По ту сторону социальной ответственности - 24
/ см. 23 / - в пост-капиталистическом мороке локальных отчуждений и глобальной утилизации »»» ... И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
Александр Пушкин. Пророк
26.02.2018
Государство, вырвавшее себе язык
ВИКТОР МАРАХОВСКИЙ
23-е февраля - помимо неизбежных маргинальных дискуссий о том, верно ли мы празднуем - открыло период столетних юбилеев по всей стране.
В 1918-1920 годах, помимо РККА, новорожденным государством были созданы десятки и сотни институтов. Как исчезнувших, так и ныне здравствующих. Общественных, научных, культурных и специальных. Многим из них, учреждённым в голодных столицах вековой давности, мы обязаны всей своей нынешней повесткой - от Су-57 в сирийском небе до В.В. Путина в Кремле.
И все они будут теперь подводить итоги своего первого века.
...Интереснее всего сегодня, конечно, - споры о том, почему столь многие институты, созданные Советской властью, успели поучаствовать в её уничтожении. Они самые поучительные - в плане уже наших собственных, современных перспектив.
Почему советская наука, например, получившая при СССР толчок, какого не имела в последние годы Империи (что бы ни твердили монархические ретро-идеалисты), стало[а] позже одним из главных оппозиционных гнёзд советского общества?Подробнее »
Ещё один опыт рефлексивно неспешного чтения, предлагающий вникнуть в чрезвычайно актуальную проблематику (см. предыдущий опыт - по 2-й ссылке в подзаголовке данного поста).
В данном случае, это вопрос о том, почему институты советской системы, при столь заздравном начале, предуготовили ей столь заупокойный конец. Конкретнее, речь о советской науке в связи с советским государством.
Обращаясь к истории вопроса, автор предложенной статьи фиксирует прежде всего расхожую версию ответа.
Популярный ответ выглядит примерно так. Союзу «Преображенских и Швондеров» положил начало технократизм самого В.И. Ленина. Создатель Советского государства так верил в науку и неисчерпаемую её мощь сам, что сумел надолго заразить этой верой других большевиков. Однако спустя десятилетия наука, чуждая от природы марксистским догмам, вступила с государственным режимом сначала в дискуссию, а затем и в открытое противостояние. Но партийно-властная элита второго поколения уже не болела наукой так, как первый Предсовнаркома, и воспринимала её деятелей скорее как челядь. Своего рода «саундтреком» этого противостояния были книги Стругацких и песни лирических бардов с физических кафедр, апофеозом - битва Сахарова с Горбачёвым, а результатом - катастрофа 1991-го.Что касается адресаций к основателю советского государства, это всё в тему дежурного перевода стрелок на "подрывную роль Ленина в российской истории" (кстати, о содержании диалогов между гос.властью и учеными в сегодняшней России - см. подробнее). Дескать: _каково начало таково и кончало_. Однако, в том-то и дело, что есть у революции начало, нет у революции конца (см. по теме _в политическом и метафизическом смысле_)!
Далее. Что представляется очень верным в "популярном ответе" на вопрос о причинах последовательного слива советской науки, это свидетельства, с одной стороны, об организационно-практическом оформлении процесса - в виде союза "преображенских и швондеров" (см. по теме: _..."двухпартийные" клещи анти-идейности..._), с другой стороны, о специфическом идейно-концептуальном обеспечении этого процесса - в виде "лирико-физического «саундтрека»". Однако, что составляет общий консенсус в этом "сложении сил оскопленных", даже при вскоре последовавшем их размежевании, - как не представление о "чужеродности науки марксистским догмам"?!...
Прежде всего, надо заметить, это представление само строится на том специфическом догматизме, который начинается с позитивистского утверждения математического естествознания в качестве универсального мерила всякой научности, в том числе социогуманитарной, а заканчивается пост-позитивистскими постулатами об "открытом обществе и его врагах" (то есть как раз здесь уместно говорить о _качественной однородности начала и кончала_).
