Что нам дедовы победы? (окончание)
(окончание)
Победа реальна, лишь когда она не позволяет возродиться тому, с чем сражались победители. Мы говорим, что наши деды победили фашизм. Они победили фашистское государство. Это несомненно. Безоговорочная капитуляция была подписана, затем Нюрнберг, казалось бы, можно сказать и о победе над фашизмом? Если сводить это явление к диктаторским государственным политическим режимам в странах, проигравших Вторую мировую войну, то, конечно же, да.
Однако, если учесть, что и франкистский режим у нас было принято называть фашистским, а Испании вообще было ни тепло, ни холодно от побед наших дедов, тогда о какой победе над фашизмом в 1945 г. допустимо говорить? Победа была над коалицией фашистских и профашистских государств.
Впрочем, что это была за победа? Победа в затянувшемся на четыре года сражении, или в войне, которая со стороны советских солдат была направлена поначалу на защиту своей Родины, затем на освобождение Европы от фашизма и на «уничтожение гадины в ее логове»?
Чтобы победить в войне (да простят меня профессионалы), мало добиться капитуляции враждебной стороны, мало политически подчинить себе враждебное государство. Надо понять сущность явления, составившего весь пафос неприятеля, и уничтожить, истребить все, что способно его возродить. Понят ли был у нас фашизм?
Нет. Фашизм у нас, как правило, понят не был, за исключением, разве что горстки специалистов. Его сущность сводилась в массовом сознании к агрессии против Советского Союза, к зверствам на оккупированных территориях, к лагерям смерти с крематориями и газовыми камерами, к 20 000 000 погибших советских людей, к гитлеровским планам всемирного господства и частичного или полного уничтожения неполноценных рас… Лидеры нацизма изображались этакими истеричными маньяками-убийцами, а народные массы, поддерживавшие их - обезумевшей толпой, тупым стадом, склонным мутировать в стаю хищников, стоит лишь хозяину крикнуть: «Фас!»
Однако все это - лишь производные признаки. Без осознания существенных признаков того социально-политического явления, которое с чьей-то легкой руки стали обобщенно называть «фашизмом», расширив поначалу достаточно узкий термин, который иные «знатоки истории» поныне пытаются свести к диктаторскому режиму в отдельно взятой стране на Апеннинском полуострове, мы остаемся беззащитными перед этим злом, и рискуем вольно или невольно своими руками его возродить, или попустить это сделать тем, кто осознанно и целенаправленно стремится это сделать.
Чтобы выработать условный рефлекс на фашистскую терминологию и символику, поверхностного натаскивания может и хватить, но только до поры до времени. Потому что, демонизируя фашизм, мы рискуем его проглядеть в натуральном виде, и, на словах осуждая и клеймя, поддержать его прорастание и процветание в себе и вокруг себя.
Победить не только нацистскую Германию, а фашизм СССР мог, лишь сам перестав существовать как фашистское государство. Невозможно победить в другом то, что культивируешь в себе. Нацизм и коммунизм, как и фашизм итальянский или испанский, чилийский или греческий - это разные версии одного в сущности явления, абсолютизировавшего «единство снизу», если выражаться словами протопресвитера Александра Шмемана.
Эта абсолютизация неизбежно апеллирует к культу силы и сакрализует власть. А власть, в свою очередь, целенаправленно культивирует свою мифологию, создавая героев и мучеников и назначая врагов и предателей, связывая народ кровью жертв за «правое дело», за «святые идеалы» в фасции - пучки прутьев, с которыми ходили в Древнем Риме ликторы, приводившие в исполнение уголовные приговоры.
Эти-то фасции, с вложенной в них секирой, - и стали символом итальянского фашизма (фасции символизировали право магистрата добиваться исполнения своих решений силой, но секира вкладывалась в них только за пределами города, внутри которого приговаривать к смерти мог только сам народ).
Так вот, по идее, реальная победа над фашизмом забрезжила в эпоху перестройки, когда пошатнулось, а затем рухнуло всевластие КПСС. Однако именно по мере ослабления тотальной власти коммунистической версии фашизма началось неслыханное унижение чести воинов-освободителей. Вспомним эти лотки с орденами и медалями на улицах наших городов… Что ветераны, движимые нуждой, шли на это - им простительно. А вот что государство не приняло ответных мер, чтобы лишить это явление почвы - это на совести всех, кто тогда находился у власти.
И если бы торговали знаками воинской доблести те лишь, кому они принадлежали!.. Так ведь нет! Кто только этим «бизнесом» не занимался! И что? Не припомню, чтобы в Думу был внесен законопроект о незаконности торговли знаками боевых наград. Что в конце 80-х - начале 90-х так, казалось бы, внезапно произошло с людьми, которые вчера еще салютовали вечному огню и сдавали комсомольские зачеты? Если бы это было искренне, такой метаморфозы не произошло бы в одночасье.
