Научиться играть с медведицей (5)
Продолжение. Начало - вот здесь.
**********************************
5. Фамильные кольца бессилья
Атрéй родился в приморском кацéте, что с большой вероятностью означало, что там же умерли его родители - как минимум, мать, а скорей всего и отец. Кацетом в Приморье называлось любое место заключения, различались лишь контингенты да порядки: одни кацеты для взрослых, другие для детей, одни для простого люда, другие для начальства, одни с очень гнусными условиями, другие нормальные, полегче. Собственно, жизнь в кацетах мало отличалась от жизни во всей стране - та же работа да учёба, те же политзанятия, те же, в общем-то, нормы по части жратвы. Так же, как и всюду, можно было оказаться изгоем, на которого все шишки сыплются, а можно, наоборот, угодить в любимчики и вкушать мелкие приятности с начальского стола. Атрéй довольно много поимел в жизни первого, а ко второму не стремился - яростен был шибко, указаний не любил, предпочитал пребольно по башке схватить, но поступить по-своему. Начальство редко одобряет таких парней за просто так, горячего же кавалера, ценящего в партнёре неукротимость, в администрациях атреевских мест жительства ни разу не нашлось - да он и не горевал: хрена ли вечно ссориться не просто с шишкой-дураком, а с собственным мил-другом? Что ссориться придётся и с мил-другом, Атрей не сомневался: не родилось ещё такого начальника, с которым Атрей бы не сцепился - если не сходу, то по мере знакомства. Быть может, дело было в справедливости: сию особу Атрей пылко возлюбил с самого детства - существенно больше чем Родину, хотя он и не сразу это оценил. Сперва её олицетворял собою надзиратель, разнимавший пацанские драки, позднее - начальник кацета, чины из Охраны Порядка, правительство… Атрей всегда ревниво следил за тем, соответствует ли конкретный осуществитель справедливости своему статусу; последствия столь пристального контроля можно себе представить. Жизнь в обстановке конфликта была для Атрея нормой.
Два самоубийства, один побег - в общей сложности три пожизненных кольца на руках, два на левой, одно на правой. Знаменитые приморские кольца, увенчивающие каждую пресечённую попытку покончить с собой или бежать: любой руководитель должен сразу, без бумаг, видеть, на что способен новоприбывший. Приморские кольца надеваются на "анатомическое плечо", жить в общем не мешают, но снять с руки их практически невозможно. По мере роста и увеличения мускулатуры они не спеша растягиваются, однако силой их не стащить, а чтобы распилить, нужны особенные, сверхпрочные инструменты. Не всякий носитель колец может избавиться от них даже смывшись за границу; Атрей вот, скажем, так и не собрался, хотя успел прожить вне Приморья аж четыре с лишним года - да и стоит ли избавляться от последнего напоминания о покинутой Родине?..
Два суицида, один побег. Обе попытки самоубийства Атрей предпринимал на сильном драйве, в азарте - а после неудачи выпадал в чернуху, так что психологи охотно строчили в дело: "хотел покончить с собой в состоянии депрессии, от отчаяния, что мало служит Родине". Такая формулировка позволяла применить минимальное наказание. Побег был совершён фактически назло, так что помимо кольца Атрей был круто избит - правда, били свои же ребята, так что калекой не стал, только на спине мясо от костей отошло немного, нормально зажило потом. Если бы не кольцо - и памяти бы не осталось…
В семнадцать лет Атрей случайно столкнулся со своими документами, сунул нос - и оказался потрясён: они были помечены литерой, означающей наличие восточной крови! В сознании Атрея мир враз перевернулся: так стало быть, родители Атрея - не справедливо наказанные приморцы, а пленные восточники; так стало быть, Атрей не виноват, что не доволен приморской жизнью, что она кажется ему неправильной; так значит, зря он ищет правды в Приморье - это не его Родина, понятно, что ей на него наплевать! С этого дня Атрей решил во что бы то ни стало возвратиться на Восток. Случай представился почти через год. Вместе с другими ребятами Атрей монтировал электропроводку в доме, находившемся вплотную к восточному консульству. Прикинув шансы, он совершил лихой вираж - зацепившись роликом за внешний кабель, въехал из своего окна прямо в окно консульства и обратился к восточникам с пламенной речью, упирая на то, что его родители - канувшие на приморской чужбине восточные граждане. Сотрудники консульства посомневались, однако общая обстановка благоприятствовала выяснению, а не замалчиванию ситуации, так что Восток предоставил дерзкому просителю убежище. Приморские власти уступили, и вскоре Атрей в самом деле пересёк границу.
Сначала его приводило в восторг буквально всё. Полно жратвы, шмоток, жить можно где хочешь, хоть работай, хоть не работай… Казалось, что все любят, все заботятся - вот она, Родина-то настоящая, сразу видно!.. Потом наступило разочарование. Те, кто привёз Атрея сюда, остыли и не шибко рвались с ним дружить - ведь менее конфликтным он не стал, а ухватить себе того-сего стремился изо всех сил: он же должен компенсировать себе годы лишений, иначе нечестно! Нечестным представлялось ему также и молчать о том, что делается в Приморье - однако слушатели быстро начинали кукситься и намекать, что он ведь уже спасся же, чего теперь об этом вспоминать?.. Вскоре Атрею стало ясно, что он вновь ошибся - никто здесь никому не дорог, все не собачатся лишь потому, что тут всего навалом. Исполнившись ярости, Атрей приступил к штурму: а ну-ка, что здесь нужно отмочить, чтобы хоть кто-нибудь вынырнул из сонной одури, ответил бы хоть чем-нибудь кроме дежурной улыбки с дежурным вздохом?! В течение полугода Атрей ухитрился перепробовать всё: гулянки в непотребных компаниях, пьянки, выходки с приятелями и без… Общество устойчиво стремилось перевести любое свинство в шутку, и Атрей доходил до ручки, ничуть не веря в искренность "желающих добра". Если бы они и впрямь хотели по-хорошему - разве плевать им было бы, что он не балуется, а всерьёз?!
Однажды он увидел за оконным стеклом женщину, которая смотрела наружу с таким странным выражением, как будто видит всё насквозь. Атрея заворожил её взгляд: внешне она казалась зеркалом равнодушия, как равнодушные бесцветные снега, как равнодушное белёсое небо, и вместе с тем внутри - как будто невзрывающийся взрыв, как будто непроглатываемый комок, как будто боль, которой нет, но она есть! Атрей не в состоянии был высказать всё это словами, не только ей или кому-либо, но даже и себе; он встал как вкопанный, сперва смотрел, а после начал звать, кричать, потом орать. "Эй, баба! - надрывался он. - Или ты дама? Эй, баба или дама, кто ты есть, ну посмотри сюда! Я здесь, иди ко мне, я умираю!" Женщина в окне пребывала ледяной - или застывшей в ужасе, и эта двойственность сводила Атрея с ума. Он бесновался, кривлялся, размахивал руками, прыгал, чуть не на голову встал, потом спустил штаны… Патруль увёл его в милицию; как хорошо знакомому ему навешали умеренно неслабых плюх и отпустили. Вернувшись, он увидел её на том же месте, в той же позе! - это было слишком. Сварганив из подручной ерунды пращу, Атрей зафинтилил камнем в стекло над её головой. Вопреки ожиданиям, стекло оказалось настоящим, осколки брызнули во все стороны, женщина вздрогнула, на её лице появилась царапина… Мостовая затряслась, Атрей ощутил удары, как будто от разбитого окна хлестало электричеством - он сразу понял, что это магия, испытал сильный прилив отрезвления и поспешил смотать удочки.