Что же касается учения Маркса, очевидно, свои всесилие и верность оно как раз таки и могло почерпнуть преимущественно в науке. Из трёх слагаемых этого учения разве что французский социализм, с его утопической ангажированностью, не вписывается в классические стандарты науки (что, между прочим, не противоречит ни духу НТР, ни даже методологическим и онтологическим основаниям научного мировоззрения, - см. подробнее _об утопическом реализме и его критериях_). Но в случае политэкономии, как и немецкой философии с её науко-учениями, речь не просто о соответствии этим стандартам, но о непосредственнейшем участии в их формировании. Разумеется, признавая это и отмечая нетождественность научной методологии тем принципам, которые ей предписывались "позитивной философией", необходимо соизмеряться с методологическими стратегиями, формировавшимися в русле историцизма, как в его диалектически универсальных, так и цивилизационно локальных версиях (см. подробнее _к истории вопроса..._).
В аналогичном ключе, автор рассматриваемой статьи, продолжая вопрошать о причинах институциональных превращений в советской системе и акцентируясь на меж-элитных конфликтах, сопровождавших этот процесс, замечает следующее.
Так вот. Самое интересное тут, как представляется - в самом механизме непонимания, возникшего на фоне совместных успехов науки и власти. Затем переросшего, действительно, в открытые конфликты.
Почему государственная и научно-техническая элиты перестали друг друга понимать?
Дело не в какой-то якобы «несовместимости» большевистской идеологии с наукой и цивилизационным развитием, проявившейся после смерти основателей-технократов. Как писал полвека тому назад Ф. Бродель, «сам по себе марксизм - социальная ориентация, сознательно выбранный гуманизм, рационалистическое объяснение... В СССР существует русская цивилизация и марксизм, в Китае - китайская цивилизация и марксизм». В КНР, заметим, они по-прежнему сосуществуют, вполне плодотворно трансформируясь со временем.Далее, в противоположность мнимым противоречиям, повлекшим институциональную деградацию СССР, действительная причина, будучи увязана с потерей общего языка между государственной и научной элитами, усматривается в следующем.
Куда вероятнее другое.
Развитый СССР, активно наслаждающийся плодами научно-технического рывка, как ни странно это прозвучит - оказался очень слаб гуманитарно.
СССР ранний, двадцатых и тридцатых годов, был голоден и беден, но пугал элиты всего мира мощью своей не знающей берегов мысли. Пугал куда сильнее, чем милитаристские расизмы Европы - что и предопределило Вторую мировую. В советской печати и на съездах кипели такие фундаментальные споры, что из-за их отдельных положений дрались в Мексике или Лондоне сторонники разных советских фракций.
Однако для юных советских элит эти споры, как известно, вылились в «партийную гражданскую», завершившуюся по факту лишь к середине 1950-х. Советские элиты (уже не столь юные и сильно поредевшие) вылезли из этой борьбы напуганными. И вместо того, чтобы установить новые, более публичные и при этом менее травматичные правила идеологических битв - предпочли битвы вовсе по возможности прекратить. Чтобы не нарушать стабильность. Лучшим средством против конфликтов было решено считать замалчивание.
Таким образом было по факту уничтожено то поле, на котором могли на равных сходиться и общаться представители государственного аппарата и науки (а также культуры, общественности и всего остального).Идеологические битвы партийной мысли, не знающей берегов. Битвы - за логос, в котором должны быть сопряжены дольнее и горнее, естественное и духовное, материальное и идеальное, всечеловечески универсальное и цивилизационно уникальное. И, супротив того,
молчаливое дезертирство с поля этих битв - под предлогом прекращения "партийной гражданской".