Поскольку фашизм нацистский был побежден фашизмом коммунистическим, то, как только последний ослабел, первый стал поднимать голову, глумясь над своими победителями. И не только в этой истории с боевыми наградами, ставшими предметами унизительной для ветеранов купли-продажи. Мало того, в нашем отечественном фашизме начала формироваться его нацистская версия, которая, как ни странно, порой встречает весьма толерантное отношение со стороны представителей вроде бы традиционно-антагонистичной коммунистической версии. Оно и понятно, главное - это патриотизм, остальное - несущественные подробности, не так ли?
Фашизм - явление глубинное и многоликое, которое недопустимо, некорректно сводить к одной из его версий, упуская из внимания сущность, которая может возрождаться в новых формах, соответствующих конкретным условиям.
Помню, состоялся у меня спор с одним апологетом советского режима и сторонником «сильной руки». Мало-помалу он вынудил меня задать прямой вопрос: не единственный ли недостаток немецкого национал-социализма в том, что Гитлер попытался завоевать СССР? Мой оппонент, сознательно позиционировавший себя как советский человек, ушел от ответа.
Так что, можем мы сказать, что советский народ победил фашизм, если под фашизмом он понимал иноземную рать, а сам исповедовал фашистское отношение к власти и личности?
В качестве иллюстрации. В истории той художественной спецшколы, которую я окончил в Кишиневе, была одна мрачная страница: несколько лет ею руководила компания аферистов, которые мало того, что разворовывали ее имущество, так еще и условия работы и обучения в ней (школа-интернат) создали невыносимые. Дело ее в итоге разбиралось на коллегии министерства культуры СССР, уголовное дело по статье за злоупотребление властью с насилием слушалось в суде (благополучно развалилось, потому что судья, как это выяснилось впоследствии, был знакомый обвиняемого).
Состав этой ОПГ школьного масштаба был весьма колоритен (упомяну лишь нескольких):
1) бывший офицер НКВД, дошедший до Берлина, подполковник запаса - завсклада и одновременно (не смейтесь очень громко) председатель народного контроля; 2) его заместитель по народному контролю - преподаватель биологии, географии и химии, страдавший клептоманией, но благополучно выезжавший за счет своей партийности, по всей вероятности, приобретший свой недуг вследствие контузии, которую он получил на войне, будучи… офицером королевской румынской армии, а до того (опять же, не смейтесь) - членом Железной гвардии (румынской фашистской организации, разгромленной маршалом Антонеску в 1941 г.), о чем он впоследствии охотно рассказывал на митингах, когда перестройка вошла в свою «безальтернативную» фазу; 3) парторг, уволенный из армии за садизм, а из милиции за взятки (это же все равно, что из публичного дома за разврат), непонятно за что из “Скорой помощи” (именно его судили за злоупотребление властью), непосредственно устроивший в школе атмосферу психотеррора.
Так вот, в этих условиях существовало у нас свое «сопротивление». Чтобы привлечь внимание Москвы, мною был составлен текст телеграммы, который надо было дать на подпись всему нашему 10-му классу (в алфавитном порядке, чтобы не выявлять актив) и отправить в «Комсомольскую Правду». Мне удалось собрать лишь небольшую часть подписей к тому моменту, когда в класс, где я поджидал очередную группу коллег, вошел тот самый перекрасившийся железногвардеец и попытался отнять недоподписанный лист.
После непродолжительной потасовки я выхватил из стола бумагу, выскочил в коридор, затем, чудом не разбившись, скатился по лестнице и, вылетев в парадную дверь, помчался по вечерним улицам родного города.
Поскольку телеграмму надо было отправлять срочно, а собрать остальные подписи не представлялось возможным (в согласии подписать всех одноклассников, за исключением одного, я не сомневался), было принято решение просто выстроить под телеграммой их алфавитный список.
Вкратце скажу, что результат у этого воззвания был. Тем более, что, как выяснилось впоследствии, аналогичное письмо было отправлено учащимися 11-го класса, из которого одного парня за показания, данные на суде, военрук, пользуясь своими связями, чуть с середины учебного года не отправил в Афганистан (и не говорите, что такое было невозможно; это не удалось только благодаря моей маме, которая пошла в ЦК КП МССР, после чего властной рукой высокого чиновника уже запущенная машина была остановлена). На следующий учебный год администрация была заменена (красный железногвардеец, правда, усидел тогда на своем учительском стуле).
Так вот, в начале 80-х, через пару лет после описанных событий, разговаривал я с одним из своих одноклассников. Вспомнили мы школу и тот инцидент с отправкой телеграммы от имени всего класса, выложив список класса, не получив согласие каждого из них персонально, основываясь лишь на, пусть обоснованном, но все же предположении, что они все, за исключением одного, подписали бы. И вот мой одноклассник тогда назвал этот акт «фашизмом»…
Я опешил. Его обвинение показалось мне настолько несправедливым и оскорбительным! Ведь мы привыкли относиться к этому термину как к ругательству, нарицая «фашизмом» какую-нибудь запредельную жестокость, военные преступления, бесчеловечную эксплуатацию человека, геноцид по расовому или национальному признаку, крайние проявления антикоммунизма, тоталитарный диктаторский режим, устанавливаемый, опять же, ради укрепления власти эксплуататоров и порабощения трудящихся… Какое это могло иметь отношение к той борьбе с садистами и аферистами, которая могла стоить мне очень дорого, если бы мы проиграли?!
