Проснулись утром, и такое странное чувство… такой странный свет. Раздвинул шторы, а там - ба!.. Всё, всё в снегу! А ведь еще вчера был дождь, смывший остатки снега зимнего. Но не тут-то было, понятно. Но вот этот «первый снег», за которым не зима, а скорая и неизбежная весна был почему-то очень приятен. Смешанное, но приятное чувство, трудноопределимое.
«... Смотреть на штору было так хорошо, и я бы даже не ответил тому, кто попытался бы отвлечь меня от рассматриванья шторы. Синий ее цвет благодаря, быть может, не красоте, а необыкновенной яркости как бы затмил все цвета, какие открывались моим глазам со дня моего рождения вплоть до той минуты, когда я выпил вина и оно начало на меня действовать, - по сравнению с синевой шторы они казались мне тусклыми, никакими, словно тьма, представляющаяся слепорожденным, которые долго жили во мраке, а затем, после операции, увидели наконец цвета. Старик кондуктор пришел проверить билеты. Серебряный блеск металлических пуговиц на его мундире не мог не прельстить меня. Мне хотелось попросить его посидеть с нами. Но он прошел в соседний вагон, и я с завистью подумал о том, что путейцы, проводящие все время на железной дороге, наверное, каждый день видят старого кондуктора. Рассматриванье с полуоткрытым ртом шторы уже не доставляло мне прежнего удовольствия».
(Марсель Пруст, «Под сенью девушек в цвету»)