Это - проблемно-тематическая магистраль материалов данного блога, наиболее концентрированно прочерченная в цикле _Бытийно-исторические тяжбы_ (наиболее релевантное: здесь, особенно, фрагмент _безграничность свободы - в связи с беспредельностью духа..._; и здесь, особенно, фрагмент _задача возведения Рацио к Логосу - в НЕфронтальном противо-ходе к глупой воле_).
Далее - к тексту рассматриваемой статьи. Вновь о "лирико-физическом «саундтреке»", который сопровождал демарш идейно немотствующих элит.
Гуманитарное пространство развитого СССР обнищало быстро и катастрофически. В попытке уйти от повторения конфликтов советские элиты создали на месте «гуманитарки» нечто, одновременно засахаренное поверху и быстро начавшее бродить и прокисать внизу.
В результате государству и обществу была оказана ужасная услуга. Само наличие совершенно засахарившегося «официального дискурса» - начало напрямую спонсировать любые анти-официозные идеи и иллюзии. Всякая «запрещённая» (или недо-разрешённая) идея и мысль немедленно, в силу запрещённости, обретали ценность. Даже если не имели их изначально.
Скисший суррогат "гуманитарки" и притягательный эксклюзив "запрещёнки". Что, кстати, хорошо знакомо и по нынешней ситуации.
Только вот, поскольку имеется то кардинальное отличие, что и "запрещёнка" сегодня тоже предстаёт, во многом, в виде суррогата, постольку и претензии на "эксклюзивную рефлексивность" демонстрируют в действительности рефлекторность уровня подопытных животных.
Что же до поздне-советской действительности, вот, как последовательный отказ от идейного логоса проявлялся в масс-культурном пространстве.
Это привело, кстати, и к падению качества советской масс-культуры. Сегодня мы загипнотизированы самоуверениями в том, что советская культура была богата и крута. Но на деле списки советских кинохитов, книжных шедевров и даже просто знаменитых мультфильмов - потрясающе коротки. Просто попробуйте их все перечислить - и увидите, как быстро у вас закончится материал.
В каком-нибудь 1975 году в США прокат возглавили фильмы «Челюсти», «Полёт над гнездом кукушки», «Крестный отец II», «Алиса здесь больше не живёт», «Шоу ужасов Рокки Хоррора». В СССР - мексиканская мелодрама «Есения», индийская мелодрама «Бобби» и отечественная мелодраматическая комедия «Афоня».
Сопоставлять количество популярных фантастов или популярных музыкальных групп просто неспортивно и безжалостно.
Чтобы понять глубину гуманитарного падения СССР к началу перестройки - достаточно пересмотреть на трезвую голову один из сенсационных фильмов прото-перестройки «Покаяние» (1984). Картина, наполненная невыносимо лобовым символизмом (дочь репрессированных вся в белом, чекисты в легионерских доспехах, богомерзкая электростанция в церкви и финальная старушка с вопросом «зачем нужна улица, если она не ведёт к храму») - просто не могла стать событием в стране с полноценным гуманитарным пространством. Однако же - стала не просто событием, но сенсацией.Наверно, сопоставление супер- и сверх- державного субъектов по масскульт-индустриальным показателям не вполне корректно.
Например - в смысле несоразмерности капиталистического шоу-конвейера, отлаженного технически исправно и материально обеспеченного сверх-достаточно, и советского культурного фронта, работающего с перебоями и разрываемого внутренними противоречиями. И тогда сравнивать следовало бы не по количественным, а по качественным показателям, при этом, делая акцент на соотношении конъюнктуры и искусства в получаемом творческом продукте. То есть мера такая, что перманентный творческий кризис выступает показателем изначальной заточенности на творческий поиск. И, что особенно важно в таком подходе, это маркер (не)способности воспринять само кризисное состояние как импульс к дальнейшему поиску.
Это отдельная тема. Но вот, что касается "покаянных" диверсий и их общего эффекта в массах и элитах.