Ну, подумаешь, я знал, кто не подпишет, так ему и не предложил бы, чтобы не настучал, и если бы подписи были собраны, то в телеграмме были бы указаны только те, кто в самом деле подписал, а тут просто перечень остался под текстом (каждый расписывался напротив своего места в приготовленном алфавитном перечне) и так он и ушел… что такого?!..
Поначалу я ни на что иное не был способен, кроме как дуться, будучи оскорбленным в своих самых светлых чувствах, и не сомневаясь, что собеседник мой брякнул это, лишь бы уязвить поглубже, что у него и получилось. Однако вскоре я доразмышлялся до того, что согласился с ним. Отдавал он себе в этом отчет или нет, но он тогда попал пальцем в небо: в этом-то и сущность фашизма, что ради цели, которая кажется высокой, людей используют как массу.
И тут непринципиально - поистине высокая была преследуемая мною цель или казалась таковой: так делать нельзя! Потому что, при самых благих намерениях - это фашизм, хотя бы и в зачаточном состоянии, когда благое намерение облагодетельствовать человечество уже, по меньшей мере, чревато идеей сверхчеловека, в призме которой «прочие человецы» суть быдло. Людьми нужно управлять для их же блага, не видя в них личностей, но лишь детали механизма, и поощряя индивидуальность лишь для создания среди них иллюзии свободы, при все более прочном, благодаря «бархатности», их порабощении с одной стороны через страсти, а с другой - через внушенные идеи. Эта идея неявно в самом начале, но потенциально уже присутствует.
Так что, как это ни парадоксально, однако, фашизма в себе и в своей среде следует опасаться всем, независимо от политических убеждений. Фашизм - вовсе не привилегия ультра-консервативно настроенных людей, как это может показаться. Он с легкостью и даже еще эффективней (в силу неожиданности) может проникать в среду тех, кто мнят себя либералами, но проявляют крайнюю нетерпимость к чужому мнению, забывая, что девиз либерализма - Вольтеровское «мне ненавистны ваши убеждения, но я жизнь отдам, чтобы вы могли их свободно высказывать» (простите, если неточно процитировал).
Фото: Reuters
«Убей фашиста!»… в себе
Наши деды воевали не только с нацистской Германией. Они воевали, как умели и понимали, против фашизма, который оказался в целом более живучим, нежели его отдельные геополитические воплощения. Их война закончится только с окончательной победой именно над фашизмом, а для этого он должен быть нами распознан и обличен.
Для начала необходимо понять, что фашизм (в широком смысле этого слова) - явление не политического, а метафизического порядка, присутствующее в обществе наподобие вируса, который может активизироваться, модифицироваться, замирать и возрождаться, но он совершенно неистребим политическими средствами именно в силу своей метафизической сущности.
«Политической вакцины» от фашизма нет и быть не может, поскольку его природа не политическая и даже не социальная. Фашизм - явление духовного порядка. Социально-экономические факторы могут способствовать его активизации, они же определяют его тип, но само его существование обеспечивается не историческими условиями, а греховностью человеческой природы.
Грех - понятие не абстрактно-этическое, а сугубо религиозное, ибо это в первую очередь - искажение взаимоотношений с Богом. В данном случае речь о наиболее дерзком, откровенном противопоставлении богоугодному «единству свыше» - богопротивного «единства снизу».
Вернемся к этимологии слова «фашизм». Как уже было вскользь упомянуто выше, итальянское слово fascismo происходит от fascio - пучок, связка, объединение. Фасция - непревзойденный образ-символ «единства снизу» не столько потому, что пучок не сломать, в отличие от каждого прута порознь, сколько потому, что фасции ликторов - это символ власти авторитарной, власти карающей за «наглость необщего мнения», предпочитающей вести диалог с позиции силы, поощряющей культ силы.
И в этом смысле большевизм является наиболее каинитским воплощением этого типа единства в силу своей откровенной богоборческой сути. Никакое другое историческое воплощение фашизма не было столь сознательно и определенно ориентировано на разрушение «единства свыше». Но столь откровенное проявление богоборчества в большевизме отнюдь не есть индивидуальная особенность последнего. Большевизм всего лишь наиболее полно, во всем ужасающем уродстве обнажил дьявольскую сущность фашистского хтоноцентризма.
Хтон (χθών <хфон>) по-гречески значит: земля, страна. Отсюда и слово автохтонный (ἀυτόχθων <автохфон> - туземный, ἀυτόχθονες <автохфонес> - туземцы, первоначальные или коренные жители страны). Понятие «автохтонный» подразумевало порой происхождение народа из той самой земли, которую он населяет, - коренной в буквальном смысле.