Когда три года спустя его изловил господин по имени Мин Моррок из Клана Стражей, предъявил ему обвинение в пролитии крови своей супруги Кассандры во время беременности оной госпожи их общим сыном Мéррессом и назначил его залогом вышеуказанного - ныне, стало быть, трёхлетнего - господина Мéрресса, Атрей был полностью удовлетворён по части своих претензий к несправедливости, невнимательности и тошнотному убожеству мироздания. Данный ответ реальности показался ему освежающе подлинным, ободряюще настоящим. Конечно же, это нимало не заставило его изменить своим принципам, и учинённый им по ходу мероприятия дебош был самым что ни на есть классическим атреевским дебошем - однако живописанию сего бесчинства мы предадимся чуть погодя, поскольку для начала необходимо прояснить, каким же образом юный господин Мерресс появился на свет при том что родители его, как нам известно, пребывали в холодном браке.
Тихая, славная дочь Розария пойменских кровей по имени Кúлла родила, не будучи замужем, двоих детей, отцом которых был Дабл Ю. Вил и Килла не были возлюбленными в высоком смысле слова - они просто по-хорошему договорились: оба хотели потомства, расклад обоих устраивал. Заключать брак смысла не было, это сделало бы обоих существенно более уязвимыми в плане давления Розария; фактически, конечно, много кто всё равно был в курсе, однако официального отцовства объявлено не было, так что руки у обоих оставались развязаны. Обязанностей в отношении предания это, разумеется, не снимало - однако в Розарии, как уже упоминалось выше, обычным порядком всё устраивается централизованно. Именно так обстояло дело и с преданием Лéрры, дочери Киллы и Дабл Ю. Выделенный девочке залог был объявлен врагом Розария, ибо словом и действием нанёс оскорбление небезызвестному Юнию Забулдыге, прогнав последнего с банкета в научном заведении, к коему Забулдыга никакого отношения не имел, однако умудрился там набраться и сильно буянил. Следует отметить, что наличие Юния Забулдыги в рядах доблестных сынов Розария отчасти портило имидж сего царственного дома, отчасти же приносило пользу - к примеру, когда возникал дефицит по части врагов. Врагом-оскорбителем бедного Юния оказался на сей раз тот самый Ивер, коего мы называем Ивер-младший, то есть незаконный родственник и тёзка нашего Веро.
Как уже было сказано, Валлор отправил Секунда здесь участвовать, чтобы покрыть этой картой ту, другую, давнюю; что же касается Дабл Ю, то не участвовать он не мог, будучи, с одной стороны, хоть незаконным, но всё-таки отцом своей дочери - с другой же стороны его, конечно, не могло не зацеплять совпадение имени залога с именем того, кого Дабл Ю когда-то столь горячо любил. В качестве женщины предания была Тёзка, сестра Вила, для коей всё происходящее было не менее важно по тем же самым причинам, тем более что она надеялась завести с этого предания ребёнка. И Дабл Ю, и Тёзка общались с залогом на этапе подготовки, и отношения с Ивером-младшим у них сложились вполне тёплые; о своём знакомстве с Веро они ничего Иверу не сказали.
Мин Моррок шёл по улице, ни о чём не подозревая, как вдруг его издалека окликнули: "Аверкий!" - его так сильно ударило в сердце, что он потерял сознание и даже разбил лицо. Придя в себя, он в потрясении увидел, что лежит тут же на ступеньках, при этом его в рыданиях тормошит, обнимает и целует совершенно незнакомая женщина. Мин Моррок немедленно и сам пришёл в смятение - если б не улица, объятиями бы дело не ограничилось, взял себя в руки он с трудом. Оба в два счёта поняли, что они родичи по Клану, и вскорости сумели объясниться. Она сказала, что идёт с предания и приняла его за залога, которого провожала; он сказал, что названное ею имя - имя залога его сына. Она горевала, что не имеет сведений о родне своего Аверкия, и в этом он помочь не мог - однако в простоте душевной дал ей адрес загородной усадьбы родственников Веро, куда в своё время Морроки ездили в связи с компенсацией. Впоследствии Тёзка - а это, разумеется, была она - выражала Мин Морроку огромную признательность: она получила всё, чего просила её душа. Мин Моррок же после этой встречи подумал, что коли он готов прямо на мостовой сходиться с чужой, не больно-то соответствующей его вкусу женщиной - то лучше ему жить с родной женой, тем более что отношения с ней у него вполне наладились.
Когда Арона убедила Мин Моррока взять за себя Сандру, ему всё было безразлично, он не мог доверять никому и ничему; временами ему даже казалось, что отец погубил Мурика нарочно, желая разбить союз сына с Ароной. От головы Мин Моррок понимал, что это бред, однако ещё много лет не мог без содрогания смотреть на снег - "твоя любовь как первый снег чиста, мы сбережём её от непогод…" - только сильно спустя ему полегчало, смог ездить на лыжные прогулки с Сандрой. Он ничего не знал про ледяного Мáлика-Мальдеуса, не очень интересовался эпохой штурма высоких широт, хотя про героический поход Олоферна в детстве читал, он ничего не думал о связи со всем этим Веро - однако образы сияющих снегов, холодных, равнодушных к людским бедам, легли куда-то вглубь, образовав границу меж его собственной жизнью и жизнью всех остальных существ на свете. Холодный брак с холодной Сандрой - холодный, холодный брак с холодной, холодной Сандрой! - вот его удел после всего.
Ситуацию радикально изменила история знакомства Мин Моррока с Варламом и гибели Варлама. Мин Моррок вновь почувствовал себя живым, доверился белым, хотел бежать из Клана, собирался на Варламовскую свадьбу - Сандра не пустила его: рыдала, умоляла никуда не ехать, за руки держала… Когда Варлам погиб, Мин Морроку представилось, что Сандра-то и виновата; он высказался прямо, и у них произошёл серьёзный разговор, после которого холодные супруги сделались горячими друзьями. Сандра сумела довести до сведения мужа то, о чём ему безуспешно толковала ещё Арона: у Сандры есть дар предвидения, и он сильно мучает её, поскольку предвидит она вещи по преимуществу страшные, а попытки предотвратить увиденное могут привести к ещё более страшным последствиям. Она прекрасно знала, что сбывается совсем не всё из того, что пробегает у неё перед глазами, однако выбрать правильную стратегию никак не могла. В ситуации свадьбы Варлама, скажем, ей был показан вариант, что Мин Моррок влюбляется в невесту Варлама, а Варлам гибнет - и более всего боялась, что Мин Моррок поневоле окажется убийцей своего нового друга. Только не это, только не собственной рукой! - любой другой путь развития событий она находила менее ужасным. Мин Моррок понял её, поверил - и далее они старались строить планы общими усилиями.