Такое могло случиться только там, где был уже утрачен общественный язык спора - как идейный, так и культурный. Профессиональные элиты, призванные как раз вести общественную дискуссию - замкнулись в себе и стали главными нарывами того самого нигилизма, с которым официально боролись. Неслучайно одним из бродячих образов контркультуры стал слуга-режима-ненавидящий-режим (возникавший то в виде «милиционера в рок-клубе», то в виде «скованных одной цепью»). Глава КГБ, а затем и всего государства растерянно признавался: «Мы не знаем общества, в котором живём».
Результатом (помимо собственно катастрофы) стало и упрощение языка понятий, на котором говорила страна, до линии полного взаимопонимания. Язык упростился до фени 90-х. И на ней лишь с начала нулевых начало нарастать заново мясо идей.Да, классическая понятийность, низвергшаяся до уровня "свято-лихих «распоняток»" - чтобы, затем, "мочилово" начала "тучных нулевых" концептуально пред-решило "вставание с колен" текущего десятилетия. Но если уже классическая понятийность испытывала серьёзный кризис в способности выражения и оформления знания об обществе, то каково тогда будет качество нарративного "мяса", наросшего на остове этой понятийности, не справившейся с означенным кризисом (ещё к слову о _начале и кончале_)?...
В том-то и дело, что в борьбе за логос востребуется более строгое мышление, чем понятийное. Это ещё одна проблемно-тематическая магистраль материалов данного блога. Здесь следует отослать к циклу _Отстоять Хайдеггера_ (наиболее релевантное - в 3-й части, особенно, в заключительном параграфе 3.3.), а также к циклу _К возможности нового нарратива_ (см. 9-й и 11-й блоки цикла).
В заключительных словах рассматриваемой статьи - о продолжающемся отказе от борьбы за идейный логос.
А теперь перенесёмся в день сегодняшний - и особенно завтрашний. Презрение нынешней, весьма технократической, государственной элиты к любым идеологам понятно и объяснимо. В своей молодости нынешняя госэлита видела, как идеологи опередили всех в искусстве предательства, не оставив никому шансов их догнать.
Однако отказ от самой борьбы идей в массовом публичном пространстве ведёт, пусть и на другом уровне, к повторению ситуации. Фактически сегодня массовое публичное пространство отдано под сомнительные битвы с карикатурными либералами и украинскими политологами, всё чаще перерастающие в материальный мордобой. И превращающие, кстати, в карикатуру самих «государственников».
Тем самым мы рискуем попасть в ту же ловушку, что и поздний СССР. Как только мы хотим прочесть нечто актуальное об экономической, социальной или гуманитарной политике - мы почти гарантированно наткнёмся на резко антигосударственных авторов. Не потому, что прогосударственные авторы идиоты, а потому, что они, в отличие от своих оппонентов, имеют список «тем для умолчания».
И с этим надо что-то делать.
Насчёт преобладания анти-государственно настроенных авторов в теме актуальной внутренней политики - явное преувеличение. Но главное, что касается про-государственно настроенных авторов. Может, они сами и не идиоты, но их "спец.молчание по списку", вкупе с мычанием, заменяющим умалчиваемое, не только не препятствует, но чрезвычайно способствует тотальной идиотизации всего и вся в социально-политической системе (см., кстати, давешнее в тему).
Что ж, очевидно, трагедия, произошедшая с советской системой в результате вырождения элит, в руках которых ключевые институты этой системы превратились в орудия её разрушения, содержит в себе нечто подобное описанному в пушкинском "Пророке" лишению грешного, празднословного и лукавого языка. Однако, во внимании к такому уподоблению, должна возникнуть и твёрдая уверенность - в том, что пустеющее свято место духовного органа, который призван глаголом жечь сердца людей, вскоре обретёт своё жало мудрыя змеи!
Высказываем мысли по теме. Понятно, что "улица корчится безъязыкая". Но, как должно стать ясно из вышесказанного, молчание будет признаком согласия - с этой неприемлемой, ибо несовместимой с жизнью страны, ситуацией...
