Бодался теленок: труды и дни доктора Сироткина
В толпе многочисленных родственников Антонина Раменского, шурья «друга и учителя Ульяновых» Алексея Пахомовича - братья Сироткины - оказались не востребованы и упоминания о них трудно отыскать среди многочисленных рассказов мистификатора. Между тем оба брата, а особенно младший - Сергей, играли в жизни директора Раменского существенную роль. О Сергее мне приходилось уже писать , ныне же дошла очередь и до Владимира, хотя в мистификациях А.А. Раменского он практически не упоминается.
Владимир родился в мае 1857 г. и вырос в семье священника села Старая Майна Ставропольского уезда Самарской губернии Гавриила Сироткина. Отец, активный, энергичный и авторитетный священник, стремился дать своим детям соответствующее времени образование, хотя экономические возможности и сословные привычки оказывали свое влияние на это стремление. Старший сын учился поначалу в Самарской ДС, но затем, не имея, видимо, склонности к духовной карьере, поступил в старшие классы Самарской классической гимназии и успешно закончил ее в 1876 г. Гимназический аттестат давал ему возможность без вступительных испытаний поступить в учебное заведение, которое он выбрал - столичную Военно-медицинскую академию, удовлетворяя, полагаю, склонность к «естественным наукам», модную в то время.
В августе 1876 г. Владимир приехал в столицу и подал прошение о зачислении в Академию на своем коште. Судя по его словам, он успел в то время сдружиться с выпускником Саратовской гимназии Станиславом Крусиньским, будущим польским марксистом, с которым познакомился едва ли не по дороге в Петербург. Обучение приятелей началось, однако, с участия в студенческих беспорядках. Как писал Сироткин в своей биографии:
Во время студенчества в истории с проф. Ландцертом совершенно случайно избежал остракизма: инспектор П-в , грозно опрашивая у меня фамилию, будучи очень взволнованным, пропустил меня. А дорогого товарища Крусинского я потерял: сегодня взяли, а завтра отправили, в арестантском вагоне .
Травля профессора описательной анатомии Ф.П. Ландцерта тянулась с конца прошлого учебного года и обострилась тогда в связи с разочарованием недоброжелателей его тем, что он не ушел в отставку, как некоторыми ожидалось. 27 сентября Ландцерт пришел на одну из первых своих лекций в новом учебном году, «но в аудитории было много студентов всех курсов, которые подняли такой шум, что Ландцерт должен был удалиться». Вместо него явился начальник академии генерал Быков с инспекторами. Инспекторы стали переписывать присутствующих (записали 39 человек), а генерал попытался выяснить причины недовольства. Кто-то из выпускников заявил ему, что они «возмущены теми подлостями, которые совершил Ландцерт еще в прошлом году». Кончилось тем, что два дня спустя, 33 человека из записанных (исключая выпускников) были отчислены из Академии и высланы административным порядком по домам. Треть из них составляли поляки, к коим в ту пору неблаговолили .
Правомерен вопрос: чего ради только что принятые в Академию студенты, как то сам Сироткин с Крусиньским, Василий Игнатов (в будущем близкий сотрудник Плеханова) или Авель Яшвили (в дальнейшем обычный провинциальный врач, как и Сироткин), приняли участие в травле человека, которого они знать не знали и к которому лично никаких претензий иметь не могли? И другой вопрос - что думать о В.Г., если ему тридцать лет спустя пришло в голову начать свою биографию с досады, что его не отчислили «как других» из Академии в первые же дни?
Несмотря на несколько пафосный стиль Сироткина, никаких серьезных последствий высылка для несостоявшихся студентов не имела - несколько месяцев спустя все пожелавшие получили возможность вернуться к учебе - Игнатов возвратился в Академию (впрочем, ненадолго), а Крусиньский предпочел перевестись в Казанский университет . Далее Сироткин рассказывает:
На втором курсе усердно занимался анатомией, намереваясь с 3 кур. попрочнее пристроиться к анатомическому столу. Получил от Грубера 4 maxim. и 4 книжки, но на последнем препарате:
„Придите все три еще раз“.
Отвечали все трое: я, Лебедев и Северов.
„Где прикрепляется m. trans. abdominis?"
Двое промолчали, я тоже, хотя знал все: захлестнуло, - бывает!..
Венцеслав Грубер был эпической фигурой ... (см. далее по ссылке)