Но хотя для любого фашизма национализм характерен в той или иной степени, хтоноцентризм не сводится к национальному эгоизму или к гипертрофированному патриотизму. Человек может узко мыслить земное объединяющее начало (родина, кровь, достояния национальной гордости), может шире (идеи евразийства, пангерманизма, панславянства, панэллинизма или космополитизма, интернационализма, и др.), но хтоническая сущность остается неизменной - это «единство снизу».
Религия и церковность, призванные служить «единству свыше», эксплуатируются как средства достижения вполне земной цели.
Именно эксплуатируются. Ничего нет противоестественного в том, чтобы освящать религиозными идеалами социальную жизнь, преображая ее в евангельском духе. Противоестественно лишь смещение ценностей, в итоге чего духовное ставится на службу земному, вечное рассматривается лишь как средство достижения каких бы то ни было благих, но все же преходящих по своей природе, целей.
И тогда неизбежно извращение понимания пути спасения - человек признает допустимым делить мир на людей и нелюдей (мало-помалу вырабатывая богословско-философское обоснование своему мировоззрению), попирать евангельские заповеди, восставать против неугодной (по причине ее несогласия с хтонической идеологией) церковной иерархии, возводить на уровень церковного почитания исторические личности за заслуги перед земным отечеством. При этом совершенно игнорируются слова Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16; 26) и православное учение о спасении, соответственно которому человек спасается не делами, а плодами духовными, проявляющимися в делах веры.
Социальная и патриотическая активность Церкви по сути своей ориентирована в диаметрально-противоположном фашизму направлении. Не случайно в той же Италии в авангарде антифашистского движения были социально-активные католические организации, а Папе, когда он попытался повлиять на Муссолини, дабы смягчить репрессии, последний «указал его место», сказав, что государство в первую очередь фашистское. Хотя, как известно, были католические иерархи, которые сотрудничали с фашистами и благословляли, например, геноцид сербов, преподнося его как дело веры, но это было именно проникновение фашизма в церковную среду, а не выражение патриотической концепции их конфессии (точно так же и в истории Русской Православной Церкви на самом иерархически-высоком уровне были случаи постыдного соглашательства с мировоззренчески чуждыми движениями, идеями, режимами, но это нисколько не выражает сущности христоцентричной церковной концепции).
Хтоноцентризм чрезвычайно широк, плюралистичен - полярно противоположные идеологии либерализма и фашизма успешно охватываются им.
Упомянутые враждебные мировоззренческие направления в нем - всего лишь различные типы сетей, в которые улавливается человечество, смотря по вкусам, убеждениям и уровню развития. С той лишь разницей, что космополитичный хтоноцентризм стремится к «цивилизованному» объединению всего мира в единое целое, мягко, незаметно вводя тотальный контроль всего человечества, тогда как фашистский хтоноцентризм склонен добиваться тех же самых целей с позиций силы, авторитарно (последний может и не претендовать на мировое господство, удовлетворяясь установлением тотального «пучкового» единства «в отдельно взятой стране»). Первый соблазняет, второй насилует, но и тот, и другой господствуют, эксплуатируют, не любя, а пользуясь.
Хтоноцентризм - это противоположная теоцентризму, мировоззренческая аксиологическая система, абсолютизирующая и сакрализующая относительные ценности психоматериального бытия, профанирующая тем самым абсолютные самоценности.
Это мировоззрение может на одном полюсе превозносить ценности культуры, называя их духовными и вечными, на другом отрицать их, низводя все достижения культуры на пещерный уровень, однако и то и другое будет укладываться в основные условия хтонической системы ценностей, утверждаясь в данном преходящем мире, мысля себя в его параметрах.
Не случайно в Библии Каин представлен земледельцем, причем земледельцем небогоугодным - его труд и упование обращены к глубинам земли, не столько к почве, сколько к метафизическим недрам; туда устремлено его сердце, там источник его творческого вдохновения. С Небом он считается, как и со всем, что с неба подается, но лишь как со средством достижения поставленной земной цели. Это сущность язычества еще до возникновения политеизма.
Каин и Авель
Кроме того, χθών - это не только земля и страна, но еще и почва; не просто поверхность земли, но и ее внутренность, недро. Хтонические боги древнегреческой мифологии - это существа подземного царства.
Господь однажды спустился в преисподнюю, сокрушил врата адовы и освободил пленников. Иного пути победы над фашизмом нет, кроме как во Христе: сораспинаясь Ему, чтобы Ему же и совоскреснуть. Господь связал силы ада, разорил его, не оставив «мертвого ни одного во гробе», но оставив нам право в своих сердцах выбирать, что там: Он, возводящий на небо, или преисподняя, которая начинается с невинной поверхности почвы.
Он не тащит нас из личной преисподней за волосы, а протягивает руку. Как мы ответим?