Что за снега видела Сандра, замерев перед стеклом над головой Атрея? Что за равнины, что за изнемогающие от безмолвия просторы, что за пылающие недра, что за боль?.. За долгие годы, в которых было мало жизни и много бреда, бедная Сандра нагляделась на снега и на равнины, на просторы и на глубины, на безлюдье и на многолюдье - и всюду неизменным фоном присутствовала боль, боль, боль, неутолимая боль…
К тому времени, как Мин Моррок после встречи с Тёзкой осознал, что пора им с Сандрой переменить брачный статус, в семействе Хранителей Лунной Рощи тоже произошли изменения: родился мальчик, на котором почивала благодать служения - Сандрин брат, и Сандре был дан знак, что теперь она, если желает, может невозбранно снять с себя обеты девства. Приняв сие известие, Сандра поспешила поделиться им с супругом, однако менять статус брака на том этапе они не собрались - поменяли вот лишь после предания Лерры: один Аверкий забрал ребёнка с собой, другой подарил. Рождение маленького Мéрресса дало повод к потеплению отношений и с родителями, которые обрели долгожданного внука; один внук у них, правда, уже был, но через дочь, а тут у старшего сына наконец-то начало налаживаться, вот отцу с матерью и утешение! Установлению дружбы с родителями способствовал и ещё один фактор, о котором необходимо говорить отдельно; имя этого фактора было мэтр Гервáсий.
Мэтр Гервáсий был человеком незаурядным, и Мин Моррок не мог не оценить сего, едва будучи с ним познакомленным, но по привычке к осторожности долго не спешил раскрываться в общении. Их свёл между собою родич Ибис - Ис из Цитадели, женатый на двоюродной сестре Мин Моррока и относившийся к свойственнику с большим сочувствием. Умея не навязывать благодеяний, Ибис не тянул родича на предания своих сыновей, не обижался на отказы в других подобных мероприятиях - и Мин Моррок был ему за это страшно благодарен. Позиционируя себя грубым исским мужланом, Ибис довольно-таки деликатно познакомил Мин Моррока со своим, по сути дела, консультантом по семейным вопросам: ведь мэтр Гервасий существенно помог Ибису строить стратегию в общении с женой. Ибис очень переживал за Мин Моррока, что у того всё так сложно с супругой и с родителями, и был рад помочь любым способом - тем более столь неожиданно эффективным при бескровности. Он свёл их под тем предлогом, что Гервасий знаток разнообразных настольных интеллектуальных игр, до которых Мин Моррок был сам не свой; знакомство состоялось, и постепенно дело пошло. Общение происходило неспешно, встречи бывали не частыми, но долгими, Мин Моррок не был ничем завязан или обязан - всё это благоприятствовало; в конечном итоге Гервасий сумел донести до Мин Моррока ту мысль, что его несчастный отец - не абсолют надмирного злодейства, а всего-навсего зацикленный на своих представлениях старик, которого есть смысл пожалеть: не уступать по части значимых шагов, а просто пожалеть, научиться воспринимать его, образно говоря, не как старшего, а как младшего. На определённом этапе Мин Моррок воспринял сей подход и принялся действовать в соответствии с ним. Развитие дружбы, однако, предполагает взаимную откровенность - так что когда Мин Моррок расхрабрился и осмелился расспрашивать загадочного мэтра о его собственной судьбе, Гервасий был не вправе отказать; история его жизни повергла Мин Моррока в печаль.
Подлинное имя Гервасия было Гéрвес Монтáна, и он был беглый приморец, скрывающийся на Востоке от своих бывших сограждан. Гéрвес Монтáна относился к древнему благородному семейству Монтáнов - одному из редких приморских семейств, сохранивших фамильные имена. Монтаны делились на две ветки, семейство Монтáна и семейство Монтáно; история этих фамилий была зафиксирована в государственных архивах, всё это было не только ценно, но и секретно - Монтаны обеих веток традиционно имели в приморском правительстве большой вес. Брат-близнец Гервеса, Прόтас Монтана, с которым они были очень дружны, погиб молодым: не желая становиться политиком, он пошёл в космолётчики и при испытании очередной ракеты сгорел. Гервес сделался социологом и несколько лет пробыл консулом на Арийском Западе, где связал свою судьбу со второй веткой Монтанов. В том краю, где ему довелось работать, в своё время был консулом человек-легенда - Цéзарь Монтано, называемый на западный манер Чезáре и весьма популярный у местных. Будучи женатым на арийке, красавице-княжне Амальтéе, он не только сумел поставить дело так, что в Приморье его браку рукоплескали как образцу "дружбы народов", но и, когда его отозвали на Родину, умудрился оставить на Западе, жену и детей, хотя ему было велено привезти их с собой. Более того: ещё до своего отзыва Чезаре свозил супругу в Приморье и получил документ на будущего ребёнка - удостоверяющий, что ребёнок сей четы при желании может стать гражданином Приморья. Дети Чезаре и Амальтеи с гордостью демонстрировали эту бумагу гостям. Старшим ребёнком оказалась дочь, Ксения, унаследовавшая крутой характер своего отца и ослепительную красоту матери; Гервес и Ксения полюбили друг друга и поженились. Казалось, что счастливая жизнь на Западе продлится вечно - но сперва погиб ближайший друг Гервеса, брат Амальтеи Нектáрий, а потом Гервеса отозвали. Если бы не смерть Нектария, Гервес ни за что не согласился бы уехать, сбежал бы! - а тут отчаялся и отбыл. Ксению он, естественно, с собой не взял - тащить её в неволю, при том что скорее всего их разлучат, он никак не хотел. Однако Ксения изнемогла без мужа и приехала в Приморье сама, притом прибыла не через приморское консульство - в её краях приморцы не пустили бы её, понимая ситуацию - а воспользовалась восточным самолётом, который подбросил её до краёв вблизи Приморской стены. Далее она прошла пешком одна, имея на руках ту самую бумагу, удостоверявшую, что она может получить приморское гражданство. Гервес имел с ней серьёзный разговор, и она спокойно сказала ему, что хочет быть с ним вместе столько, сколько позволят обстоятельства - а если их разлучат, то делать себя объектом экспериментов она не позволит, у неё всегда есть возможность принять яд. Гервес взял с неё слово, что она не поступит так, будучи беременной или пока нужна будет ребёнку, после чего согласился принять её женой. Приморские власти охотно разрешили им жить семьёй, у них успел родиться сын, в честь дорогого для обоих родича названный Нектарием - однако в скором времени Гервес был отправлен за границу с новым заданием, теперь на Восток. Самые тяжёлые предчувствия Гервеса оправдались: однажды кое-кто из прибывших на Восток приморцев под секретом сообщил ему, что Ксению с ребёнком разлучили и направили в разные кацеты, после чего она убила себя. Гервес решил, что ему нет смысла возвращаться в Приморье, чтобы не ухудшать положение сына, и начал скрываться. Он переменил несколько мест жительства на Востоке, пользовался другими именами - ничего не помогало, выслеживали; на определённом этапе Гервес познакомился с сервами Клана Стражей и решил просить помощи у них. Ближайшим его другом был серв Ибиса Бальдр, имеющий в себе чёрную и даже клановую кровь; Бальдр обратился к Ибису, они организовали инсценировку гибели Гервеса в автокатастрофе и привезли его жить под крыло к Клану. Бальдр был человеком пожилым и вскорости умер, оставив на попечение Гервеса свою вдову, сына и дочь; сын Бальдра, Никс, был примерно того же возраста, что и оставшийся в Приморье маленький Нектарий, Нек.
Рассказывая Мин Морроку о своей жизни, о потерянном сыне Гервес умолчал - не только потому что это было слишком больно, но и на всякий случай: разорвал так разорвал, пусть мальчик растёт свободным. Мин Моррок понимал, что дети, которых воспитывает Гервес, это дети не его, а ибисовского покойного серва, но не обращал на этих детей большого внимания. В свою очередь, Гервес не очень много внимания обращал на маленького Мерра - когда Мерресс родился, Гервес был за Мин Моррока рад, но позже отнюдь не стремился к общению с Мерром, да и со счастливым папашей общение сократил, не желая оказывать на Мин Моррока никакого давления в смысле предания.
