у нас была
У нас была совершенно ужасная собака. 14 лет мы терпели ее лишенные каких-либо видимых причин нападения и потом уползали (иногда и в больницу) зализывать свои раны.
Нет, я не права, этот бандитизм достиг такого размаха, когда ему (псу) было три года, и мы уехали в Германию, а его оставили у родственников на месяц. Он был забран спустя год, который он провел в обществе наглого кота, униженный и никому не нужный (его там не любили).
Тяжелые испытания наложились на подозрительный у шпица от природы характер. После этого он предпочитал принимать превентивные меры, когда ему казалось (кто знает, что за мысли копошились в его вздорной башке), что ему грозит опасность. Нормальные псы, случайно укусив, тут же виновато ослабляют хватку, наш же Чорька, будучи существом истеричным, наоборот, сжимал зубы все сильнее, прокусывая до костей.
Врачи, лечившие нас (и наших многочисленных пострадавших гостей), спрашивали, жив ли еще этот агрессор. Но он жил, и как ни странно, мы его любили, невзирая на его подлости, как любят незадачливого ребенка. Конечно, нам нельзя было в его присутствии расслабиться, так как всегда возможно было нападение. Так, однажды я была с ним одна дома и разговаривала по телефону, он подкрался и напал на меня, неожиданно и очень страшно. Я выронила трубку и орала благим матом от боли и страха. Моя подруга, услышав жуткие вопли, пыталась спросить, что случилось, но я не отвечала. Когда я прибежала к ним, они набирали телефон полиции...
Теперь его нет больше. И образовалась пустота. Он занимал в нашей жизни больше места, чем мы могли себе вообразить.
А я бросаюсь на улице на каждую собаку, бегущую мне навстречу, и с надеждой спрашиваю, можно ли ее погладить.
Нет, я не права, этот бандитизм достиг такого размаха, когда ему (псу) было три года, и мы уехали в Германию, а его оставили у родственников на месяц. Он был забран спустя год, который он провел в обществе наглого кота, униженный и никому не нужный (его там не любили).
Тяжелые испытания наложились на подозрительный у шпица от природы характер. После этого он предпочитал принимать превентивные меры, когда ему казалось (кто знает, что за мысли копошились в его вздорной башке), что ему грозит опасность. Нормальные псы, случайно укусив, тут же виновато ослабляют хватку, наш же Чорька, будучи существом истеричным, наоборот, сжимал зубы все сильнее, прокусывая до костей.
Врачи, лечившие нас (и наших многочисленных пострадавших гостей), спрашивали, жив ли еще этот агрессор. Но он жил, и как ни странно, мы его любили, невзирая на его подлости, как любят незадачливого ребенка. Конечно, нам нельзя было в его присутствии расслабиться, так как всегда возможно было нападение. Так, однажды я была с ним одна дома и разговаривала по телефону, он подкрался и напал на меня, неожиданно и очень страшно. Я выронила трубку и орала благим матом от боли и страха. Моя подруга, услышав жуткие вопли, пыталась спросить, что случилось, но я не отвечала. Когда я прибежала к ним, они набирали телефон полиции...
Теперь его нет больше. И образовалась пустота. Он занимал в нашей жизни больше места, чем мы могли себе вообразить.
А я бросаюсь на улице на каждую собаку, бегущую мне навстречу, и с надеждой спрашиваю, можно ли ее погладить.