К происхождению представления о божественном всемогуществе
В кругах иудействующих «авраамистов», стремящихся вывести все христианские представления из иудаизма, принято таким же образом поступать с христианским (и, шире, «авраамическим») представлении о божественном всемогуществе (в православной традиции - о Боге как Вседержителе). При этом иудействующие ссылаются на одно из имён еврейского бога - šadday, которое, якобы, идею всемогущества и выражает.
Случаи употребления слова šadday (часто в сочетании ’ēl šadday) распределены по тексту еврейской Библии очень неравномерно. Оно встречается в остатках поэтической традиции, восходящей, возможно, ещё к эпохе Судей (см., напр., Быт. 49, 25; Числ. 24, 4, 16; Пс. 68, 15), что доказывает его глубокую древность. После этого оно оказывается самым частым обозначением бога патриархов в период от Авраама до Моисея в священнической традиции (см., напр., Быт. 17, 1; 28, 3; 35, 11; Исх. 6, 3). Вслед за тем наступает перерыв в его использовании, которое вновь возобновляется в архаизирующем языке Книги Иова и других поздних частей ТаНаХа.
Слово šadday состоит из корня šad и адъективного суффикса -ay (<-ayyu), его более древний вариант šadayyu восходит к ханаанейскому корню ŧdy/ŧdw, родственному корню аккадского слова šadû [<*ŧadwum] - «гора», широко использовавшегося ассирийцами и вавилонянами в качестве божественного эпитета (ср., например, одно из имён ассирийского бога Ашшура šadû rabû - «великая гора»). В Ханаане это слово использовалось как эпитет главы местного пантеона Эла, т.е. ’ēl šadday - это «Эл/бог горы», на которой собирался совет ханаанейских богов - «семидесяти сыновей Эла».
Однако первоначальное значение семитского корня ŧdy/ŧdw - «сосок», «женская грудь», о чём согласно свидетельствуют угаритское ŧd, еврейское šādayim, арамейское tēdayyā’, арабское ŧdy и т.д. Перенос значения «женская грудь» > «гора» вполне естественен и засвидетельствован во многих языках мира. Видимо, в период составления древнейших текстов ТаНаХа это происхождение слова šadday ещё вполне осознавалось, о чём свидетельствует Благословение Иакова - сборник фольклорных поговорок об израильских коленах, записанный в допленную эпоху.
В частности, об Иосифе в нём говорится: «От бога отца твоего, который и да поможет тебе, и от всемогущего [так в синодальном переводе] (šadday), который и да благословит тебя благословениями небесными свыше, благословениями бездны, лежащей долу, благословениями сосцов (šādayim) и утробы» (Быт. 49, 25). Как видим, šadday и šādayim упоминаются почти рядом, т.е., по всей видимости, автору этих строк связь между горой (šadday) и сосцами (šādayim) была ещё ясна, отсюда и игра словами. Также любопытно, что между этими двумя словами упоминается бездна (tehom), ханаанейское имя которой в точности соответствует имени аккадской Тиамат, а в эпосе «Энума элиш» груди Тиамат как раз напрямую отождествляются с горами.
Ясно, что ни в одном из своих значений корень слова šadday не имеет отношения к идее власти, а тем более к идее всемогущества. Этот смысл был ему впервые произвольно приписан переводчиками на греческий язык Книги Иова. В раньше всего переведённых частях еврейской Библии слово šadday ещё никак не связывается с идеей власти. Так, Септуагинта (и следующая ей церковнославянская Книга Бытия) в процитированном выше отрывке из Благословения Иакова переводит его как «бог мой». А вот в переведённой позднее Книге Иова šadday уже почти везде передаётся греческим словом pantokrator (слав. Вседержитель) (см.: Иов. 8, 5; 15, 25; 22, 17; 23, 16; 27, 2, 13; 33, 4; 34, 10, 12; 35, 13).
Переводчик, который, возможно, уже и не знал значения слова šadday, поставил на его место слово, выражающее представление греческой философской религии о всемогуществе Бога, но не имеющее никакого отношения к смыслу еврейского слова. Последующие переводчики стали переводить šadday как «всемогущий» уже везде. Так, в латинском тексте Вульгаты в том же Благословении Иакова оно переведено как omnipotens (кстати, «благословениями утробы» переведено как «benedictionibus vulvae», ха-ха). Вследствие этого возникло ложное представление о том, что христианское представление о божественном всемогуществе было как будто бы высосано из семитского сосца.
