Любить, чтобы понять (продолжение-5)
Итак, речевая энергия и контр-позиция в её осуществлении:
то, что очень метко выражено в сетевых жаргонизмах: "наброс на вентилятор" с "разрывами" коммуникативной энергии (см. предварительное к 3.3.3. в отдельном посте)
contra
набросок, поступательно-возвратный ход которого размыкает возможность онтологически истинных концептуальных и практических решений в мгновении ока.
Оказывается востребован интерпретационно-конфликтологический противо-ход в отношение отчужденческих набросов-вентиляторов (метафора, очень точно передающая суть экзистенциально превращенного пародирования круговой динамики наброска). Ввиду этого, набросок исходит из контекста формируемого рефлексией на экзистенциально-психологический бэк-граунд, который задаётся борьбой противо-настроений (см. 3.3.3.). В так оснащенной концептуальной оптике наблюдается экзистенциальная психодинамика, в которой защитные механизмы, призванные сохранить идентичность, способны обращаться против неё, осуществляя отчуждение от экзистенциальной тревоги, участвующей в собственной способности быть человеком. Поэтому, методологическая стратегия наброска-противохода аналогична лого-терапии. Акцентируя в этом наименовании понятие логоса, метафоре терапии сообщается смысл исцеления - в том буквальном и одновременно фундаментальном значении, что собирающая энергия речи (логос - от греч. λέγειν - с-казывать, собирая воедино всё то, о чём речь) адресует к возможности бытия целым коллективного субъекта. Каковая возможность имеет свой исток в целокупной способности быть человеком (структурированной пониманием и настроением, а т.ж. самой речью, как способом, посредством которого изъявляется настроенно-понимающее бытие человеком).
Теперь о том, _как_ исторически сказывается эта бытийная способность в её взаимоопределяющих отношениях с осознанием идентичностного первородства.
3.3.4. Логос в средоточии историософско-метафизического и идентичностно-кодового измерений
Нацеливаясь на феномен речи в этом качестве, и учитывая опыт его осмысления в концептуально-методологическом ключе (см. тема/проблема логоса в материалах цикла _Отстоять Хайдеггера_ от 14.10.2015), теперь заострим внимание на том, какова культурно-идентичностная специфика присутствия этого феномена в рамках Западного и Русского миров.
Опыт экзистенциально-онтологической проблематизации феномена речи (см. там же) продемонстрировал индифферентность западной идентичности к различию экзистенциально собственного/несобственного, соответственно, онтологически истинного/неистинного. Собственно, свидетельством этого фундаментального эскапизма и является метафизический нигилизм Запада, явно и масштабно проявившийся в ХХ веке и продолжающий своё глобально-мировое распространение в первых десятилетиях ХХI века (см. в тему - о вызове мутакапитализма).
Что же касается соразмерного ответа на этот вызов, надежда именно на Россию и её собственные способности являть в слове истину исторического бытия мира и человека!
Поиск ответа адресует к центральному положению логоса в общехристианской традиции.
Исходным тогда является вопрос: как отозвалось Слово в западной и восточной частях христианского мира? Соответственно, каковы варианты основополагающего речения в рамках исторически сформировавшихся внутри этих частей культурно-цивилизационных парадигм?
В плане выяснения этих парадигмальных различий, предварительно оговорим следующее. Учитывая,
во-первых, необходимость отмежеваться от смешивания восточного христианства с религиями Востока,
во-вторых, единственность того, что связано с идентичностным первородством внутри христианского мира, и в этой связи,
в-третьих, антагонизм, отражающийся на идентичностно-кодовых матрицах современных Запада и России,
учитывая всё это, далее будем обозначать соответствующие идентичностно-парадигмальные сферы как западную и альтернативнозападную.
(Об альтернативно-западном пути России см.:
- коротко фрагмент,
- подробнее, цикл-сборник _идентификационное vs. Идентичностное_, особенно, серию материалов о кривой козе и особенной стати).
Итак, концентрируясь, собственно, на парадигмообразующем речении, в котором выражены краеугольные элементы выделенных идентичностно-парадигмальных сфер, зафиксируем такие акцентировки внутри этих сфер:
- в рамках западной парадигмы - отношение слово/вещь.
- в рамках альтернативно-западной парадигмы - отношение слово/дело.
Теперь о том, как исторически развертывались эти основополагающие акцентировки в логоцентричной культуре христианского мира.