Мин Моррок вообще-то не хотел предавать Мерра, думал, как бы этого избежать; от своего дяди, брата матери, Юви-старшего, он под секретом узнал о том, что другой его дядя, брат отца - Мỷрр - в своё время избежал предания своего сына, устроив два застолья, одно для друзей отца, другое для своих сверстников, и наврав каждой компании, что предание, мол, состоится в другом месте, так уж получилось, а зато вот вам в утешение богатое угощение, только не выдавайте, что меня заставили сменить одну компанию на другую! Мин Моррок хотел тоже так сделать - но едва не погиб, пытаясь найти прикрытие в околоклановых кругах: его чуть не заманили под магическую чёрную жертву. Он запаниковал, Сандра тоже; чем больше усилий предпринимали они, чтобы избежать предания, тем туже скручивался узел - события стали сворачиваться в так называемую "воронку", как бывает, если жертвоприношение уже наметилось, но действующие лица пытаются ему помешать. Выйти из воронки очень трудно, такая ситуация чревата страшными последствиями. Самый сильный ужас Мин Моррок пережил, когда получилось следующее: компания розариевских сервов, с которыми вместе был воспитанник Гервеса Никс, к этому времени уже отчаянный хулиган, по ошибке разбила стекло минморроковской машины, а сам лично Никс дал ему, Мин Морроку, пинка - после чего в панике бежал, хотел срочно заключить в Розарии серваж, поскольку серва в залоги взять не могут, но ему отказали, а к Мин Морроку обратились с ядовитым вопросом: мол, тут у нас обидчик ваш, съесть нам его так или вас пригласить?.. Есть Никса они, правда, не стали, попугали только; Никс бежал и припал к Гервесу, умоляя спасти его, хотя вообще-то уже вовсю с ним ссорился. Гервес приехал к Мин Морроку, и тот, обливаясь холодным потом, думал, что сейчас выяснится, что Никс бежал куда глаза глядят и его взяли под жертву где-нибудь на клановой периферии, вот она, сила воронки!.. - так что когда оказалось, что Гервес прибыл просто-напросто просить за Никса прощения, Мин Моррок от облегчения едва не умер на месте. Гервес же со своей стороны видел, что Мин Моррок едва жив, понимал, что это связано с колебаниями насчёт предания - и не дерзнул предложить ему помощь, не сказал - держись, отказывайся от предания, вместе что-нибудь придумаем!.. - чего и не мог впоследствии себе простить. Весь этот ужас кончился тем, что Мин Моррок сдался, и когда Юви-старший прибыл с сообщением, что выследил человека, который в своё время чуть не убил камнем Сандру, что этот человек палит из пистолета в белый свет как в копеечку и что раз уж так фишка ложится, то лучше взять в залоги именно его - Мин Моррок сломался и согласился. Ни Юви-старший, ни Мин Моррок не догадывались, что этот экстравагантно ведущий себя человек - приморец; не выяснилось это и пока Атрей сидел взаперти в преддверии жертвы. Это вообще выяснилось только в кульминационный момент, когда его раздели и начали процедуру жертвоприношения: два неснимаемых кольца на левой, одно на правой. Два суицида, один побег.
- Я должен сказать вам нечто важное, мэтр Гервасий! - Мин Моррок бледен, волосы кажутся бесцветными, глубокая складка пересекает лоб. - Нечто такое, после чего вы, возможно, навсегда откажетесь со мной общаться. Вы знаете, что у меня недавно было предание. Так вот, залог моего сына оказался вашим соотечественником. Я не хочу сказать, что если бы я знал это заранее, я готов был бы отменить предание, но… вы понимаете… То есть я понимаю, что ваш соотечественник бежал из ада. Он был здесь гость или скиталец, и требовать от него социального поведения было нельзя. Я этого не знал. Мне очень жаль.
Гервес молил небо только об одном: чтобы ни словом и ни жестом не выдать отчаянную, истерическую мысль о сыне. Это всё равно, твердил он себе, это совершенно всё равно! - на этом месте мог бы быть любой, ты не сказал ему "не надо, откажись, я помогу" - теперь молчи, тем более - Никса-то он из-под удара вывел, считай что это замена!.. Гервес расспрашивал обо всём очень осторожно, стараясь поддержать Мин Моррока хотя бы сейчас, хотя бы в той мере, в которой хватало сил. Гервес положил себе во что бы то ни стало полюбить маленького Мерра - хотя бы этим покрыть то, что поневоле недодал его отцу и своему собственному сыну!.. Позже, когда Мерресс остался сиротой, это стало более чем актуально - но только вот увы, Гервес ведь и сам не зажился, хотя в каком-то смысле малыша прикрыть успел, и то уж ладно, и то хлеб…
Предание Церры, дочери Секунда, состоялось чуть раньше предания Мерресса - в те самые, столь тягостные для Мин Моррока дни. Секунд и Мин Моррок приложили массу усилий, чтобы это предание отменить: Мин Моррок ездил в Розарий, просил Валлора отдать ему залога Церры, Бена, раз Морроки не забрали Секунда и не требуют, чтобы им отдали вместо него Церру, сам Секунд в ногах валялся у отца; Валлор уже хотел было пойти на уступки, он тоже симпатизировал Бену и рад был бы его спасти - однако здесь на него было оказано давление, после которого весь либеранс кончился. Обстановка вокруг предания Церры была тяжёлая. Стараясь перебить похоронную мрачность, Бен поддразнивал Секунда, который день-деньской молчаливо благоустраивал ему быт - "что, мол, парень, ты такой бука, у тебя, что ли, зубы болят?" - покуда Секунд не рявкнул: "Да! Заранее!!!" - и вышел вон, уже неприкрыто заливаясь слезами. Бен устыдился; вскорости ему приснилось, что Секунд показывает ему ружьё и говорит: знаю, мол, что делать! - сейчас я из этого ружья убью дочь, потом убью жену, потом убью такого-то и такого-то, а тебя выведу!.. Бен в ужасе хочет его отвлечь, говорит - не делай этого, не спеши, я тебе помогу!.. - а Секунд ему: нет уж, лучше я тебя запру, а то ты молодой ещё родич, неопытный, ты будешь их всех жалеть - а я-то опытный, я-то никого не пожалею!..
Помимо ружья, из которого Моррок-старший в плену застрелил своего сына, по изнурительным снам тех дней кочевали приморские кольца. Секунду снилось Приморье - подробные, тоскливые, бесконечно тянущиеся сны: побудки и отбои, опаздывать нельзя, часов носить нельзя, необходимо на каждом шагу отмечаться в каких-то списках, на руках кольца, одно из которых назойливо жмёт, другое слегка болтается… "Надо же, оказывается, каким я в глубине души вижу наш Розарий!.." - поражался Секунд, пробуждаясь. - "Даже кольца! - как, в самом деле, странно, что у нас такого не бывает: ведь это было бы так естественно - в знак принадлежности к нашему дому, которую не разорвать ничем, надевать на руки пожизненные кольца, особенно если кто-то вдруг надумает бежать…
Самоубийство - на левой, побег на правой.
Фамильные кольца, а что?.. "
**********************************
Продолжение - вот здесь.
Напоминаем, что вводная информация о Приморье - вот здесь и ещё по метке "Приморье".