Случаи употребления слова šadday (часто в сочетании ’ēl šadday) распределены по тексту еврейской Библии очень неравномерно. Оно встречается в остатках поэтической традиции, восходящей, возможно, ещё к эпохе Судей (см., напр., Быт. 49, 25; Числ. 24, 4, 16; Пс. 68, 15), что доказывает его глубокую древность. После этого оно оказывается самым частым обозначением бога патриархов в период от Авраама до Моисея в священнической традиции (см., напр., Быт. 17, 1; 28, 3; 35, 11; Исх. 6, 3). Вслед за тем наступает перерыв в его использовании, которое вновь возобновляется в архаизирующем языке Книги Иова и других поздних частей ТаНаХа.
Слово šadday состоит из корня šad и адъективного суффикса -ay (<-ayyu), его более древний вариант šadayyu восходит к ханаанейскому корню ŧdy/ŧdw, родственному корню аккадского слова šadû [<*ŧadwum] - «гора», широко использовавшегося ассирийцами и вавилонянами в качестве божественного эпитета (ср., например, одно из имён ассирийского бога Ашшура šadû rabû - «великая гора»). В Ханаане это слово использовалось как эпитет главы местного пантеона Эла, т.е. ’ēl šadday - это «Эл/бог горы», на которой собирался совет ханаанейских богов - «семидесяти сыновей Эла».
Однако первоначальное значение семитского корня ŧdy/ŧdw - «сосок», «женская грудь», о чём согласно свидетельствуют угаритское ŧd, еврейское šādayim, арамейское tēdayyā’, арабское ŧdy и т.д. Перенос значения «женская грудь» > «гора» вполне естественен и засвидетельствован во многих языках мира. Видимо, в период составления древнейших текстов ТаНаХа это происхождение слова šadday ещё вполне осознавалось, о чём свидетельствует Благословение Иакова - сборник фольклорных поговорок об израильских коленах, записанный в допленную эпоху.
В частности, об Иосифе в нём говорится: «От бога отца твоего, который и да поможет тебе, и от всемогущего [так в синодальном переводе] (šadday), который и да благословит тебя благословениями небесными свыше, благословениями бездны, лежащей долу, благословениями сосцов (šādayim) и утробы» (Быт. 49, 25). Как видим, šadday и šādayim упоминаются почти рядом, т.е., по всей видимости, автору этих строк связь между горой (šadday) и сосцами (šādayim) была ещё ясна, отсюда и игра словами. Также любопытно, что между этими двумя словами упоминается бездна (tehom), ханаанейское имя которой в точности соответствует имени аккадской Тиамат, а в эпосе «Энума элиш» груди Тиамат как раз напрямую отождествляются с горами.
Ясно, что ни в одном из своих значений корень слова šadday не имеет отношения к идее власти, а тем более к идее всемогущества. Этот смысл был ему впервые произвольно приписан переводчиками на греческий язык Книги Иова. В раньше всего переведённых частях еврейской Библии слово šadday ещё никак не связывается с идеей власти. Так, Септуагинта (и следующая ей церковнославянская Книга Бытия) в процитированном выше отрывке из Благословения Иакова переводит его как «бог мой». А вот в переведённой позднее Книге Иова šadday уже почти везде передаётся греческим словом pantokrator (слав. Вседержитель) (см.: Иов. 8, 5; 15, 25; 22, 17; 23, 16; 27, 2, 13; 33, 4; 34, 10, 12; 35, 13).
Переводчик, который, возможно, уже и не знал значения слова šadday, поставил на его место слово, выражающее представление греческой философской религии о всемогуществе Бога, но не имеющее никакого отношения к смыслу еврейского слова. Последующие переводчики стали переводить šadday как «всемогущий» уже везде. Так, в латинском тексте Вульгаты в том же Благословении Иакова оно переведено как omnipotens (кстати, «благословениями утробы» переведено как «benedictionibus vulvae», ха-ха). Вследствие этого возникло ложное представление о том, что христианское представление о божественном всемогуществе было как будто бы высосано из семитского сосца.