Победа реальна, лишь когда она не позволяет возродиться тому, с чем сражались победители. Мы говорим, что наши деды победили фашизм. Они победили фашистское государство. Это несомненно. Безоговорочная капитуляция была подписана, затем Нюрнберг, казалось бы, можно сказать и о победе над фашизмом? Если сводить это явление к диктаторским государственным политическим режимам в странах, проигравших Вторую мировую войну, то, конечно же, да.
Однако, если учесть, что и франкистский режим у нас было принято называть фашистским, а Испании вообще было ни тепло, ни холодно от побед наших дедов, тогда о какой победе над фашизмом в 1945 г. допустимо говорить? Победа была над коалицией фашистских и профашистских государств.
Впрочем, что это была за победа? Победа в затянувшемся на четыре года сражении, или в войне, которая со стороны советских солдат была направлена поначалу на защиту своей Родины, затем на освобождение Европы от фашизма и на «уничтожение гадины в ее логове»?
Чтобы победить в войне (да простят меня профессионалы), мало добиться капитуляции враждебной стороны, мало политически подчинить себе враждебное государство. Надо понять сущность явления, составившего весь пафос неприятеля, и уничтожить, истребить все, что способно его возродить. Понят ли был у нас фашизм?
Нет. Фашизм у нас, как правило, понят не был, за исключением, разве что горстки специалистов. Его сущность сводилась в массовом сознании к агрессии против Советского Союза, к зверствам на оккупированных территориях, к лагерям смерти с крематориями и газовыми камерами, к 20 000 000 погибших советских людей, к гитлеровским планам всемирного господства и частичного или полного уничтожения неполноценных рас… Лидеры нацизма изображались этакими истеричными маньяками-убийцами, а народные массы, поддерживавшие их - обезумевшей толпой, тупым стадом, склонным мутировать в стаю хищников, стоит лишь хозяину крикнуть: «Фас!»
Однако все это - лишь производные признаки. Без осознания существенных признаков того социально-политического явления, которое с чьей-то легкой руки стали обобщенно называть «фашизмом», расширив поначалу достаточно узкий термин, который иные «знатоки истории» поныне пытаются свести к диктаторскому режиму в отдельно взятой стране на Апеннинском полуострове, мы остаемся беззащитными перед этим злом, и рискуем вольно или невольно своими руками его возродить, или попустить это сделать тем, кто осознанно и целенаправленно стремится это сделать.
Чтобы выработать условный рефлекс на фашистскую терминологию и символику, поверхностного натаскивания может и хватить, но только до поры до времени. Потому что, демонизируя фашизм, мы рискуем его проглядеть в натуральном виде, и, на словах осуждая и клеймя, поддержать его прорастание и процветание в себе и вокруг себя.
Победить не только нацистскую Германию, а фашизм СССР мог, лишь сам перестав существовать как фашистское государство. Невозможно победить в другом то, что культивируешь в себе. Нацизм и коммунизм, как и фашизм итальянский или испанский, чилийский или греческий - это разные версии одного в сущности явления, абсолютизировавшего «единство снизу», если выражаться словами протопресвитера Александра Шмемана.
Эта абсолютизация неизбежно апеллирует к культу силы и сакрализует власть. А власть, в свою очередь, целенаправленно культивирует свою мифологию, создавая героев и мучеников и назначая врагов и предателей, связывая народ кровью жертв за «правое дело», за «святые идеалы» в фасции - пучки прутьев, с которыми ходили в Древнем Риме ликторы, приводившие в исполнение уголовные приговоры.
Эти-то фасции, с вложенной в них секирой, - и стали символом итальянского фашизма (фасции символизировали право магистрата добиваться исполнения своих решений силой, но секира вкладывалась в них только за пределами города, внутри которого приговаривать к смерти мог только сам народ).
Так вот, по идее, реальная победа над фашизмом забрезжила в эпоху перестройки, когда пошатнулось, а затем рухнуло всевластие КПСС. Однако именно по мере ослабления тотальной власти коммунистической версии фашизма началось неслыханное унижение чести воинов-освободителей. Вспомним эти лотки с орденами и медалями на улицах наших городов… Что ветераны, движимые нуждой, шли на это - им простительно. А вот что государство не приняло ответных мер, чтобы лишить это явление почвы - это на совести всех, кто тогда находился у власти.
И если бы торговали знаками воинской доблести те лишь, кому они принадлежали!.. Так ведь нет! Кто только этим «бизнесом» не занимался! И что? Не припомню, чтобы в Думу был внесен законопроект о незаконности торговли знаками боевых наград. Что в конце 80-х - начале 90-х так, казалось бы, внезапно произошло с людьми, которые вчера еще салютовали вечному огню и сдавали комсомольские зачеты? Если бы это было искренне, такой метаморфозы не произошло бы в одночасье.