**********************************
5. Фамильные кольца бессилья
Атрéй родился в приморском кацéте, что с большой вероятностью означало, что там же умерли его родители - как минимум, мать, а скорей всего и отец. Кацетом в Приморье называлось любое место заключения, различались лишь контингенты да порядки: одни кацеты для взрослых, другие для детей, одни для простого люда, другие для начальства, одни с очень гнусными условиями, другие нормальные, полегче. Собственно, жизнь в кацетах мало отличалась от жизни во всей стране - та же работа да учёба, те же политзанятия, те же, в общем-то, нормы по части жратвы. Так же, как и всюду, можно было оказаться изгоем, на которого все шишки сыплются, а можно, наоборот, угодить в любимчики и вкушать мелкие приятности с начальского стола. Атрéй довольно много поимел в жизни первого, а ко второму не стремился - яростен был шибко, указаний не любил, предпочитал пребольно по башке схватить, но поступить по-своему. Начальство редко одобряет таких парней за просто так, горячего же кавалера, ценящего в партнёре неукротимость, в администрациях атреевских мест жительства ни разу не нашлось - да он и не горевал: хрена ли вечно ссориться не просто с шишкой-дураком, а с собственным мил-другом? Что ссориться придётся и с мил-другом, Атрей не сомневался: не родилось ещё такого начальника, с которым Атрей бы не сцепился - если не сходу, то по мере знакомства. Быть может, дело было в справедливости: сию особу Атрей пылко возлюбил с самого детства - существенно больше чем Родину, хотя он и не сразу это оценил. Сперва её олицетворял собою надзиратель, разнимавший пацанские драки, позднее - начальник кацета, чины из Охраны Порядка, правительство… Атрей всегда ревниво следил за тем, соответствует ли конкретный осуществитель справедливости своему статусу; последствия столь пристального контроля можно себе представить. Жизнь в обстановке конфликта была для Атрея нормой.
Два самоубийства, один побег - в общей сложности три пожизненных кольца на руках, два на левой, одно на правой. Знаменитые приморские кольца, увенчивающие каждую пресечённую попытку покончить с собой или бежать: любой руководитель должен сразу, без бумаг, видеть, на что способен новоприбывший. Приморские кольца надеваются на "анатомическое плечо", жить в общем не мешают, но снять с руки их практически невозможно. По мере роста и увеличения мускулатуры они не спеша растягиваются, однако силой их не стащить, а чтобы распилить, нужны особенные, сверхпрочные инструменты. Не всякий носитель колец может избавиться от них даже смывшись за границу; Атрей вот, скажем, так и не собрался, хотя успел прожить вне Приморья аж четыре с лишним года - да и стоит ли избавляться от последнего напоминания о покинутой Родине?..
Два суицида, один побег. Обе попытки самоубийства Атрей предпринимал на сильном драйве, в азарте - а после неудачи выпадал в чернуху, так что психологи охотно строчили в дело: "хотел покончить с собой в состоянии депрессии, от отчаяния, что мало служит Родине". Такая формулировка позволяла применить минимальное наказание. Побег был совершён фактически назло, так что помимо кольца Атрей был круто избит - правда, били свои же ребята, так что калекой не стал, только на спине мясо от костей отошло немного, нормально зажило потом. Если бы не кольцо - и памяти бы не осталось…
В семнадцать лет Атрей случайно столкнулся со своими документами, сунул нос - и оказался потрясён: они были помечены литерой, означающей наличие восточной крови! В сознании Атрея мир враз перевернулся: так стало быть, родители Атрея - не справедливо наказанные приморцы, а пленные восточники; так стало быть, Атрей не виноват, что не доволен приморской жизнью, что она кажется ему неправильной; так значит, зря он ищет правды в Приморье - это не его Родина, понятно, что ей на него наплевать! С этого дня Атрей решил во что бы то ни стало возвратиться на Восток. Случай представился почти через год. Вместе с другими ребятами Атрей монтировал электропроводку в доме, находившемся вплотную к восточному консульству. Прикинув шансы, он совершил лихой вираж - зацепившись роликом за внешний кабель, въехал из своего окна прямо в окно консульства и обратился к восточникам с пламенной речью, упирая на то, что его родители - канувшие на приморской чужбине восточные граждане. Сотрудники консульства посомневались, однако общая обстановка благоприятствовала выяснению, а не замалчиванию ситуации, так что Восток предоставил дерзкому просителю убежище. Приморские власти уступили, и вскоре Атрей в самом деле пересёк границу.
Сначала его приводило в восторг буквально всё. Полно жратвы, шмоток, жить можно где хочешь, хоть работай, хоть не работай… Казалось, что все любят, все заботятся - вот она, Родина-то настоящая, сразу видно!.. Потом наступило разочарование. Те, кто привёз Атрея сюда, остыли и не шибко рвались с ним дружить - ведь менее конфликтным он не стал, а ухватить себе того-сего стремился изо всех сил: он же должен компенсировать себе годы лишений, иначе нечестно! Нечестным представлялось ему также и молчать о том, что делается в Приморье - однако слушатели быстро начинали кукситься и намекать, что он ведь уже спасся же, чего теперь об этом вспоминать?.. Вскоре Атрею стало ясно, что он вновь ошибся - никто здесь никому не дорог, все не собачатся лишь потому, что тут всего навалом. Исполнившись ярости, Атрей приступил к штурму: а ну-ка, что здесь нужно отмочить, чтобы хоть кто-нибудь вынырнул из сонной одури, ответил бы хоть чем-нибудь кроме дежурной улыбки с дежурным вздохом?! В течение полугода Атрей ухитрился перепробовать всё: гулянки в непотребных компаниях, пьянки, выходки с приятелями и без… Общество устойчиво стремилось перевести любое свинство в шутку, и Атрей доходил до ручки, ничуть не веря в искренность "желающих добра". Если бы они и впрямь хотели по-хорошему - разве плевать им было бы, что он не балуется, а всерьёз?!
Однажды он увидел за оконным стеклом женщину, которая смотрела наружу с таким странным выражением, как будто видит всё насквозь. Атрея заворожил её взгляд: внешне она казалась зеркалом равнодушия, как равнодушные бесцветные снега, как равнодушное белёсое небо, и вместе с тем внутри - как будто невзрывающийся взрыв, как будто непроглатываемый комок, как будто боль, которой нет, но она есть! Атрей не в состоянии был высказать всё это словами, не только ей или кому-либо, но даже и себе; он встал как вкопанный, сперва смотрел, а после начал звать, кричать, потом орать. "Эй, баба! - надрывался он. - Или ты дама? Эй, баба или дама, кто ты есть, ну посмотри сюда! Я здесь, иди ко мне, я умираю!" Женщина в окне пребывала ледяной - или застывшей в ужасе, и эта двойственность сводила Атрея с ума. Он бесновался, кривлялся, размахивал руками, прыгал, чуть не на голову встал, потом спустил штаны… Патруль увёл его в милицию; как хорошо знакомому ему навешали умеренно неслабых плюх и отпустили. Вернувшись, он увидел её на том же месте, в той же позе! - это было слишком. Сварганив из подручной ерунды пращу, Атрей зафинтилил камнем в стекло над её головой. Вопреки ожиданиям, стекло оказалось настоящим, осколки брызнули во все стороны, женщина вздрогнула, на её лице появилась царапина… Мостовая затряслась, Атрей ощутил удары, как будто от разбитого окна хлестало электричеством - он сразу понял, что это магия, испытал сильный прилив отрезвления и поспешил смотать удочки.