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
Александр Пушкин. Пророк
26.02.2018
Государство, вырвавшее себе язык
ВИКТОР МАРАХОВСКИЙ
23-е февраля - помимо неизбежных маргинальных дискуссий о том, верно ли мы празднуем - открыло период столетних юбилеев по всей стране.
В 1918-1920 годах, помимо РККА, новорожденным государством были созданы десятки и сотни институтов. Как исчезнувших, так и ныне здравствующих. Общественных, научных, культурных и специальных. Многим из них, учреждённым в голодных столицах вековой давности, мы обязаны всей своей нынешней повесткой - от Су-57 в сирийском небе до В.В. Путина в Кремле.
И все они будут теперь подводить итоги своего первого века.
...Интереснее всего сегодня, конечно, - споры о том, почему столь многие институты, созданные Советской властью, успели поучаствовать в её уничтожении. Они самые поучительные - в плане уже наших собственных, современных перспектив.
Почему советская наука, например, получившая при СССР толчок, какого не имела в последние годы Империи (что бы ни твердили монархические ретро-идеалисты), стало[а] позже одним из главных оппозиционных гнёзд советского общества?Подробнее »
Ещё один опыт рефлексивно неспешного чтения, предлагающий вникнуть в чрезвычайно актуальную проблематику (см. предыдущий опыт - по 2-й ссылке в подзаголовке данного поста).
В данном случае, это вопрос о том, почему институты советской системы, при столь заздравном начале, предуготовили ей столь заупокойный конец. Конкретнее, речь о советской науке в связи с советским государством.
Обращаясь к истории вопроса, автор предложенной статьи фиксирует прежде всего расхожую версию ответа.
Популярный ответ выглядит примерно так. Союзу «Преображенских и Швондеров» положил начало технократизм самого В.И. Ленина. Создатель Советского государства так верил в науку и неисчерпаемую её мощь сам, что сумел надолго заразить этой верой других большевиков. Однако спустя десятилетия наука, чуждая от природы марксистским догмам, вступила с государственным режимом сначала в дискуссию, а затем и в открытое противостояние. Но партийно-властная элита второго поколения уже не болела наукой так, как первый Предсовнаркома, и воспринимала её деятелей скорее как челядь. Своего рода «саундтреком» этого противостояния были книги Стругацких и песни лирических бардов с физических кафедр, апофеозом - битва Сахарова с Горбачёвым, а результатом - катастрофа 1991-го.Что касается адресаций к основателю советского государства, это всё в тему дежурного перевода стрелок на "подрывную роль Ленина в российской истории" (кстати, о содержании диалогов между гос.властью и учеными в сегодняшней России - см. подробнее). Дескать: _каково начало таково и кончало_. Однако, в том-то и дело, что есть у революции начало, нет у революции конца (см. по теме _в политическом и метафизическом смысле_)!
Далее. Что представляется очень верным в "популярном ответе" на вопрос о причинах последовательного слива советской науки, это свидетельства, с одной стороны, об организационно-практическом оформлении процесса - в виде союза "преображенских и швондеров" (см. по теме: _..."двухпартийные" клещи анти-идейности..._), с другой стороны, о специфическом идейно-концептуальном обеспечении этого процесса - в виде "лирико-физического «саундтрека»". Однако, что составляет общий консенсус в этом "сложении сил оскопленных", даже при вскоре последовавшем их размежевании, - как не представление о "чужеродности науки марксистским догмам"?!...
Прежде всего, надо заметить, это представление само строится на том специфическом догматизме, который начинается с позитивистского утверждения математического естествознания в качестве универсального мерила всякой научности, в том числе социогуманитарной, а заканчивается пост-позитивистскими постулатами об "открытом обществе и его врагах" (то есть как раз здесь уместно говорить о _качественной однородности начала и кончала_).