Средневековой западной парадигме присущ акцент на субстанциальном начале (собственно, то, что связанно с сущностью, как эссенцией, тем, что пребывает, будучи неподвластным времени) как в существовании Бога, так и в существовании мира и человека. Отсюда - рациональные обоснования бытия Бога, открывшие в дальнейшем путь множеству вариаций от пантеизма до атеизма. Отсюда же, - что особенно для нас важно, - западная специфика в понимании всего, что касается человека, и как личности, и как существа общественного. Ключевым здесь является определение человеческой личности, согласно которому она есть индивидуальная субстанция рациональной природы. В этом определении, возникшем еще в раннесредневековый период развития западно-христианской философии, уже присутствует и примат естественного над духовным, возобладавший в новоевропейской парадигме Модерна в виде идей "равенства по природному естеству", "естественного права" и проч. Равно, как присутствуют в том раннесредневековом определении личности такие неотъемлемые атрибуты буржуазного общества Модерна, как рационализм, полагающий разум предельным основанием познания и практического действия, и индивидуализм, воспроизводящий на таком основании модель атомизированного общества.
Здесь следует обратить внимание ещё на такую отличительную черту западно-христианской мировоззренческой парадигмы, как монизм (греч. μόνος - один, единственный). Суть здесь в том, чтобы требовать признания только какой-то одной субстанции в качестве основополагающего "общего знаменателя" для объяснения всего и вся. При этом указывается ряд противоречий, т.наз. анти-номий (от греч. ἀντι - против, νόμος - закон), которые разрешаются при наличии так основоположенного субстанциального начала, и оказываются будто бы неразрешимыми, если не привязать всё к одному такому началу. И чем настойчивей требование выполнения "правила бритвы" позднесредневекового философа Оккама: не умножать сущностей без крайней на то надобности, тем плюралистичней, в действительности, оказывается мысль. И на то место, которое ранее незыблемо занимала сверхприродная Божественная сущность, становится Природа (пантеизм), чтобы затем уступить место Идее (идеализм), которая в свою очередь вытесняется Материей (материализм), затем - Мировой Волей, Волей к Власти (иррационализм) и т.д. И всё это - во разрешение якобы никаким иным путём не преодолимых "апорий": "или двигаться, или пребывать", "или индивидуальное, или общее", "или эмпирическое, или рациональное", "или рациональное, или иррациональное", "или материя, или идея", "или объективное, или субъективное", "или мыслить, или делать", "или наличествовать, или не быть" и т.д. и т.п.
Постомодерн, по сути, стал выражением усталости западно-европейского сознания, исчерпавшего все варианты этой интеллектуальной игры и отказавшегося, в связи с этим, от того, чтобы предпосылать мышлению какие-либо субстанции, в виде чего бы то ни было, вообще, в виде какого бы то ни было _чего_. А пожалуй, речь не столько об усталости, сколько о закономерном итоге. Однако, в любом случае, отказ состоял в том, чтобы мысль не решалась на новые большие рассказы (метанарративы), в которых изрекются новые большие исторические проекты, предназначенные для макро-коллективной реализации.
Разумеется, ни философская традиция, ни её историческое развитие, которым мы обязаны, по преимуществу, именно западно-европейской интеллектуальной парадигме, не сводятся ни к игре, ни к представленным здесь концептуальным схемам. Тем более, такой взгляд, вроде бы, нарочито фиксирующий негативные черты западной парадигмы, принципиален отнюдь не в смысле анти-западничества (что чуждо заявленным альтернативно-западным позициям и подходу). А принципиально здесь то, что, ввиду большого влияния западно-европейской культуры на наше мировоззрение, мы восприняли из этой культуры не только то, что способствовало нашему культурно-историческому творчеству и росту, но и препятствовало ему.
И вот, далее, собственно, то, что позволяет отчётливо прочертить демаркационную линию идентичностно-парадигмальных различий.
В византийско-православной традиции акцентируется энергийное начало в существовании Бога, мира и человека. В буквальном смысле, греческое ἐνέργεια означает деятельность (от ἔργον - действие, дело).
Бог творит мыслию, и эта мысль становится делом (Св. Иоанн Дамаскин). Непрестанное участие Творца в историческом бытии своего творения. Участие, делающее Его трансцендентное бытие явным по сю сторону. Ибо в том и трансцендентность нетварного начала, чтобы быть по ту сторону, прежде всего, самой этой дихотомии имманентного/трансцендентного, принадлежащей тварному человеческому разуму.