Поскольку фашизм нацистский был побежден фашизмом коммунистическим, то, как только последний ослабел, первый стал поднимать голову, глумясь над своими победителями. И не только в этой истории с боевыми наградами, ставшими предметами унизительной для ветеранов купли-продажи. Мало того, в нашем отечественном фашизме начала формироваться его нацистская версия, которая, как ни странно, порой встречает весьма толерантное отношение со стороны представителей вроде бы традиционно-антагонистичной коммунистической версии. Оно и понятно, главное - это патриотизм, остальное - несущественные подробности, не так ли?
Фашизм - явление глубинное и многоликое, которое недопустимо, некорректно сводить к одной из его версий, упуская из внимания сущность, которая может возрождаться в новых формах, соответствующих конкретным условиям.
Помню, состоялся у меня спор с одним апологетом советского режима и сторонником «сильной руки». Мало-помалу он вынудил меня задать прямой вопрос: не единственный ли недостаток немецкого национал-социализма в том, что Гитлер попытался завоевать СССР? Мой оппонент, сознательно позиционировавший себя как советский человек, ушел от ответа.
Так что, можем мы сказать, что советский народ победил фашизм, если под фашизмом он понимал иноземную рать, а сам исповедовал фашистское отношение к власти и личности?
В качестве иллюстрации. В истории той художественной спецшколы, которую я окончил в Кишиневе, была одна мрачная страница: несколько лет ею руководила компания аферистов, которые мало того, что разворовывали ее имущество, так еще и условия работы и обучения в ней (школа-интернат) создали невыносимые. Дело ее в итоге разбиралось на коллегии министерства культуры СССР, уголовное дело по статье за злоупотребление властью с насилием слушалось в суде (благополучно развалилось, потому что судья, как это выяснилось впоследствии, был знакомый обвиняемого).
Состав этой ОПГ школьного масштаба был весьма колоритен (упомяну лишь нескольких):
1) бывший офицер НКВД, дошедший до Берлина, подполковник запаса - завсклада и одновременно (не смейтесь очень громко) председатель народного контроля; 2) его заместитель по народному контролю - преподаватель биологии, географии и химии, страдавший клептоманией, но благополучно выезжавший за счет своей партийности, по всей вероятности, приобретший свой недуг вследствие контузии, которую он получил на войне, будучи… офицером королевской румынской армии, а до того (опять же, не смейтесь) - членом Железной гвардии (румынской фашистской организации, разгромленной маршалом Антонеску в 1941 г.), о чем он впоследствии охотно рассказывал на митингах, когда перестройка вошла в свою «безальтернативную» фазу; 3) парторг, уволенный из армии за садизм, а из милиции за взятки (это же все равно, что из публичного дома за разврат), непонятно за что из “Скорой помощи” (именно его судили за злоупотребление властью), непосредственно устроивший в школе атмосферу психотеррора.
Так вот, в этих условиях существовало у нас свое «сопротивление». Чтобы привлечь внимание Москвы, мною был составлен текст телеграммы, который надо было дать на подпись всему нашему 10-му классу (в алфавитном порядке, чтобы не выявлять актив) и отправить в «Комсомольскую Правду». Мне удалось собрать лишь небольшую часть подписей к тому моменту, когда в класс, где я поджидал очередную группу коллег, вошел тот самый перекрасившийся железногвардеец и попытался отнять недоподписанный лист.
После непродолжительной потасовки я выхватил из стола бумагу, выскочил в коридор, затем, чудом не разбившись, скатился по лестнице и, вылетев в парадную дверь, помчался по вечерним улицам родного города.
Поскольку телеграмму надо было отправлять срочно, а собрать остальные подписи не представлялось возможным (в согласии подписать всех одноклассников, за исключением одного, я не сомневался), было принято решение просто выстроить под телеграммой их алфавитный список.
Вкратце скажу, что результат у этого воззвания был. Тем более, что, как выяснилось впоследствии, аналогичное письмо было отправлено учащимися 11-го класса, из которого одного парня за показания, данные на суде, военрук, пользуясь своими связями, чуть с середины учебного года не отправил в Афганистан (и не говорите, что такое было невозможно; это не удалось только благодаря моей маме, которая пошла в ЦК КП МССР, после чего властной рукой высокого чиновника уже запущенная машина была остановлена). На следующий учебный год администрация была заменена (красный железногвардеец, правда, усидел тогда на своем учительском стуле).
Так вот, в начале 80-х, через пару лет после описанных событий, разговаривал я с одним из своих одноклассников. Вспомнили мы школу и тот инцидент с отправкой телеграммы от имени всего класса, выложив список класса, не получив согласие каждого из них персонально, основываясь лишь на, пусть обоснованном, но все же предположении, что они все, за исключением одного, подписали бы. И вот мой одноклассник тогда назвал этот акт «фашизмом»…
Я опешил. Его обвинение показалось мне настолько несправедливым и оскорбительным! Ведь мы привыкли относиться к этому термину как к ругательству, нарицая «фашизмом» какую-нибудь запредельную жестокость, военные преступления, бесчеловечную эксплуатацию человека, геноцид по расовому или национальному признаку, крайние проявления антикоммунизма, тоталитарный диктаторский режим, устанавливаемый, опять же, ради укрепления власти эксплуататоров и порабощения трудящихся… Какое это могло иметь отношение к той борьбе с садистами и аферистами, которая могла стоить мне очень дорого, если бы мы проиграли?!