Что же касается учения Маркса, очевидно, свои всесилие и верность оно как раз таки и могло почерпнуть преимущественно в науке. Из трёх слагаемых этого учения разве что французский социализм, с его утопической ангажированностью, не вписывается в классические стандарты науки (что, между прочим, не противоречит ни духу НТР, ни даже методологическим и онтологическим основаниям научного мировоззрения, - см. подробнее _об утопическом реализме и его критериях_). Но в случае политэкономии, как и немецкой философии с её науко-учениями, речь не просто о соответствии этим стандартам, но о непосредственнейшем участии в их формировании. Разумеется, признавая это и отмечая нетождественность научной методологии тем принципам, которые ей предписывались "позитивной философией", необходимо соизмеряться с методологическими стратегиями, формировавшимися в русле историцизма, как в его диалектически универсальных, так и цивилизационно локальных версиях (см. подробнее _к истории вопроса..._).
В аналогичном ключе, автор рассматриваемой статьи, продолжая вопрошать о причинах институциональных превращений в советской системе и акцентируясь на меж-элитных конфликтах, сопровождавших этот процесс, замечает следующее.
Так вот. Самое интересное тут, как представляется - в самом механизме непонимания, возникшего на фоне совместных успехов науки и власти. Затем переросшего, действительно, в открытые конфликты.
Почему государственная и научно-техническая элиты перестали друг друга понимать?
Дело не в какой-то якобы «несовместимости» большевистской идеологии с наукой и цивилизационным развитием, проявившейся после смерти основателей-технократов. Как писал полвека тому назад Ф. Бродель, «сам по себе марксизм - социальная ориентация, сознательно выбранный гуманизм, рационалистическое объяснение... В СССР существует русская цивилизация и марксизм, в Китае - китайская цивилизация и марксизм». В КНР, заметим, они по-прежнему сосуществуют, вполне плодотворно трансформируясь со временем.Далее, в противоположность мнимым противоречиям, повлекшим институциональную деградацию СССР, действительная причина, будучи увязана с потерей общего языка между государственной и научной элитами, усматривается в следующем.
Куда вероятнее другое.
Развитый СССР, активно наслаждающийся плодами научно-технического рывка, как ни странно это прозвучит - оказался очень слаб гуманитарно.
СССР ранний, двадцатых и тридцатых годов, был голоден и беден, но пугал элиты всего мира мощью своей не знающей берегов мысли. Пугал куда сильнее, чем милитаристские расизмы Европы - что и предопределило Вторую мировую. В советской печати и на съездах кипели такие фундаментальные споры, что из-за их отдельных положений дрались в Мексике или Лондоне сторонники разных советских фракций.
Однако для юных советских элит эти споры, как известно, вылились в «партийную гражданскую», завершившуюся по факту лишь к середине 1950-х. Советские элиты (уже не столь юные и сильно поредевшие) вылезли из этой борьбы напуганными. И вместо того, чтобы установить новые, более публичные и при этом менее травматичные правила идеологических битв - предпочли битвы вовсе по возможности прекратить. Чтобы не нарушать стабильность. Лучшим средством против конфликтов было решено считать замалчивание.
Таким образом было по факту уничтожено то поле, на котором могли на равных сходиться и общаться представители государственного аппарата и науки (а также культуры, общественности и всего остального).Идеологические битвы партийной мысли, не знающей берегов. Битвы - за логос, в котором должны быть сопряжены дольнее и горнее, естественное и духовное, материальное и идеальное, всечеловечески универсальное и цивилизационно уникальное. И, супротив того,
молчаливое дезертирство с поля этих битв - под предлогом прекращения "партийной гражданской".
Это - проблемно-тематическая магистраль материалов данного блога, наиболее концентрированно прочерченная в цикле _Бытийно-исторические тяжбы_ (наиболее релевантное: здесь, особенно, фрагмент _безграничность свободы - в связи с беспредельностью духа..._; и здесь, особенно, фрагмент _задача возведения Рацио к Логосу - в НЕфронтальном противо-ходе к глупой воле_).