Подчеркивание энергийного аспекта, собственно, и позволило православию лучше сохранить то мировоззренчески авангардное, что христианство внесло в представления о высшем измерении бытия, как идеальном ориентире его земного измерения. Это - идея нового человека, напрямую связанная с идеей его сотворения по образу и подобию Божию.
В этом смысле, энергия, применительно к человеку, есть, прежде всего, духовная деятельность его само-созидания. Именно в этом суть христианской сотериологии, говорящей о спасении не просто как о помещении в Рай в результате благочестиво прожитого земного существования, но как об обо́жении - действительном стяжании Духа, при котором осуществляется преображение человеческого естества через претворение в нём образа Божия.
Вместе с тем человеческая энергия, в христианском понимании, есть деятельность по устроению в человечестве согласия, призванного быть подобием неслиянного и нераздельного Единства Бога в Трёх Лицах.
Наконец, деятельность человека здесь предстает как синэргия - со-делание, со-ратничество, со-творчество человечества Богу.
И вот, что во всём этом для нас важно подчеркнуть.
Во-первых, в христианских представлениях о человеке важно его активное, творческое отношение к Миру и Истории, что, главным образом, не противоречит светским идеям прогресса. Это, разумеется, имея в виду современную проблематику, постмодернизированное состояние, в котором прогрессизм начинает сочетаться с духовно-культурной деградацией.
(По теме/проблеме см.:
- коротко фрагмент,
- подробнее, цикл-сборник _О прибытии/убытии ..._.
Об этой проблематике упомянем в заключительных словах данного пункта, а пока следующее, в этом ключе, не менее важное).
Во-вторых, неиерархическое понимание Лиц Божественной Троицы, уподобляясь Согласию которых и, тем самым, соделывая себя Церковью-Телом Христовым, человеческое сообщество претворяет в действительности коллективистский идеал общественных отношений.
Помимо того, что христианству, в этом смысле, чужд авторитаризм (и прежде всего, авторитаризм церковный, каковой имел место в католицизме), здесь крайне уместно вновь вспомнить определение человеческой сущности Марксом: сущность человека в своей действительности есть ансамбль общественных отношений (см. по теме). И вновь следует обратить внимание на подмену в переводах ансамбля "совокупностью" (см. там же), когда затушевывалось то принципиальное различие, которое имеется между гармонично упорядоченной системой и сочетанием чего-то с чем-то, не вполне упорядоченным, а может, и вообще, не системным, что значит неизбежно подверженным эклектике и хаотизации. И если речь идет именно о человеческом сообществе, его члены, по сути, оказываются не вполне отчетливо представлены в тех своих метафизических чертах, которые отличают их от общностей в животном мире. Например, поскольку представление ограничивается лишь свойством образовывать совокупности, постольку специфика отношений людей в обществе представляется зависимой, по преимуществу, от отношений доминирования/подчинения (что наблюдается и в общностях животного мира). А это, по определению - неравенство, возведенное в метафизически предельное положение вещей.
И это указывает на рецидив парадигмы Модерна, в которой во главу угла поставлен "естественный человек". И тем самым указывает на то, как уничтожается заложенное христианством представление о духовном средоточии человеческой сущности (см. в тему - об уникальности человека на уровне как вида, так и рода). А ведь, очевидно, именно это средоточие и должно быть тем, что придает общественным отношениям качество ансамбля. А тем самым придает народу качество культурно-исторического субъекта (см. _О прибытии/убытии корпоративистского/коллективистского в общественно-историческом развитии_).
В этой связи, наряду с нашим рассмотрением всего, что связано с энергизмом, как чертой христианского мировоззрения, в наибольшей мере сохраненной в православии, наряду с этой чертой, следует выделить такую черту, как холизм (от греч. ὅλος - целый, цельный). Это - принцип, который применим как в религиозном мировоззрении, так и в мировоззрении светском, основанном на научных картине мира и образе человека.
В наиболее общем смысле, суть этого принципа, во-первых, в том чтобы всё, что предстает объектом познания, при сколь угодно детальном его аналитическом рассмотрении, тем не менее, не сводилось к совокупности этих деталей, но наоборот, возводилось к его целому, представляемому интуитивно. Во-вторых, суть холистического принципа в том, чтобы целое этого объекта непротиворечивым образом соотносилось с целостностями других объектов, и вместе с ними - с универсумом реальности в целом.
