шесть дней в Томске - часть 1
Когда едешь в Россию в ипостаси иностранца-лунатика, очень важно находиться в правильной и чуткой компании (в определении "чуткий" речь идет не только об общей способности к эмпатии, но и "востром ухе" к российским реалиям). Мой самолетный попутчик и правильностью, и чуткостью отличался неимоверной. Как только мы вышли из аэропорта, он скомандовал "Вперед!" и мы побежали в неизвестном мне направлении мимо толпы таксистов. Таксисты отчаянно кричали нам вслед "Шестьсот! Пятьсот! Четыреста! Триста!" На "Триста!" мой компаньон резко развернулся и сухо безапеляционно произнес - "Хорошо, триста. В два места". И мы поехали, и я смотрела на лес за окном и чувствовала себя юной и лопоухой. Нечуткой к российским реалиям.
Лесенка к родному подъезду по-прежнему была покосившейся, как во времена моего детства, когда мы играли на ней в "Съедобное-Несъедобное". Лифт все такой же узкий, скрипучий, кряхтящий, с подвывом и звонким дзыном перед остановкой на восьмом. Темная лестница на девятый мимо сушилки. А там - распахнутая дверь и встревоженная мама. Конечно, ведь я могла трижды опоздать на самолет, заблудиться в аэропорту, засмотреться на звезды и не заметить банановой кожуры под ногами, подружиться с кем-нибудь по пути и уйти совсем в другую сторону, подавиться самолетным завтраком, потерять кроссовки под креслом, не найти такси и забыть номер родного дома...
Правда, мама быстро успокоилась и сразу сунула мне в руки книжку Юза Алешковского. На первой же странице оказалось, что речь идет о молекулярной биологии, и я подозрительно погрузилась в "Николая Николаевича" в процессе засыпания и отсыпания от долгого путешествия. Во сне мне мерещился Николай Николаевич собственной персоной, описывающий нервные круги вокруг искусственной матки и жалобно всплакивающий о своих живчиках.
А когда я проснулась, то оказалось, что я вовсе даже совсем уже даже в Томске. В третий раз за последние десять лет. И никакие искусственные матки, подозрительно шевелящие фаллопиевыми трубами, мне не грозят. Как и алчные таксисты.
Выйдя к маме в гостиную, я обнаружила, что в нашей квартире присутствуют творческие следы далеко не только Алешковского. И что следы могут выражаться не только в присутствии, но и в отсутствии. В данном случае - отсутствии фирменных маминых соленых огурцов в трехлитровых банках. Увы, от них остались лишь воспоминания по фотографиям из 2006 года (фото Бруно, сделано на столе в томской кухне):
О, как беспощадна может быть муза! Что только не приносится в жертву в угоду творческой доминанте! Впрочем, поступок родной матери в этом случае я могу понять и даже оправдать. Перед нашим переводчиком английских стихов Бродского, Шекспира и Коэна трудно устоять. Если суждено было огурцам моих мечт последнего томского урожая найти дорогу в мир иной, чем море желудочного сока вокруг моих детских фетишей, то путь это будет мир поэзии... Обаяние Андрея Олеара таково, что даже с солеными огурцами я прощаюсь, лишь единожды смахнув ненароком набежавшую бутафорскую слезу. Как и все бразильцы, я до ужаса сентиментальна, но дружеское общение ставлю превыше всего.
Андрей - один из самых дорогих талисманов нашей семьи. Еще с тех пор, как сестра моя делала подстрочные переводы Бродского, Андрей творил из них поэтические, а мама моя кропотливо погрузилась в корректорскую работу. Если до этого моя мама много лет проработала в Госстрахе, то теперь основная часть ее новостей по Скайпу сводится к "Мне некогда! У нас горит книжка Макшеева (Шекспира, Полухиной, Коэна, про аэропорт)..." Даже в гостях у нас в Бразилии мама порывалась редактировать тексты по вечерам. И когда до нас доходят новости вроде "Наш поэт победил на конкурсе переводов Шекспира в Англии!", "Наш поэт читал лекцию в Кенсингтонском дворце!", "Наш поэт застрял в Москве и ему не дают визу!" или просто "Наш поэт снова в Большежирово!", нет сомнения, о ком идет речь.
Поэтому тому, что одним из первых гостей после моего приезда стал именно Андрей Олеар, я была несказанно рада. Именно Андрей и тезка моя Анна Сергеевна, подруга маминой юности, храбро ринувшаяся в бразильские джунгли в 2007ом за компанию с моей родительницей, распахнули мои томские ворота во внешний мир в этот раз. Как и славная девочка Леночка, вырвавшая меня из объятий сибирского сна уже позже к вечеру. С Леночкой мы дружили еще в старших классах Академлицея, бесконечно ходили друг к другу в гости и писали стихи во имя особенно нас потрясавших одноклассников (впрочем, эффектное окончание одной из моих поэм она гневно забраковала, как сейчас помню - "А весна в окошко лезет, В горле першит душный дым, И душа как на протезе, Без тебя, Вадим!"). Нас связывали и более экзотические истории, как те, о которых все знали (о том, как нас побила банда подростков на трамвайных путях, а Леночка вовремя спаслась и самоотверженно бросилась под колеса милицейского патруля, ехавшего мимо), так и те, о которых до сих пор никому не было известно (о том, скажем, как мы украли молоток со стройки).