Ну, подумаешь, я знал, кто не подпишет, так ему и не предложил бы, чтобы не настучал, и если бы подписи были собраны, то в телеграмме были бы указаны только те, кто в самом деле подписал, а тут просто перечень остался под текстом (каждый расписывался напротив своего места в приготовленном алфавитном перечне) и так он и ушел… что такого?!..
Поначалу я ни на что иное не был способен, кроме как дуться, будучи оскорбленным в своих самых светлых чувствах, и не сомневаясь, что собеседник мой брякнул это, лишь бы уязвить поглубже, что у него и получилось. Однако вскоре я доразмышлялся до того, что согласился с ним. Отдавал он себе в этом отчет или нет, но он тогда попал пальцем в небо: в этом-то и сущность фашизма, что ради цели, которая кажется высокой, людей используют как массу.
И тут непринципиально - поистине высокая была преследуемая мною цель или казалась таковой: так делать нельзя! Потому что, при самых благих намерениях - это фашизм, хотя бы и в зачаточном состоянии, когда благое намерение облагодетельствовать человечество уже, по меньшей мере, чревато идеей сверхчеловека, в призме которой «прочие человецы» суть быдло. Людьми нужно управлять для их же блага, не видя в них личностей, но лишь детали механизма, и поощряя индивидуальность лишь для создания среди них иллюзии свободы, при все более прочном, благодаря «бархатности», их порабощении с одной стороны через страсти, а с другой - через внушенные идеи. Эта идея неявно в самом начале, но потенциально уже присутствует.
Так что, как это ни парадоксально, однако, фашизма в себе и в своей среде следует опасаться всем, независимо от политических убеждений. Фашизм - вовсе не привилегия ультра-консервативно настроенных людей, как это может показаться. Он с легкостью и даже еще эффективней (в силу неожиданности) может проникать в среду тех, кто мнят себя либералами, но проявляют крайнюю нетерпимость к чужому мнению, забывая, что девиз либерализма - Вольтеровское «мне ненавистны ваши убеждения, но я жизнь отдам, чтобы вы могли их свободно высказывать» (простите, если неточно процитировал).
Фото: Reuters
«Убей фашиста!»… в себе
Наши деды воевали не только с нацистской Германией. Они воевали, как умели и понимали, против фашизма, который оказался в целом более живучим, нежели его отдельные геополитические воплощения. Их война закончится только с окончательной победой именно над фашизмом, а для этого он должен быть нами распознан и обличен.
Для начала необходимо понять, что фашизм (в широком смысле этого слова) - явление не политического, а метафизического порядка, присутствующее в обществе наподобие вируса, который может активизироваться, модифицироваться, замирать и возрождаться, но он совершенно неистребим политическими средствами именно в силу своей метафизической сущности.
«Политической вакцины» от фашизма нет и быть не может, поскольку его природа не политическая и даже не социальная. Фашизм - явление духовного порядка. Социально-экономические факторы могут способствовать его активизации, они же определяют его тип, но само его существование обеспечивается не историческими условиями, а греховностью человеческой природы.
Грех - понятие не абстрактно-этическое, а сугубо религиозное, ибо это в первую очередь - искажение взаимоотношений с Богом. В данном случае речь о наиболее дерзком, откровенном противопоставлении богоугодному «единству свыше» - богопротивного «единства снизу».
Вернемся к этимологии слова «фашизм». Как уже было вскользь упомянуто выше, итальянское слово fascismo происходит от fascio - пучок, связка, объединение. Фасция - непревзойденный образ-символ «единства снизу» не столько потому, что пучок не сломать, в отличие от каждого прута порознь, сколько потому, что фасции ликторов - это символ власти авторитарной, власти карающей за «наглость необщего мнения», предпочитающей вести диалог с позиции силы, поощряющей культ силы.
И в этом смысле большевизм является наиболее каинитским воплощением этого типа единства в силу своей откровенной богоборческой сути. Никакое другое историческое воплощение фашизма не было столь сознательно и определенно ориентировано на разрушение «единства свыше». Но столь откровенное проявление богоборчества в большевизме отнюдь не есть индивидуальная особенность последнего. Большевизм всего лишь наиболее полно, во всем ужасающем уродстве обнажил дьявольскую сущность фашистского хтоноцентризма.
Хтон (χθών <хфон>) по-гречески значит: земля, страна. Отсюда и слово автохтонный (ἀυτόχθων <автохфон> - туземный, ἀυτόχθονες <автохфонес> - туземцы, первоначальные или коренные жители страны). Понятие «автохтонный» подразумевало порой происхождение народа из той самой земли, которую он населяет, - коренной в буквальном смысле.