Когда три года спустя его изловил господин по имени Мин Моррок из Клана Стражей, предъявил ему обвинение в пролитии крови своей супруги Кассандры во время беременности оной госпожи их общим сыном Мéррессом и назначил его залогом вышеуказанного - ныне, стало быть, трёхлетнего - господина Мéрресса, Атрей был полностью удовлетворён по части своих претензий к несправедливости, невнимательности и тошнотному убожеству мироздания. Данный ответ реальности показался ему освежающе подлинным, ободряюще настоящим. Конечно же, это нимало не заставило его изменить своим принципам, и учинённый им по ходу мероприятия дебош был самым что ни на есть классическим атреевским дебошем - однако живописанию сего бесчинства мы предадимся чуть погодя, поскольку для начала необходимо прояснить, каким же образом юный господин Мерресс появился на свет при том что родители его, как нам известно, пребывали в холодном браке.
Тихая, славная дочь Розария пойменских кровей по имени Кúлла родила, не будучи замужем, двоих детей, отцом которых был Дабл Ю. Вил и Килла не были возлюбленными в высоком смысле слова - они просто по-хорошему договорились: оба хотели потомства, расклад обоих устраивал. Заключать брак смысла не было, это сделало бы обоих существенно более уязвимыми в плане давления Розария; фактически, конечно, много кто всё равно был в курсе, однако официального отцовства объявлено не было, так что руки у обоих оставались развязаны. Обязанностей в отношении предания это, разумеется, не снимало - однако в Розарии, как уже упоминалось выше, обычным порядком всё устраивается централизованно. Именно так обстояло дело и с преданием Лéрры, дочери Киллы и Дабл Ю. Выделенный девочке залог был объявлен врагом Розария, ибо словом и действием нанёс оскорбление небезызвестному Юнию Забулдыге, прогнав последнего с банкета в научном заведении, к коему Забулдыга никакого отношения не имел, однако умудрился там набраться и сильно буянил. Следует отметить, что наличие Юния Забулдыги в рядах доблестных сынов Розария отчасти портило имидж сего царственного дома, отчасти же приносило пользу - к примеру, когда возникал дефицит по части врагов. Врагом-оскорбителем бедного Юния оказался на сей раз тот самый Ивер, коего мы называем Ивер-младший, то есть незаконный родственник и тёзка нашего Веро.
Как уже было сказано, Валлор отправил Секунда здесь участвовать, чтобы покрыть этой картой ту, другую, давнюю; что же касается Дабл Ю, то не участвовать он не мог, будучи, с одной стороны, хоть незаконным, но всё-таки отцом своей дочери - с другой же стороны его, конечно, не могло не зацеплять совпадение имени залога с именем того, кого Дабл Ю когда-то столь горячо любил. В качестве женщины предания была Тёзка, сестра Вила, для коей всё происходящее было не менее важно по тем же самым причинам, тем более что она надеялась завести с этого предания ребёнка. И Дабл Ю, и Тёзка общались с залогом на этапе подготовки, и отношения с Ивером-младшим у них сложились вполне тёплые; о своём знакомстве с Веро они ничего Иверу не сказали.
Мин Моррок шёл по улице, ни о чём не подозревая, как вдруг его издалека окликнули: "Аверкий!" - его так сильно ударило в сердце, что он потерял сознание и даже разбил лицо. Придя в себя, он в потрясении увидел, что лежит тут же на ступеньках, при этом его в рыданиях тормошит, обнимает и целует совершенно незнакомая женщина. Мин Моррок немедленно и сам пришёл в смятение - если б не улица, объятиями бы дело не ограничилось, взял себя в руки он с трудом. Оба в два счёта поняли, что они родичи по Клану, и вскорости сумели объясниться. Она сказала, что идёт с предания и приняла его за залога, которого провожала; он сказал, что названное ею имя - имя залога его сына. Она горевала, что не имеет сведений о родне своего Аверкия, и в этом он помочь не мог - однако в простоте душевной дал ей адрес загородной усадьбы родственников Веро, куда в своё время Морроки ездили в связи с компенсацией. Впоследствии Тёзка - а это, разумеется, была она - выражала Мин Морроку огромную признательность: она получила всё, чего просила её душа. Мин Моррок же после этой встречи подумал, что коли он готов прямо на мостовой сходиться с чужой, не больно-то соответствующей его вкусу женщиной - то лучше ему жить с родной женой, тем более что отношения с ней у него вполне наладились.
Когда Арона убедила Мин Моррока взять за себя Сандру, ему всё было безразлично, он не мог доверять никому и ничему; временами ему даже казалось, что отец погубил Мурика нарочно, желая разбить союз сына с Ароной. От головы Мин Моррок понимал, что это бред, однако ещё много лет не мог без содрогания смотреть на снег - "твоя любовь как первый снег чиста, мы сбережём её от непогод…" - только сильно спустя ему полегчало, смог ездить на лыжные прогулки с Сандрой. Он ничего не знал про ледяного Мáлика-Мальдеуса, не очень интересовался эпохой штурма высоких широт, хотя про героический поход Олоферна в детстве читал, он ничего не думал о связи со всем этим Веро - однако образы сияющих снегов, холодных, равнодушных к людским бедам, легли куда-то вглубь, образовав границу меж его собственной жизнью и жизнью всех остальных существ на свете. Холодный брак с холодной Сандрой - холодный, холодный брак с холодной, холодной Сандрой! - вот его удел после всего.
Ситуацию радикально изменила история знакомства Мин Моррока с Варламом и гибели Варлама. Мин Моррок вновь почувствовал себя живым, доверился белым, хотел бежать из Клана, собирался на Варламовскую свадьбу - Сандра не пустила его: рыдала, умоляла никуда не ехать, за руки держала… Когда Варлам погиб, Мин Морроку представилось, что Сандра-то и виновата; он высказался прямо, и у них произошёл серьёзный разговор, после которого холодные супруги сделались горячими друзьями. Сандра сумела довести до сведения мужа то, о чём ему безуспешно толковала ещё Арона: у Сандры есть дар предвидения, и он сильно мучает её, поскольку предвидит она вещи по преимуществу страшные, а попытки предотвратить увиденное могут привести к ещё более страшным последствиям. Она прекрасно знала, что сбывается совсем не всё из того, что пробегает у неё перед глазами, однако выбрать правильную стратегию никак не могла. В ситуации свадьбы Варлама, скажем, ей был показан вариант, что Мин Моррок влюбляется в невесту Варлама, а Варлам гибнет - и более всего боялась, что Мин Моррок поневоле окажется убийцей своего нового друга. Только не это, только не собственной рукой! - любой другой путь развития событий она находила менее ужасным. Мин Моррок понял её, поверил - и далее они старались строить планы общими усилиями.
