К возможности Победы
- то, ради чего наши мёртвые нас не оставят в беде »»» ...
С Праздником Великой Победы!
- Свершившейся и Грядущей!Лучше нет - ее, победу,
Для живых в бою добыть.
И давай за ней по следу,
Как в жару к воде - попить.
А. Твардовский. Тёркин на том свете
Наше ответствование перед нашими павшими должно уподобиться их служению, в котором они, как часовые, заступившие на пост, заступничают за нас, вызволяя из беды. Обретаемая в этом уподоблении возможность ответствования должна проявляться в нашей способности чутко отстаивать живое своей жизни, побеждая мёртвое в ней жертвенной любовью.
Это заключительные слова из праздничного текста, написанного год назад (см. по ссылке в подзаголовке). И вот, что, в развитие мысли об этой сверх-задаче, хотелось бы заметить сегодня - в день новой годовщины Великой Победы.
Говоря часто, по поводу и без, о том, что настоящая мысль подтверждается делом, - подтверждаем ли мы на деле то должное, что обозначено в вышеприведённых словах о возможности ответствования? И, коль скоро, глядя на нынешнее положение дел, такое подтверждение, очевидно, оказывается крайне проблематично, - действительно ли нам внятна эта мысль? Внятна ли она нам в принципе, чтобы, хоть в перспективе, мы смогли стать способны по-настоящему видеть мыслимую здесь возможность? Без какового ви́дения, наши дела, очевидно, будут воспроизводить что угодно, но не то, что до́лжно.
Задавшись этими вопросами, обратимся к поэме, строки из которой приведены в эпиграфе (см. опыт такого обращения в новогоднем посте).
Крайне необычный для крупного советского поэта ход - перемещение персонажа, олицетворяющего советского воина-победителя, на тот свет. Тем не менее, Твардовский обосновывает своё художественное решение по-солдатски прямо, сообразовываясь с правилами военного искусства:
Суть не в том, что рай ли с адом,
Черт ли, дьявол - все равно:
Пушки к бою едут задом, -
Это сказано давно...И, возвращая героя на этот свет в конце повествования, автор разворачивает "пушки" - на "180º" - от фантастического сюжета к реальности:
Смерть придвинулась украдкой,
Не проси - скупа, стара...
И за той минутой шаткой
Нам из сказки в быль пора.
В этот мир живых, где ныне
Нашу службу мы несем...
- Редкий случай в медицине, -
Слышит Теркин, как сквозь сон.Однако минута шаткая перехода из сказки в быль - это особый момент. В нём сконцентрировано то метафизически предельно реальное (существующее до демаркаций субъективно представляемого и объективно данного, были и не́были), в чём свидетельствуется граница, разделяющая Жизнь и Смерть. И, вместе с тем, это момент, в котором концентрировано явлена масштабная схватка Жизни и Смерти.
... Поискал во тьме руками,
Чтоб на ощупь по стене...
И пошло все то кругами,
От чего кричат во сне...
Там в страде невыразимой,
В темноте - хоть глаз коли -
Всей войны крутые зимы
И жары ее прошли.
Там руин горячий щебень
Бомбы рушили на грудь,
И огни толклися в небе,
Заслоняя Млечный Путь.
Там валы, завалы, кручи
Громоздились поперек.
И песок сухой, сыпучий
Из-под ног бессильных тек.
И мороз по голой коже
Драл ножовкой ледяной.
А глоток воды дороже
Жизни, может, был самой.Схватка Жизни и Смерти - одновременно, как всё трагическое событие Священной Войны в целом, и как борьба, происходящая в личностном бытии участника этой Войны.
И до робкого сознанья,
Что забрезжило в пути, -
То не Теркин был - дыханье
Одинокое в груди.
Боль была без утоленья
С темной тяжкою тоской.
Неисходное томленье,
Что звало принять покой...
Но вела, вела солдата
Сила жизни - наш ходатай
И заступник всех верней, -
Жизни бренной, небогатой
Золотым запасом дней.
Как там смерть ни билась круто,
Переменчива борьба,
Час настал из долгих суток,
И настала та минута -
Дотащился до столба.
До границы. Вот застава,
Поперек дороги жердь.
И дышать полегче стало,
И уже сама устала
И на шаг отстала Смерть.И вот - самый пиковый для героя момент схватки.
Вот уж дома - только б ноги
Перекинуть через край.