Но хотя для любого фашизма национализм характерен в той или иной степени, хтоноцентризм не сводится к национальному эгоизму или к гипертрофированному патриотизму. Человек может узко мыслить земное объединяющее начало (родина, кровь, достояния национальной гордости), может шире (идеи евразийства, пангерманизма, панславянства, панэллинизма или космополитизма, интернационализма, и др.), но хтоническая сущность остается неизменной - это «единство снизу».
Религия и церковность, призванные служить «единству свыше», эксплуатируются как средства достижения вполне земной цели.
Именно эксплуатируются. Ничего нет противоестественного в том, чтобы освящать религиозными идеалами социальную жизнь, преображая ее в евангельском духе. Противоестественно лишь смещение ценностей, в итоге чего духовное ставится на службу земному, вечное рассматривается лишь как средство достижения каких бы то ни было благих, но все же преходящих по своей природе, целей.
И тогда неизбежно извращение понимания пути спасения - человек признает допустимым делить мир на людей и нелюдей (мало-помалу вырабатывая богословско-философское обоснование своему мировоззрению), попирать евангельские заповеди, восставать против неугодной (по причине ее несогласия с хтонической идеологией) церковной иерархии, возводить на уровень церковного почитания исторические личности за заслуги перед земным отечеством. При этом совершенно игнорируются слова Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16; 26) и православное учение о спасении, соответственно которому человек спасается не делами, а плодами духовными, проявляющимися в делах веры.
Социальная и патриотическая активность Церкви по сути своей ориентирована в диаметрально-противоположном фашизму направлении. Не случайно в той же Италии в авангарде антифашистского движения были социально-активные католические организации, а Папе, когда он попытался повлиять на Муссолини, дабы смягчить репрессии, последний «указал его место», сказав, что государство в первую очередь фашистское. Хотя, как известно, были католические иерархи, которые сотрудничали с фашистами и благословляли, например, геноцид сербов, преподнося его как дело веры, но это было именно проникновение фашизма в церковную среду, а не выражение патриотической концепции их конфессии (точно так же и в истории Русской Православной Церкви на самом иерархически-высоком уровне были случаи постыдного соглашательства с мировоззренчески чуждыми движениями, идеями, режимами, но это нисколько не выражает сущности христоцентричной церковной концепции).
Хтоноцентризм чрезвычайно широк, плюралистичен - полярно противоположные идеологии либерализма и фашизма успешно охватываются им.
Упомянутые враждебные мировоззренческие направления в нем - всего лишь различные типы сетей, в которые улавливается человечество, смотря по вкусам, убеждениям и уровню развития. С той лишь разницей, что космополитичный хтоноцентризм стремится к «цивилизованному» объединению всего мира в единое целое, мягко, незаметно вводя тотальный контроль всего человечества, тогда как фашистский хтоноцентризм склонен добиваться тех же самых целей с позиций силы, авторитарно (последний может и не претендовать на мировое господство, удовлетворяясь установлением тотального «пучкового» единства «в отдельно взятой стране»). Первый соблазняет, второй насилует, но и тот, и другой господствуют, эксплуатируют, не любя, а пользуясь.
Хтоноцентризм - это противоположная теоцентризму, мировоззренческая аксиологическая система, абсолютизирующая и сакрализующая относительные ценности психоматериального бытия, профанирующая тем самым абсолютные самоценности.
Это мировоззрение может на одном полюсе превозносить ценности культуры, называя их духовными и вечными, на другом отрицать их, низводя все достижения культуры на пещерный уровень, однако и то и другое будет укладываться в основные условия хтонической системы ценностей, утверждаясь в данном преходящем мире, мысля себя в его параметрах.
Не случайно в Библии Каин представлен земледельцем, причем земледельцем небогоугодным - его труд и упование обращены к глубинам земли, не столько к почве, сколько к метафизическим недрам; туда устремлено его сердце, там источник его творческого вдохновения. С Небом он считается, как и со всем, что с неба подается, но лишь как со средством достижения поставленной земной цели. Это сущность язычества еще до возникновения политеизма.
Каин и Авель
Кроме того, χθών - это не только земля и страна, но еще и почва; не просто поверхность земли, но и ее внутренность, недро. Хтонические боги древнегреческой мифологии - это существа подземного царства.
Господь однажды спустился в преисподнюю, сокрушил врата адовы и освободил пленников. Иного пути победы над фашизмом нет, кроме как во Христе: сораспинаясь Ему, чтобы Ему же и совоскреснуть. Господь связал силы ада, разорил его, не оставив «мертвого ни одного во гробе», но оставив нам право в своих сердцах выбирать, что там: Он, возводящий на небо, или преисподняя, которая начинается с невинной поверхности почвы.
Он не тащит нас из личной преисподней за волосы, а протягивает руку. Как мы ответим?