Что за снега видела Сандра, замерев перед стеклом над головой Атрея? Что за равнины, что за изнемогающие от безмолвия просторы, что за пылающие недра, что за боль?.. За долгие годы, в которых было мало жизни и много бреда, бедная Сандра нагляделась на снега и на равнины, на просторы и на глубины, на безлюдье и на многолюдье - и всюду неизменным фоном присутствовала боль, боль, боль, неутолимая боль…
К тому времени, как Мин Моррок после встречи с Тёзкой осознал, что пора им с Сандрой переменить брачный статус, в семействе Хранителей Лунной Рощи тоже произошли изменения: родился мальчик, на котором почивала благодать служения - Сандрин брат, и Сандре был дан знак, что теперь она, если желает, может невозбранно снять с себя обеты девства. Приняв сие известие, Сандра поспешила поделиться им с супругом, однако менять статус брака на том этапе они не собрались - поменяли вот лишь после предания Лерры: один Аверкий забрал ребёнка с собой, другой подарил. Рождение маленького Мéрресса дало повод к потеплению отношений и с родителями, которые обрели долгожданного внука; один внук у них, правда, уже был, но через дочь, а тут у старшего сына наконец-то начало налаживаться, вот отцу с матерью и утешение! Установлению дружбы с родителями способствовал и ещё один фактор, о котором необходимо говорить отдельно; имя этого фактора было мэтр Гервáсий.
Мэтр Гервáсий был человеком незаурядным, и Мин Моррок не мог не оценить сего, едва будучи с ним познакомленным, но по привычке к осторожности долго не спешил раскрываться в общении. Их свёл между собою родич Ибис - Ис из Цитадели, женатый на двоюродной сестре Мин Моррока и относившийся к свойственнику с большим сочувствием. Умея не навязывать благодеяний, Ибис не тянул родича на предания своих сыновей, не обижался на отказы в других подобных мероприятиях - и Мин Моррок был ему за это страшно благодарен. Позиционируя себя грубым исским мужланом, Ибис довольно-таки деликатно познакомил Мин Моррока со своим, по сути дела, консультантом по семейным вопросам: ведь мэтр Гервасий существенно помог Ибису строить стратегию в общении с женой. Ибис очень переживал за Мин Моррока, что у того всё так сложно с супругой и с родителями, и был рад помочь любым способом - тем более столь неожиданно эффективным при бескровности. Он свёл их под тем предлогом, что Гервасий знаток разнообразных настольных интеллектуальных игр, до которых Мин Моррок был сам не свой; знакомство состоялось, и постепенно дело пошло. Общение происходило неспешно, встречи бывали не частыми, но долгими, Мин Моррок не был ничем завязан или обязан - всё это благоприятствовало; в конечном итоге Гервасий сумел донести до Мин Моррока ту мысль, что его несчастный отец - не абсолют надмирного злодейства, а всего-навсего зацикленный на своих представлениях старик, которого есть смысл пожалеть: не уступать по части значимых шагов, а просто пожалеть, научиться воспринимать его, образно говоря, не как старшего, а как младшего. На определённом этапе Мин Моррок воспринял сей подход и принялся действовать в соответствии с ним. Развитие дружбы, однако, предполагает взаимную откровенность - так что когда Мин Моррок расхрабрился и осмелился расспрашивать загадочного мэтра о его собственной судьбе, Гервасий был не вправе отказать; история его жизни повергла Мин Моррока в печаль.
Подлинное имя Гервасия было Гéрвес Монтáна, и он был беглый приморец, скрывающийся на Востоке от своих бывших сограждан. Гéрвес Монтáна относился к древнему благородному семейству Монтáнов - одному из редких приморских семейств, сохранивших фамильные имена. Монтаны делились на две ветки, семейство Монтáна и семейство Монтáно; история этих фамилий была зафиксирована в государственных архивах, всё это было не только ценно, но и секретно - Монтаны обеих веток традиционно имели в приморском правительстве большой вес. Брат-близнец Гервеса, Прόтас Монтана, с которым они были очень дружны, погиб молодым: не желая становиться политиком, он пошёл в космолётчики и при испытании очередной ракеты сгорел. Гервес сделался социологом и несколько лет пробыл консулом на Арийском Западе, где связал свою судьбу со второй веткой Монтанов. В том краю, где ему довелось работать, в своё время был консулом человек-легенда - Цéзарь Монтано, называемый на западный манер Чезáре и весьма популярный у местных. Будучи женатым на арийке, красавице-княжне Амальтéе, он не только сумел поставить дело так, что в Приморье его браку рукоплескали как образцу "дружбы народов", но и, когда его отозвали на Родину, умудрился оставить на Западе, жену и детей, хотя ему было велено привезти их с собой. Более того: ещё до своего отзыва Чезаре свозил супругу в Приморье и получил документ на будущего ребёнка - удостоверяющий, что ребёнок сей четы при желании может стать гражданином Приморья. Дети Чезаре и Амальтеи с гордостью демонстрировали эту бумагу гостям. Старшим ребёнком оказалась дочь, Ксения, унаследовавшая крутой характер своего отца и ослепительную красоту матери; Гервес и Ксения полюбили друг друга и поженились. Казалось, что счастливая жизнь на Западе продлится вечно - но сперва погиб ближайший друг Гервеса, брат Амальтеи Нектáрий, а потом Гервеса отозвали. Если бы не смерть Нектария, Гервес ни за что не согласился бы уехать, сбежал бы! - а тут отчаялся и отбыл. Ксению он, естественно, с собой не взял - тащить её в неволю, при том что скорее всего их разлучат, он никак не хотел. Однако Ксения изнемогла без мужа и приехала в Приморье сама, притом прибыла не через приморское консульство - в её краях приморцы не пустили бы её, понимая ситуацию - а воспользовалась восточным самолётом, который подбросил её до краёв вблизи Приморской стены. Далее она прошла пешком одна, имея на руках ту самую бумагу, удостоверявшую, что она может получить приморское гражданство. Гервес имел с ней серьёзный разговор, и она спокойно сказала ему, что хочет быть с ним вместе столько, сколько позволят обстоятельства - а если их разлучат, то делать себя объектом экспериментов она не позволит, у неё всегда есть возможность принять яд. Гервес взял с неё слово, что она не поступит так, будучи беременной или пока нужна будет ребёнку, после чего согласился принять её женой. Приморские власти охотно разрешили им жить семьёй, у них успел родиться сын, в честь дорогого для обоих родича названный Нектарием - однако в скором времени Гервес был отправлен за границу с новым заданием, теперь на Восток. Самые тяжёлые предчувствия Гервеса оправдались: однажды кое-кто из прибывших на Восток приморцев под секретом сообщил ему, что Ксению с ребёнком разлучили и направили в разные кацеты, после чего она убила себя. Гервес решил, что ему нет смысла возвращаться в Приморье, чтобы не ухудшать положение сына, и начал скрываться. Он переменил несколько мест жительства на Востоке, пользовался другими именами - ничего не помогало, выслеживали; на определённом этапе Гервес познакомился с сервами Клана Стражей и решил просить помощи у них. Ближайшим его другом был серв Ибиса Бальдр, имеющий в себе чёрную и даже клановую кровь; Бальдр обратился к Ибису, они организовали инсценировку гибели Гервеса в автокатастрофе и привезли его жить под крыло к Клану. Бальдр был человеком пожилым и вскорости умер, оставив на попечение Гервеса свою вдову, сына и дочь; сын Бальдра, Никс, был примерно того же возраста, что и оставшийся в Приморье маленький Нектарий, Нек.
Рассказывая Мин Морроку о своей жизни, о потерянном сыне Гервес умолчал - не только потому что это было слишком больно, но и на всякий случай: разорвал так разорвал, пусть мальчик растёт свободным. Мин Моррок понимал, что дети, которых воспитывает Гервес, это дети не его, а ибисовского покойного серва, но не обращал на этих детей большого внимания. В свою очередь, Гервес не очень много внимания обращал на маленького Мерра - когда Мерресс родился, Гервес был за Мин Моррока рад, но позже отнюдь не стремился к общению с Мерром, да и со счастливым папашей общение сократил, не желая оказывать на Мин Моррока никакого давления в смысле предания.