Но не в силах без подмоги,
Пал солдат в конце дороги.
Точка, Теркин. Помирай.
А уж то-то неохота,
Никакого нет расчета,
Коль от смерти ты утек.
И всего-то нужен кто-то,
Кто бы капельку помог.И тут же - кульминационное в развороте поэтических пушек - от сказки к были.
Так бывает и в обычной
Нашей сутолоке здесь:
Вот уж все, что мог ты лично,
Одолел, да вышел весь.
Даром все - легко ль смириться.
Годы мук, надежд, труда...
Был бы бог, так помолиться.
А как нету - что тогда?
Что тогда - в тот час недобрый,
Испытанья горький час?
Человек, не чин загробный,
Человек, тебе подобный, -
Вот кто нужен, кто бы спас...Советско-коммунистическая идеология, отрицая Бога, ставила во главу угла Человека. Именно в этой ставке заключается метафизическая суть побед советской сверхдержавы!
Конечно, то, что государственная идеология СССР застыла в своих атеистических догматах, а также то, что социально-политическая система, руководствующаяся этой идеологией, забронзовела в своих партократических принципах, в конце концов, обессилило эту систему, подвергнув её внутреннему гниению. Именно это, а не "экономическая неэффективность", - как считают те, кто, измеряя всё и вся эффективностью в обеспечении "благоденствия и процветания", обрушивают в гниение всё, что строится ради Человека и воплощения его Предназначения в Мироздании.
Между прочим, именно против атеистического материализма и огосударствления партии выступал на излёте своей жизни основатель советской системы (см. по теме). Равно, как и тот художественный маневр, который осуществляется советским поэтом в его обращении к теме того света, как раз для того и предпринимается, чтобы сказать о посюсторонне реальной опасности, которой подвергла себя советская система (см. в тему - о других примерах использования образа мира потустороннего в качестве модели реального жизненно-исторического мира). Той опасности, при которой, вместе с водой превращённых религиозных представлений выплескивался ребёнок живого духовного начала в человеческом бытии. В результате чего, свято место этого начала заменили мёртвые схемы.
Впереди уходят вдаль,
В вечность коридоры -
Того света магистраль, -
Кверху семафоры.
И видны за полверсты,
Чтоб тебе не сбиться,
Указателей персты,
Надписи, таблицы...
Строгий свет от фонарей,
Сухость в атмосфере.
А дверей - не счесть дверей,
И какие двери!
Все плотны, заглушены
Способом особым,
Выступают из стены
Вертикальным гробом.
И какую ни открой -
Ударяет сильный,
Вместе пыльный и сырой,
Запах замогильный.
И у тех, что там сидят,
С виду как бы люди,
Означает важный взгляд:
"Нету. И не будет".
Теркин мыслит: как же быть,
Где искать начало?
"Не мешай руководить!" -
Надпись подсказала.Освободив труд от гнёта капитала, но не высвободив субъекта труда для становления субъектом культурно-исторического творчества, советская система пришла к тому же отчуждённому труду, но - под гнётом парт-номенклатурного управления. Которое оказалось столь же слепо в отношение духовного начала, как и капиталистическое господство. И тем самым советская система обрекла себя на поражение, которое было столь же чудовищно низко в сопутствующем ему падении, сколь велики были завоевания и победы, достигнутые благодаря революционному взлёту этой системы.
Тем более - пост-советская система. Которая, унаследовав превращённые управленческие формы поздне-советского периода, в самых истоках своих устройства и воспроизводства являет собой нечто предельно потустороннее жизни общества и враждебное духовному существу человека (см. в тему - об анти-духовном высокомерии пост-демократических институтов).
Здесь вернёмся к поставленному вначале вопросу - о мысли, которая, свидетельствуя возможность ответствования, призвана претвориться в делах. Вопрос, напомним, апеллирует к возможности обретения чуткости к духовно живому в своём бытии - для того чтобы вдохнуть новую жизнь в общество и его институты.
В поэме Твардовского метафору такой чуткости можно увидеть в чувстве жажды, которую герой, попавший на тот свет, но не умерший до конца, постоянно испытывает в душной и сухой атмосфере.
Встретив погибшего однополчанина и обсуждая в разговоре с ним далеко не райские условия их потустороннего местопребывания, Тёркин выясняет причину отсутствия там воды.
С басней старой все несходно -
Где тут кущи и сады?
- А нельзя ль простой, природной
Где-нибудь глотнуть воды?