Далее - к тексту рассматриваемой статьи. Вновь о "лирико-физическом «саундтреке»", который сопровождал демарш идейно немотствующих элит.
Гуманитарное пространство развитого СССР обнищало быстро и катастрофически. В попытке уйти от повторения конфликтов советские элиты создали на месте «гуманитарки» нечто, одновременно засахаренное поверху и быстро начавшее бродить и прокисать внизу.
В результате государству и обществу была оказана ужасная услуга. Само наличие совершенно засахарившегося «официального дискурса» - начало напрямую спонсировать любые анти-официозные идеи и иллюзии. Всякая «запрещённая» (или недо-разрешённая) идея и мысль немедленно, в силу запрещённости, обретали ценность. Даже если не имели их изначально.
Скисший суррогат "гуманитарки" и притягательный эксклюзив "запрещёнки". Что, кстати, хорошо знакомо и по нынешней ситуации.
Только вот, поскольку имеется то кардинальное отличие, что и "запрещёнка" сегодня тоже предстаёт, во многом, в виде суррогата, постольку и претензии на "эксклюзивную рефлексивность" демонстрируют в действительности рефлекторность уровня подопытных животных.
Что же до поздне-советской действительности, вот, как последовательный отказ от идейного логоса проявлялся в масс-культурном пространстве.
Это привело, кстати, и к падению качества советской масс-культуры. Сегодня мы загипнотизированы самоуверениями в том, что советская культура была богата и крута. Но на деле списки советских кинохитов, книжных шедевров и даже просто знаменитых мультфильмов - потрясающе коротки. Просто попробуйте их все перечислить - и увидите, как быстро у вас закончится материал.
В каком-нибудь 1975 году в США прокат возглавили фильмы «Челюсти», «Полёт над гнездом кукушки», «Крестный отец II», «Алиса здесь больше не живёт», «Шоу ужасов Рокки Хоррора». В СССР - мексиканская мелодрама «Есения», индийская мелодрама «Бобби» и отечественная мелодраматическая комедия «Афоня».
Сопоставлять количество популярных фантастов или популярных музыкальных групп просто неспортивно и безжалостно.
Чтобы понять глубину гуманитарного падения СССР к началу перестройки - достаточно пересмотреть на трезвую голову один из сенсационных фильмов прото-перестройки «Покаяние» (1984). Картина, наполненная невыносимо лобовым символизмом (дочь репрессированных вся в белом, чекисты в легионерских доспехах, богомерзкая электростанция в церкви и финальная старушка с вопросом «зачем нужна улица, если она не ведёт к храму») - просто не могла стать событием в стране с полноценным гуманитарным пространством. Однако же - стала не просто событием, но сенсацией.Наверно, сопоставление супер- и сверх- державного субъектов по масскульт-индустриальным показателям не вполне корректно.
Например - в смысле несоразмерности капиталистического шоу-конвейера, отлаженного технически исправно и материально обеспеченного сверх-достаточно, и советского культурного фронта, работающего с перебоями и разрываемого внутренними противоречиями. И тогда сравнивать следовало бы не по количественным, а по качественным показателям, при этом, делая акцент на соотношении конъюнктуры и искусства в получаемом творческом продукте. То есть мера такая, что перманентный творческий кризис выступает показателем изначальной заточенности на творческий поиск. И, что особенно важно в таком подходе, это маркер (не)способности воспринять само кризисное состояние как импульс к дальнейшему поиску.
Это отдельная тема. Но вот, что касается "покаянных" диверсий и их общего эффекта в массах и элитах.