Мин Моррок вообще-то не хотел предавать Мерра, думал, как бы этого избежать; от своего дяди, брата матери, Юви-старшего, он под секретом узнал о том, что другой его дядя, брат отца - Мỷрр - в своё время избежал предания своего сына, устроив два застолья, одно для друзей отца, другое для своих сверстников, и наврав каждой компании, что предание, мол, состоится в другом месте, так уж получилось, а зато вот вам в утешение богатое угощение, только не выдавайте, что меня заставили сменить одну компанию на другую! Мин Моррок хотел тоже так сделать - но едва не погиб, пытаясь найти прикрытие в околоклановых кругах: его чуть не заманили под магическую чёрную жертву. Он запаниковал, Сандра тоже; чем больше усилий предпринимали они, чтобы избежать предания, тем туже скручивался узел - события стали сворачиваться в так называемую "воронку", как бывает, если жертвоприношение уже наметилось, но действующие лица пытаются ему помешать. Выйти из воронки очень трудно, такая ситуация чревата страшными последствиями. Самый сильный ужас Мин Моррок пережил, когда получилось следующее: компания розариевских сервов, с которыми вместе был воспитанник Гервеса Никс, к этому времени уже отчаянный хулиган, по ошибке разбила стекло минморроковской машины, а сам лично Никс дал ему, Мин Морроку, пинка - после чего в панике бежал, хотел срочно заключить в Розарии серваж, поскольку серва в залоги взять не могут, но ему отказали, а к Мин Морроку обратились с ядовитым вопросом: мол, тут у нас обидчик ваш, съесть нам его так или вас пригласить?.. Есть Никса они, правда, не стали, попугали только; Никс бежал и припал к Гервесу, умоляя спасти его, хотя вообще-то уже вовсю с ним ссорился. Гервес приехал к Мин Морроку, и тот, обливаясь холодным потом, думал, что сейчас выяснится, что Никс бежал куда глаза глядят и его взяли под жертву где-нибудь на клановой периферии, вот она, сила воронки!.. - так что когда оказалось, что Гервес прибыл просто-напросто просить за Никса прощения, Мин Моррок от облегчения едва не умер на месте. Гервес же со своей стороны видел, что Мин Моррок едва жив, понимал, что это связано с колебаниями насчёт предания - и не дерзнул предложить ему помощь, не сказал - держись, отказывайся от предания, вместе что-нибудь придумаем!.. - чего и не мог впоследствии себе простить. Весь этот ужас кончился тем, что Мин Моррок сдался, и когда Юви-старший прибыл с сообщением, что выследил человека, который в своё время чуть не убил камнем Сандру, что этот человек палит из пистолета в белый свет как в копеечку и что раз уж так фишка ложится, то лучше взять в залоги именно его - Мин Моррок сломался и согласился. Ни Юви-старший, ни Мин Моррок не догадывались, что этот экстравагантно ведущий себя человек - приморец; не выяснилось это и пока Атрей сидел взаперти в преддверии жертвы. Это вообще выяснилось только в кульминационный момент, когда его раздели и начали процедуру жертвоприношения: два неснимаемых кольца на левой, одно на правой. Два суицида, один побег.
- Я должен сказать вам нечто важное, мэтр Гервасий! - Мин Моррок бледен, волосы кажутся бесцветными, глубокая складка пересекает лоб. - Нечто такое, после чего вы, возможно, навсегда откажетесь со мной общаться. Вы знаете, что у меня недавно было предание. Так вот, залог моего сына оказался вашим соотечественником. Я не хочу сказать, что если бы я знал это заранее, я готов был бы отменить предание, но… вы понимаете… То есть я понимаю, что ваш соотечественник бежал из ада. Он был здесь гость или скиталец, и требовать от него социального поведения было нельзя. Я этого не знал. Мне очень жаль.
Гервес молил небо только об одном: чтобы ни словом и ни жестом не выдать отчаянную, истерическую мысль о сыне. Это всё равно, твердил он себе, это совершенно всё равно! - на этом месте мог бы быть любой, ты не сказал ему "не надо, откажись, я помогу" - теперь молчи, тем более - Никса-то он из-под удара вывел, считай что это замена!.. Гервес расспрашивал обо всём очень осторожно, стараясь поддержать Мин Моррока хотя бы сейчас, хотя бы в той мере, в которой хватало сил. Гервес положил себе во что бы то ни стало полюбить маленького Мерра - хотя бы этим покрыть то, что поневоле недодал его отцу и своему собственному сыну!.. Позже, когда Мерресс остался сиротой, это стало более чем актуально - но только вот увы, Гервес ведь и сам не зажился, хотя в каком-то смысле малыша прикрыть успел, и то уж ладно, и то хлеб…
Предание Церры, дочери Секунда, состоялось чуть раньше предания Мерресса - в те самые, столь тягостные для Мин Моррока дни. Секунд и Мин Моррок приложили массу усилий, чтобы это предание отменить: Мин Моррок ездил в Розарий, просил Валлора отдать ему залога Церры, Бена, раз Морроки не забрали Секунда и не требуют, чтобы им отдали вместо него Церру, сам Секунд в ногах валялся у отца; Валлор уже хотел было пойти на уступки, он тоже симпатизировал Бену и рад был бы его спасти - однако здесь на него было оказано давление, после которого весь либеранс кончился. Обстановка вокруг предания Церры была тяжёлая. Стараясь перебить похоронную мрачность, Бен поддразнивал Секунда, который день-деньской молчаливо благоустраивал ему быт - "что, мол, парень, ты такой бука, у тебя, что ли, зубы болят?" - покуда Секунд не рявкнул: "Да! Заранее!!!" - и вышел вон, уже неприкрыто заливаясь слезами. Бен устыдился; вскорости ему приснилось, что Секунд показывает ему ружьё и говорит: знаю, мол, что делать! - сейчас я из этого ружья убью дочь, потом убью жену, потом убью такого-то и такого-то, а тебя выведу!.. Бен в ужасе хочет его отвлечь, говорит - не делай этого, не спеши, я тебе помогу!.. - а Секунд ему: нет уж, лучше я тебя запру, а то ты молодой ещё родич, неопытный, ты будешь их всех жалеть - а я-то опытный, я-то никого не пожалею!..
Помимо ружья, из которого Моррок-старший в плену застрелил своего сына, по изнурительным снам тех дней кочевали приморские кольца. Секунду снилось Приморье - подробные, тоскливые, бесконечно тянущиеся сны: побудки и отбои, опаздывать нельзя, часов носить нельзя, необходимо на каждом шагу отмечаться в каких-то списках, на руках кольца, одно из которых назойливо жмёт, другое слегка болтается… "Надо же, оказывается, каким я в глубине души вижу наш Розарий!.." - поражался Секунд, пробуждаясь. - "Даже кольца! - как, в самом деле, странно, что у нас такого не бывает: ведь это было бы так естественно - в знак принадлежности к нашему дому, которую не разорвать ничем, надевать на руки пожизненные кольца, особенно если кто-то вдруг надумает бежать…
Самоубийство - на левой, побег на правой.
Фамильные кольца, а что?.. "
**********************************
Продолжение - вот здесь.
Напоминаем, что вводная информация о Приморье - вот здесь и ещё по метке "Приморье".