- Забываешь, Теркин, где ты,
Попадаешь в ложный след:
Потому воды и нету,
Что, понятно, спросу нет.Постепенный дрейф, уводящий советскую сверхдержаву по ту сторону исторического бытия - при исчезновении у советского общества спроса на воду живую для продолжения войны за духовное само-созидание. Уловив этот дрейф, поэтическая интуиция засвидетельствовала необходимость нового приуготовления к метафизической схватке Жизни и Смерти.
Я тебе задачу задал,
Суд любой в расчет беря.
Пушки к бою едут задом -
Было сказано не зря.Чтобы действительно воспринять метафизическое послание, сообщённое в поэме, прежде всего, следует уразуметь следующее.
Надо прекратить друг друга жрать! Да, по преимуществу это сегодня повсеместно наблюдается, - как бы это далеко ни было от тех образов себя, которые каждый сооружает, вписывая себя в крайне лицемерный порядок. "Патриотический" ли вид имеют эти образы или облекаются в форму "критики системы", но на выходе, в целом, получается только взаимо-пожирание.
И это положение дел вполне закономерно, - учитывая чрезвычайно длительный период пребывания в состоянии вышеозначенного дрейфа (унаследованного пост-советской системой у системы поздне-советской). Однако эта закономерность, будучи анти-духовной, также и противоестественна. Посему.
Те, кто неспособен увидеть в возрастании патриотических и просоветских позиций в обществе ничего, кроме "победобесия" (см. в тему - о _спецах по "танатализации"_), - и кто, кстати, в поэме "Тёркин на том свете", скорей всего, не увидит ничего, кроме антисталинской кампании хрущёвского периода, - те сами сожрут себя.
Те же, кто всерьёз притязает на то, чтобы принять победоносную эстафету у своих великих предков, должны воспринять её как эстафету жертвенной любви, побеждающей смерть! Это требует вдумчивого, максимально отчётливого в усвоении уроков прошлого и напряжённого во вмысливании в грядущее, приуготовления. Которое, обещая быть длительным, тем паче, востребуется здесь и сейчас. Востребуется, будучи движимо нестерпимой духотой пребывания по ту сторону исторического творчества, и жаждой обрести его духовный исток.
С Праздником Великой Победы!
- Свершившейся и Грядущей!Лучше нет - ее, победу,
Для живых в бою добыть.
И давай за ней по следу,
Как в жару к воде - попить.
А. Твардовский. Тёркин на том свете
Наше ответствование перед нашими павшими должно уподобиться их служению, в котором они, как часовые, заступившие на пост, заступничают за нас, вызволяя из беды. Обретаемая в этом уподоблении возможность ответствования должна проявляться в нашей способности чутко отстаивать живое своей жизни, побеждая мёртвое в ней жертвенной любовью.
Это заключительные слова из праздничного текста, написанного год назад (см. по ссылке в подзаголовке). И вот, что, в развитие мысли об этой сверх-задаче, хотелось бы заметить сегодня - в день новой годовщины Великой Победы.
Говоря часто, по поводу и без, о том, что настоящая мысль подтверждается делом, - подтверждаем ли мы на деле то должное, что обозначено в вышеприведённых словах о возможности ответствования? И, коль скоро, глядя на нынешнее положение дел, такое подтверждение, очевидно, оказывается крайне проблематично, - действительно ли нам внятна эта мысль? Внятна ли она нам в принципе, чтобы, хоть в перспективе, мы смогли стать способны по-настоящему видеть мыслимую здесь возможность? Без какового ви́дения, наши дела, очевидно, будут воспроизводить что угодно, но не то, что до́лжно.
Задавшись этими вопросами, обратимся к поэме, строки из которой приведены в эпиграфе (см. опыт такого обращения в новогоднем посте).
Крайне необычный для крупного советского поэта ход - перемещение персонажа, олицетворяющего советского воина-победителя, на тот свет. Тем не менее, Твардовский обосновывает своё художественное решение по-солдатски прямо, сообразовываясь с правилами военного искусства:
Суть не в том, что рай ли с адом,
Черт ли, дьявол - все равно:
Пушки к бою едут задом, -
Это сказано давно...И, возвращая героя на этот свет в конце повествования, автор разворачивает "пушки" - на "180º" - от фантастического сюжета к реальности:
Смерть придвинулась украдкой,
Не проси - скупа, стара...
