17 века было равнозначно национальной катастрофе. Страна была завоевана и оккупирована, а ее государственность тотально разрушена. А ведь всего лишь несколько лет назад царь Борис Годунов сватал свою дочь Ксению за брата императора Рудольфа II, главы Священной Римской империи германской нации, предлагая в качестве приданого совместный раздел Польши и требуя, чтобы жених принял православие и остался жить в России в качестве тверского удельного князя (и тогда дети от этого брака были бы прямыми имперскими наследниками). А учитывая тот факт, что базой коронных владений Священной Римской империи того периода, кроме небольшого австрийского эрцгерцогства, были Чешское и Венгерское королевства, Россия уже к середине 17 века могла бы выйти на рубежи имперской экспансии, на которых в свое время остановился основоположник Золотой Орды. И тогда Москва реально стала бы «третьим Римом, а четвертому - не бывать…».
Но история не знает сослагательного наклонения (как бы не веселили нас измышления многочисленных сегодня «альтернативщиков»). Тем более, что самого страшного и не произошло. Швеции, переживавшей первичный приступ «норманнской болезни», от которой через сто лет ее излечит как раз Петр Первый, подобно любому народному целителю перенявший эту болезнь на себя, так и не удалось превратиться в великую норманнскую империю.
К счастью для России для Сигизмунда III православие было «восточной ересью», в перспективе подлежащей искоренению. Поэтому принц Владислав, формально во всех исторических справочниках числящийся как Царь и Великий князь Всея Руси (1610-1613), так и не был в итоге коронован, хотя и продолжал долгие годы сохранять свои претензии на российский престол. Причем претензии были вполне справедливы - ведь его избрали на царство точно по той же схеме, как и Михаила Романова, но тремя годами ранее. И только формальный повод не позволил ему занять трон и повод этот казался полякам надуманным: ведь король Польши также избирался на Сейме и этот выбор совершенно не обуславливался его, короля, вероисповеданием.
И еще одно явное везение для России - дядя Сигизмунда III, назначенный им регентом Швеции, воспользовавшись длительной отлучкой короля и его увлечением польскими и русскими делами, поднял мятеж, сверг племянника с трона, разбил его войска и в 1607 году был коронован под именем Карла IX. С этого времени политика Карла Шведского и его преемника Густава Адольфа (король Швеции в 1611-1632) не была согласована с действиями их правящих Польшей родственников, а порою даже была им открыто враждебна. В частности, на московский трон шведы выдвинули своего кандидата - принца Карла Филиппа, младшего брата короля Густава Адольфа.
Благодаря этим обстоятельствам, а также - благодаря самоотверженной борьбе народных ополчений против шведских и польских оккупантов, программа-максимум Сигизмунда III не удалась. Трон в итоге достался Романовым, а воспротивившийся этому королевич Владислав, пришедший в 1618 году в Россию с отрядом польских наемников и запорожских казаков, снова дошел до Москвы, но был разбит в ожесточенной схватке у Арбатских ворот. Поляки ушли, не отказавшись от коронных претензий и удовлетворившись огромными земельными компенсациями (вся Смоленская, Черниговская, Новгород-Северская земля с 29 городами). С тех пор и до окончательной ликвидации польской государственности в конце 18 века коронный титул польских монархов звучал вот так: «Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее». Обидно, но это исторический факт. Утешает, хотя и не стоили бы об этом писать, то обстоятельство, что последний польский король, носивший этот титул, отрекся от престола в день рождения российской императрицы, провел остаток дней в Санкт-Петербурге и был похоронен с царскими почестями в Храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте российской столицы.
Но это случилось на двести с лишним лет позже изначально предначертанного.
К чему я это все рассказываю? События ведь общеизвестные, хорошо хоть Ивана Сусанина не помянул - скажете вы.