В этом смысле, так же, как мы противопоставили западному субстанциализму альтер-западный энергизм, аналогичным образом, холизм можно противопоставить монизму. И там, где монизм, например, будет требовать от нас либо признать, что человек представляет собой не более чем общественное животное, либо отказаться от научного подхода к человеку, в такой ситуации, холизм, с вполне научной системностью и последовательностью, укажет измерения, в которых человек предстанет и как часть животного мира, и как субъект социальной реальности, и как носитель реальности психической (ср. в тему - об "этажах" человеческого существа). Равно, как будет доступной холистическому подходу и духовная сущность, - а именно, как системообразующая основа, на которой держится единство всех этих измерений.
Итак, энергизм и холизм, как альтер-западные антиподы западных субстанциализма и монизма, соответственно. Разумеется, энергизм и холизм не чужды западно-христианской традиции в целом, - особенно, на том историческом этапе, когда позиции католического авторитаризма стали ослабевать (Возрождение). Но, опять-таки, повторим и подчеркнем, речь о парадигмальных чертах, к тому же, представляемых сжато и упрощенно.
Так вот, в энергизме и холизме византийского православия, которому наследовала русская религиозная традиция, коренятся кодовые черты, в целом, культурно-цивилизационной идентичности русского народа. Это и всечеловечность, и мироспасительное мессианство. Это и примат Дела, что проявляется и в этической сфере (каждому по делам его, - в отличие от "предопределенностей" западно-христианской традиции), равно, как и в онтологической, гносеологической и социально-политической сферах, - например, в виде философии общего дела и русского космизма.
В этом же ряду обретается русский коммунизм. И тут возникает один открытый и чрезвычайно архиполемический вопрос, затрагивающий сверхмодернизационную перспективу культурно-исторического развития. Вопрос, адресованный альтернативнозападной части глобального миро-устройства.
Вопрос о Духе Коммунизма в его неразрывной, но, на данный момент, крайне антагонистичной связи с Русским Духом. Тем самым концептуальный аспект миро-проекта Сверхмодерн сопрягается с его политико-практической плоскостью, где целью является наладить диалог между верующими и неверующими, между светским и религиозным началами, учитывая, что болевая точка этого диалога - революция (см. по теме).
Концептуально-методологические и политико-практические решения так поставленного вопроса сталкиваются с контр-позицией:
- либо общественная энергия деструктивным образом растаскивается по полюсам "религиозное vs. атеистическое" (следует добавить: "национальное vs. интернациональное", "российская государственность vs. русская идентичность", "централизм vs. регионализм" и прочие модернизированные вариации на тему древнего принципа разделяй и властвуй), а потом происходит сложение сил оскоплённых, когда люди, начиная объединяться друг с другом, теряют потенциал и не могут положить нужного веса гирю на чашу политического решения;
- либо между этими полюсами обретается импульс к макросоциальной консолидации как новой общественно-государственной сборке (там же).
(Дополнительно по теме/проблеме см.:
- коротко-схематически фрагмент,
- подробнее, цикл-сборник _Авангардно-революционное_,
плюс - материалы о хилиазме - здесь и здесь).
Итак, революционность как черта, в которой заключен основной нерв противоречий. Суть же проблемы - в авангардности. А именно в том, что классические формы любой традиции начинают коснеть, вырождаться и превращаться, если она теряет связь с авангардным духовно-творческим началом и авангардным идейно-концептуальным содержанием.
В этом смысле, если даже диалектическая методология, вроде бы, по своей сути, призванная быть восприимчивой к авангардности, тем не менее, на опыте освоения и практического задействования марксистско-ленинского наследия в советский период, испытала по этой части серьезные проблемы, то уж с конфессиональной традицией, по определению, тяготеющей к консерватизму, тем более, всё ещё проблематичней.
Переходя к следующему пункту, зафиксируем рассмотренную в этом пункте контр-позицию: ratio vs. λόγος. Ключевое здесь, во-первых, отчетливая демаркационная линия, отделяющая идентично-кодовые матрицы, соответственно, западного и альтернаивно-западного миро-проектов. Во-вторых, здесь обозначена черта, которая проходит между завершившейся классической парадигмой мышления бытия/времени и авангардной перспективой формирования сверхмодернизационной парадигмы этого мышления.Продолжение »»» ...