И за той минутой шаткой
Нам из сказки в быль пора.
В этот мир живых, где ныне
Нашу службу мы несем...
- Редкий случай в медицине, -
Слышит Теркин, как сквозь сон.Однако минута шаткая перехода из сказки в быль - это особый момент. В нём сконцентрировано то метафизически предельно реальное (существующее до демаркаций субъективно представляемого и объективно данного, были и не́были), в чём свидетельствуется граница, разделяющая Жизнь и Смерть. И, вместе с тем, это момент, в котором концентрировано явлена масштабная схватка Жизни и Смерти.
... Поискал во тьме руками,
Чтоб на ощупь по стене...
И пошло все то кругами,
От чего кричат во сне...
Там в страде невыразимой,
В темноте - хоть глаз коли -
Всей войны крутые зимы
И жары ее прошли.
Там руин горячий щебень
Бомбы рушили на грудь,
И огни толклися в небе,
Заслоняя Млечный Путь.
Там валы, завалы, кручи
Громоздились поперек.
И песок сухой, сыпучий
Из-под ног бессильных тек.
И мороз по голой коже
Драл ножовкой ледяной.
А глоток воды дороже
Жизни, может, был самой.Схватка Жизни и Смерти - одновременно, как всё трагическое событие Священной Войны в целом, и как борьба, происходящая в личностном бытии участника этой Войны.
И до робкого сознанья,
Что забрезжило в пути, -
То не Теркин был - дыханье
Одинокое в груди.
Боль была без утоленья
С темной тяжкою тоской.
Неисходное томленье,
Что звало принять покой...
Но вела, вела солдата
Сила жизни - наш ходатай
И заступник всех верней, -
Жизни бренной, небогатой
Золотым запасом дней.
Как там смерть ни билась круто,
Переменчива борьба,
Час настал из долгих суток,
И настала та минута -
Дотащился до столба.
До границы. Вот застава,
Поперек дороги жердь.
И дышать полегче стало,
И уже сама устала
И на шаг отстала Смерть.И вот - самый пиковый для героя момент схватки.
Вот уж дома - только б ноги
Перекинуть через край.
Но не в силах без подмоги,
Пал солдат в конце дороги.
Точка, Теркин. Помирай.
А уж то-то неохота,
Никакого нет расчета,
Коль от смерти ты утек.
И всего-то нужен кто-то,
Кто бы капельку помог.И тут же - кульминационное в развороте поэтических пушек - от сказки к были.
Так бывает и в обычной
Нашей сутолоке здесь:
Вот уж все, что мог ты лично,
Одолел, да вышел весь.
Даром все - легко ль смириться.
Годы мук, надежд, труда...
Был бы бог, так помолиться.
А как нету - что тогда?
Что тогда - в тот час недобрый,
Испытанья горький час?
Человек, не чин загробный,
Человек, тебе подобный, -
Вот кто нужен, кто бы спас...Советско-коммунистическая идеология, отрицая Бога, ставила во главу угла Человека. Именно в этой ставке заключается метафизическая суть побед советской сверхдержавы!
Конечно, то, что государственная идеология СССР застыла в своих атеистических догматах, а также то, что социально-политическая система, руководствующаяся этой идеологией, забронзовела в своих партократических принципах, в конце концов, обессилило эту систему, подвергнув её внутреннему гниению. Именно это, а не "экономическая неэффективность", - как считают те, кто, измеряя всё и вся эффективностью в обеспечении "благоденствия и процветания", обрушивают в гниение всё, что строится ради Человека и воплощения его Предназначения в Мироздании.
Между прочим, именно против атеистического материализма и огосударствления партии выступал на излёте своей жизни основатель советской системы (см. по теме). Равно, как и тот художественный маневр, который осуществляется советским поэтом в его обращении к теме того света, как раз для того и предпринимается, чтобы сказать о посюсторонне реальной опасности, которой подвергла себя советская система (см. в тему - о других примерах использования образа мира потустороннего в качестве модели реального жизненно-исторического мира). Той опасности, при которой, вместе с водой превращённых религиозных представлений выплескивался ребёнок живого духовного начала в человеческом бытии. В результате чего, свято место этого начала заменили мёртвые схемы.
Впереди уходят вдаль,
В вечность коридоры -
Того света магистраль, -
Кверху семафоры.
И видны за полверсты,
Чтоб тебе не сбиться,
Указателей персты,
Надписи, таблицы...