Такое могло случиться только там, где был уже утрачен общественный язык спора - как идейный, так и культурный. Профессиональные элиты, призванные как раз вести общественную дискуссию - замкнулись в себе и стали главными нарывами того самого нигилизма, с которым официально боролись. Неслучайно одним из бродячих образов контркультуры стал слуга-режима-ненавидящий-режим (возникавший то в виде «милиционера в рок-клубе», то в виде «скованных одной цепью»). Глава КГБ, а затем и всего государства растерянно признавался: «Мы не знаем общества, в котором живём».
Результатом (помимо собственно катастрофы) стало и упрощение языка понятий, на котором говорила страна, до линии полного взаимопонимания. Язык упростился до фени 90-х. И на ней лишь с начала нулевых начало нарастать заново мясо идей.Да, классическая понятийность, низвергшаяся до уровня "свято-лихих «распоняток»" - чтобы, затем, "мочилово" начала "тучных нулевых" концептуально пред-решило "вставание с колен" текущего десятилетия. Но если уже классическая понятийность испытывала серьёзный кризис в способности выражения и оформления знания об обществе, то каково тогда будет качество нарративного "мяса", наросшего на остове этой понятийности, не справившейся с означенным кризисом (ещё к слову о _начале и кончале_)?...
В том-то и дело, что в борьбе за логос востребуется более строгое мышление, чем понятийное. Это ещё одна проблемно-тематическая магистраль материалов данного блога. Здесь следует отослать к циклу _Отстоять Хайдеггера_ (наиболее релевантное - в 3-й части, особенно, в заключительном параграфе 3.3.), а также к циклу _К возможности нового нарратива_ (см. 9-й и 11-й блоки цикла).
В заключительных словах рассматриваемой статьи - о продолжающемся отказе от борьбы за идейный логос.
А теперь перенесёмся в день сегодняшний - и особенно завтрашний. Презрение нынешней, весьма технократической, государственной элиты к любым идеологам понятно и объяснимо. В своей молодости нынешняя госэлита видела, как идеологи опередили всех в искусстве предательства, не оставив никому шансов их догнать.
Однако отказ от самой борьбы идей в массовом публичном пространстве ведёт, пусть и на другом уровне, к повторению ситуации. Фактически сегодня массовое публичное пространство отдано под сомнительные битвы с карикатурными либералами и украинскими политологами, всё чаще перерастающие в материальный мордобой. И превращающие, кстати, в карикатуру самих «государственников».
Тем самым мы рискуем попасть в ту же ловушку, что и поздний СССР. Как только мы хотим прочесть нечто актуальное об экономической, социальной или гуманитарной политике - мы почти гарантированно наткнёмся на резко антигосударственных авторов. Не потому, что прогосударственные авторы идиоты, а потому, что они, в отличие от своих оппонентов, имеют список «тем для умолчания».
И с этим надо что-то делать.
Насчёт преобладания анти-государственно настроенных авторов в теме актуальной внутренней политики - явное преувеличение. Но главное, что касается про-государственно настроенных авторов. Может, они сами и не идиоты, но их "спец.молчание по списку", вкупе с мычанием, заменяющим умалчиваемое, не только не препятствует, но чрезвычайно способствует тотальной идиотизации всего и вся в социально-политической системе (см., кстати, давешнее в тему).
Что ж, очевидно, трагедия, произошедшая с советской системой в результате вырождения элит, в руках которых ключевые институты этой системы превратились в орудия её разрушения, содержит в себе нечто подобное описанному в пушкинском "Пророке" лишению грешного, празднословного и лукавого языка. Однако, во внимании к такому уподоблению, должна возникнуть и твёрдая уверенность - в том, что пустеющее свято место духовного органа, который призван глаголом жечь сердца людей, вскоре обретёт своё жало мудрыя змеи!
Высказываем мысли по теме. Понятно, что "улица корчится безъязыкая". Но, как должно стать ясно из вышесказанного, молчание будет признаком согласия - с этой неприемлемой, ибо несовместимой с жизнью страны, ситуацией...