А вот к чему: главная перспективная цель шведско-польской агрессии все же была достигнута. Московское царство было отброшено от восточных рубежей Европы, обессилено (70% крестьянских домохозяйств разорены, пахотные земли уменьшились в 20 раз) и обезглавлено. Под последним обстоятельством я имею в виду, что вопреки наметившейся тенденции на троне так и не удалось зацепиться ордынской династии. Годуновы были свергнуты и вырезаны поголовно, а мещерская династия касимовских царей - потомков Чингисхана, также претендовавшая на московский трон, была насильственно пресечена. Известный уже нам Симеон Бекбулатович, волею Ивана Грозного в 1575 году венчавшийся на московское царство, в Смутное время был ослеплен и пострижен в монахи. А в 1610 году по приказу Лжедмитрия II был убит последний касимовский царь Ураз-Мухаммед.
Казалось - что за проблемы? Просто обычная династическая чехарда, обыденное дело, все это было и не раз во многих странах.
Обычное, да не совсем. Стоит обратить внимание на дату прекращения военных действий периода «Смутного времени» и многое тогда станет ясным.
Это 1618 год, год начала главного события XVII века - тридцатилетней войны между коалициями католических и протестантских государств, войны, начавшейся на восточной границе Священной римской империи (в Чехии и Венгрии), войны, в относительных цифрах ставшей самой кровавой за всю историю человечества. Только на территории германских княжеств от последствий боевых действий, голода и эпидемий погибло около 8 миллионов человек (около 40% сельского населения и около трети городского). В регионах же, бывших непосредственно зоной боевых столкновений (таких как Померания, Пфальц или Макленбург), убыль населения достигала 70%! Итогом этой войны было возвышение отдельный государств.
Швеция, к примеру, стала-таки региональной сверхдержавой, объединив под своей властью все территории, примыкавшие к Финскому заливу и большей части Балтийского моря. Возомнив себя наследницей империи викингов Шведское королевство ринулось догонять Британию и на Североамериканском континенте, основав в 1638 году в устье реки Делавэр колониальную Новую Швецию (ныне - территория американских штатов Делавэр, Нью-Джерси и Пенсильвания). Серьезно усилилась и Франция, ставшая на какое-то время единственной сильной державой континентальной Европы.
Англия, поначалу активно и успешно поддерживавшая протестантскую коалицию, в 1640 году вошла в период революционных гражданских столкновений, завершившихся установлением диктатуры лорда-протектора Оливера Кромвеля. На какое-то время англичанам стало не до имперских амбиций и колониальных захватов.
А вот Священная Римская империя германской нации практически прекратила свое существование, формально распавшись на три сотни мелких феодальных образований, лишь номинально подчиняющихся власти габсбургского императорского дома. Нидерланды (Республика соединенных провинций) же и Швейцарский союз вообще обрели независимость от власти Габсбургов.
Не будь Смутного времени - это был бы звездный час Московской Орды. Европа лежала в руинах, обессиленная и расчлененная на мельчайшие квазигосударства.
Вот карта территории Священной Римской империи германской нации в год окончания тридцатилетней войны - для наглядности:
От России эту мешанину отделяла только Польша, погрязшая в династических разборках со Швецией. События 1654-1660 годов, когда Россия и Швеция практически разделили польское государство между собой (восстание Хмельницкого и «Шведский потоп»), продемонстрировали эфемерность этой преграды.
Но былых сил уже не было - Смутное время настолько подорвало мощь России, что восстанавливать ее пришлось почти столетие. Достаточно сказать, что русские войска, воспользовавшись смертью Сигизмунда III и заручившись союзническими обещаниями Швеции, попытались в 1632 году вступить в войну против католической коалиции и вернуть хотя бы Смоленск, но были быстро разбиты все тем же Владиславом, ставшим новым королем Польши, и капитулировали, вынудив страну выплатить Польше огромную контрибуцию.
Таким образом, ордынский тренд евразийского имперского развития России, набиравший обороты во второй половине 16 века, был приостановлен.
Новой династии пришлось опять начинать все с начала - с собирания русских земель, причем на востоке этот процесс шел быстрее и безболезненнее, чем на западе. На прилагаемой карте зеленым цветом обозначены территории, присоединенные к России после Смутного времени и до воцарения Петра Первого.
Как мы видим, к концу 17 века Россия вышла за пределы улуса Джучи, преодолев Енисей и расширившись на восток до Тихого океана, и вернула на западе потерянные земли, прибавив к ним левобережную Украину и зону Запорожской Сечи.
Таковы были исторические и геополитические предпосылки начала царствования Петра Алексеевича Романова.