Баллада о покинутом времени
Мистика умом не постигается - но чувствуется шкурой. Чувство - другой орган восприятия мира, в частности - его целостности и пронизывающей всё энергии. Стихи - один из способов передавать чувства, поэзия словно ароматы в красивых флаконах. Что касается содержания, - культура курганных погребений особенно загадочная тема Древнего Мира. Во-первых, это титанический труд. Сколько на Алтае по горным долинам сложено курганов? Тысячи. И в каждом особо подобранные камни по 500 штук и более. Во-вторых - глубочайший символизм. Слоистость погребений (многократность строительства), и порой какой-нибудь песочек несли за сто километров, чтобы всего лишь отсыпать какой-нибудь мотив.
1.
Рваной раной ветер ноет,
холод землю жадно роет.
Слышны голоса лихие -
слов не разобрать…глухие
речи, жуткие ведутся,
будто вороги крадутся -
это зверь, те речи слыша,
беспокойно, часто дышит,
мордой водит, вновь идёт,
лапы, притаившись, гнёт.
Голоса всё ближе, ближе…
Замер зверь. Себя не движет.
Но не смог! Вдруг как рванулся,
взгляд от ужаса метнулся…
Любопытство пало в страхе.
На опушке ж, будто в шахе,
куст, оживши, шевельнулся,
черным боком повернулся,
следом отозвался дико,
леденящим жилы криком.
А хозяева бессонно,
прежне, тайно, оживлённо,
всё шептали разговор,
без огней, в ночной простор.
Спорили, спешили в деле,
будто раньше не сумели
выполнить распоряженье
до полуночного бденья
в жуткую, глухую ночь…
Чу! Быстрей, мгновенно прочь!
Наконец, их думы сбылись,
голоса во тьму вонзились,
и пришли другие звуки:
ржанье, нетерпенья муки,
фырканье, тяжёлый топот,
сбруи звон и сонный ропот.
Тут же, отголоском грома
полоснул мечом калёным
чей-то властный голос строгий,
и ему - ответы многих,
и мгновенное смешенье,
ряд за рядом - построенья.
И земля с подков тяжелых
застонала сонмом долгих
песен странных, непонятных,
уносящих безвозвратно…
Наконец, всё затихает!
Но земля теперь страдает:
растревожен дух степенный
и покой исчез забвенный.
2.
Утро вывело, навеки
ночь прогнав, озера, реки,
лес, знакомые низины,
травы, ели и осины.
Только вольная равнина,
сила в кой - отца и сына,
жмётся у лесного края
в страхе место уступая…
Тишина. Безмолвьем полно.
Ветра нет. Всё мертво словно.
А посредь равнины чуткой
своевластно, стражно, жутко
что-то рухнув - выступает,
то исчезнет, то протает,
сплошь туманом обернувшись…
Видно землю, где взметнувшись
травы корни обнажили,
стебли их - следы забили,
что ушли за тем закатом,
кой последним был когда-то.
Солнце показало лико:
озеро блеснуло криком,
лес восстал в волненьи диком,
а туман, со склонов тая,
пал, вершину обнажая…
У земли изрытой, битой,
стон застыл, курганом скрытый,
заклеймив собой навеки
чей-то образ в человеке.
Холм очнулся хмурым взором,
ветер обошёл просторы
и к нему, стоя в коленях,
преподнёс с собою время.
Лес надвинулся покорно,
озеро затихло спорно,
и теперь средь дня простого
холм о прошлом молвит слово,
а ночами, сна не зная,
слышит звезды, вспоминая,
и таит в себе до срока
что-то стражно и глубоко.
X. 996 г.