Строгий свет от фонарей,
Сухость в атмосфере.
А дверей - не счесть дверей,
И какие двери!
Все плотны, заглушены
Способом особым,
Выступают из стены
Вертикальным гробом.
И какую ни открой -
Ударяет сильный,
Вместе пыльный и сырой,
Запах замогильный.
И у тех, что там сидят,
С виду как бы люди,
Означает важный взгляд:
"Нету. И не будет".
Теркин мыслит: как же быть,
Где искать начало?
"Не мешай руководить!" -
Надпись подсказала.Освободив труд от гнёта капитала, но не высвободив субъекта труда для становления субъектом культурно-исторического творчества, советская система пришла к тому же отчуждённому труду, но - под гнётом парт-номенклатурного управления. Которое оказалось столь же слепо в отношение духовного начала, как и капиталистическое господство. И тем самым советская система обрекла себя на поражение, которое было столь же чудовищно низко в сопутствующем ему падении, сколь велики были завоевания и победы, достигнутые благодаря революционному взлёту этой системы.
Тем более - пост-советская система. Которая, унаследовав превращённые управленческие формы поздне-советского периода, в самых истоках своих устройства и воспроизводства являет собой нечто предельно потустороннее жизни общества и враждебное духовному существу человека (см. в тему - об анти-духовном высокомерии пост-демократических институтов).
Здесь вернёмся к поставленному вначале вопросу - о мысли, которая, свидетельствуя возможность ответствования, призвана претвориться в делах. Вопрос, напомним, апеллирует к возможности обретения чуткости к духовно живому в своём бытии - для того чтобы вдохнуть новую жизнь в общество и его институты.
В поэме Твардовского метафору такой чуткости можно увидеть в чувстве жажды, которую герой, попавший на тот свет, но не умерший до конца, постоянно испытывает в душной и сухой атмосфере.
Встретив погибшего однополчанина и обсуждая в разговоре с ним далеко не райские условия их потустороннего местопребывания, Тёркин выясняет причину отсутствия там воды.
С басней старой все несходно -
Где тут кущи и сады?
- А нельзя ль простой, природной
Где-нибудь глотнуть воды?
- Забываешь, Теркин, где ты,
Попадаешь в ложный след:
Потому воды и нету,
Что, понятно, спросу нет.Постепенный дрейф, уводящий советскую сверхдержаву по ту сторону исторического бытия - при исчезновении у советского общества спроса на воду живую для продолжения войны за духовное само-созидание. Уловив этот дрейф, поэтическая интуиция засвидетельствовала необходимость нового приуготовления к метафизической схватке Жизни и Смерти.
Я тебе задачу задал,
Суд любой в расчет беря.
Пушки к бою едут задом -
Было сказано не зря.Чтобы действительно воспринять метафизическое послание, сообщённое в поэме, прежде всего, следует уразуметь следующее.
Надо прекратить друг друга жрать! Да, по преимуществу это сегодня повсеместно наблюдается, - как бы это далеко ни было от тех образов себя, которые каждый сооружает, вписывая себя в крайне лицемерный порядок. "Патриотический" ли вид имеют эти образы или облекаются в форму "критики системы", но на выходе, в целом, получается только взаимо-пожирание.
И это положение дел вполне закономерно, - учитывая чрезвычайно длительный период пребывания в состоянии вышеозначенного дрейфа (унаследованного пост-советской системой у системы поздне-советской). Однако эта закономерность, будучи анти-духовной, также и противоестественна. Посему.
Те, кто неспособен увидеть в возрастании патриотических и просоветских позиций в обществе ничего, кроме "победобесия" (см. в тему - о _спецах по "танатализации"_), - и кто, кстати, в поэме "Тёркин на том свете", скорей всего, не увидит ничего, кроме антисталинской кампании хрущёвского периода, - те сами сожрут себя.
Те же, кто всерьёз притязает на то, чтобы принять победоносную эстафету у своих великих предков, должны воспринять её как эстафету жертвенной любви, побеждающей смерть! Это требует вдумчивого, максимально отчётливого в усвоении уроков прошлого и напряжённого во вмысливании в грядущее, приуготовления. Которое, обещая быть длительным, тем паче, востребуется здесь и сейчас. Востребуется, будучи движимо нестерпимой духотой пребывания по ту сторону исторического творчества, и жаждой обрести его духовный исток.