А погода в Томске в эти дни была, прямо скажем, 13 градусов и дождь. Поэтому ходить и фотографировать мне не хотелось, но для тех, кто с Томском не знаком, покажу несколько фотографий глазами бразильца Бруно 2006го года:
Перекресток Ленина и Кирова:
ТИАСУР, где я два года занималась бальными танцами в "Экситоне":
Уголок за главной плошадью - конечно же, площадью Ленина:
Чуть подальше от центра, на Кирова, характерные томские трамвайчики:
И трамвайные пути еще более далеко от центра, старая деревянная застройка и опять же типично томские краснокирпичные страшилины вдали:
Красивые деревянные дома - томская изюминка:
А есть и такие, на мой взгляд тоже очень красивые и очень-очень томские:
Ну вот, вы узнали обо всем, что случилось в первый день.
Лесенка к родному подъезду по-прежнему была покосившейся, как во времена моего детства, когда мы играли на ней в "Съедобное-Несъедобное". Лифт все такой же узкий, скрипучий, кряхтящий, с подвывом и звонким дзыном перед остановкой на восьмом. Темная лестница на девятый мимо сушилки. А там - распахнутая дверь и встревоженная мама. Конечно, ведь я могла трижды опоздать на самолет, заблудиться в аэропорту, засмотреться на звезды и не заметить банановой кожуры под ногами, подружиться с кем-нибудь по пути и уйти совсем в другую сторону, подавиться самолетным завтраком, потерять кроссовки под креслом, не найти такси и забыть номер родного дома...
Правда, мама быстро успокоилась и сразу сунула мне в руки книжку Юза Алешковского. На первой же странице оказалось, что речь идет о молекулярной биологии, и я подозрительно погрузилась в "Николая Николаевича" в процессе засыпания и отсыпания от долгого путешествия. Во сне мне мерещился Николай Николаевич собственной персоной, описывающий нервные круги вокруг искусственной матки и жалобно всплакивающий о своих живчиках.
А когда я проснулась, то оказалось, что я вовсе даже совсем уже даже в Томске. В третий раз за последние десять лет. И никакие искусственные матки, подозрительно шевелящие фаллопиевыми трубами, мне не грозят. Как и алчные таксисты.
Выйдя к маме в гостиную, я обнаружила, что в нашей квартире присутствуют творческие следы далеко не только Алешковского. И что следы могут выражаться не только в присутствии, но и в отсутствии. В данном случае - отсутствии фирменных маминых соленых огурцов в трехлитровых банках. Увы, от них остались лишь воспоминания по фотографиям из 2006 года (фото Бруно, сделано на столе в томской кухне):
О, как беспощадна может быть муза! Что только не приносится в жертву в угоду творческой доминанте! Впрочем, поступок родной матери в этом случае я могу понять и даже оправдать. Перед нашим переводчиком английских стихов Бродского, Шекспира и Коэна трудно устоять. Если суждено было огурцам моих мечт последнего томского урожая найти дорогу в мир иной, чем море желудочного сока вокруг моих детских фетишей, то путь это будет мир поэзии... Обаяние Андрея Олеара таково, что даже с солеными огурцами я прощаюсь, лишь единожды смахнув ненароком набежавшую бутафорскую слезу. Как и все бразильцы, я до ужаса сентиментальна, но дружеское общение ставлю превыше всего.
Андрей - один из самых дорогих талисманов нашей семьи. Еще с тех пор, как сестра моя делала подстрочные переводы Бродского, Андрей творил из них поэтические, а мама моя кропотливо погрузилась в корректорскую работу. Если до этого моя мама много лет проработала в Госстрахе, то теперь основная часть ее новостей по Скайпу сводится к "Мне некогда! У нас горит книжка Макшеева (Шекспира, Полухиной, Коэна, про аэропорт)..." Даже в гостях у нас в Бразилии мама порывалась редактировать тексты по вечерам. И когда до нас доходят новости вроде "Наш поэт победил на конкурсе переводов Шекспира в Англии!", "Наш поэт читал лекцию в Кенсингтонском дворце!", "Наш поэт застрял в Москве и ему не дают визу!" или просто "Наш поэт снова в Большежирово!", нет сомнения, о ком идет речь.
Поэтому тому, что одним из первых гостей после моего приезда стал именно Андрей Олеар, я была несказанно рада. Именно Андрей и тезка моя Анна Сергеевна, подруга маминой юности, храбро ринувшаяся в бразильские джунгли в 2007ом за компанию с моей родительницей, распахнули мои томские ворота во внешний мир в этот раз. Как и славная девочка Леночка, вырвавшая меня из объятий сибирского сна уже позже к вечеру. С Леночкой мы дружили еще в старших классах Академлицея, бесконечно ходили друг к другу в гости и писали стихи во имя особенно нас потрясавших одноклассников (впрочем, эффектное окончание одной из моих поэм она гневно забраковала, как сейчас помню - "А весна в окошко лезет, В горле першит душный дым, И душа как на протезе, Без тебя, Вадим!"). Нас связывали и более экзотические истории, как те, о которых все знали (о том, как нас побила банда подростков на трамвайных путях, а Леночка вовремя спаслась и самоотверженно бросилась под колеса милицейского патруля, ехавшего мимо), так и те, о которых до сих пор никому не было известно (о том, скажем, как мы украли молоток со стройки).
А погода в Томске в эти дни была, прямо скажем, 13 градусов и дождь. Поэтому ходить и фотографировать мне не хотелось, но для тех, кто с Томском не знаком, покажу несколько фотографий глазами бразильца Бруно 2006го года:
Перекресток Ленина и Кирова:
ТИАСУР, где я два года занималась бальными танцами в "Экситоне":
Уголок за главной плошадью - конечно же, площадью Ленина:
Чуть подальше от центра, на Кирова, характерные томские трамвайчики:
И трамвайные пути еще более далеко от центра, старая деревянная застройка и опять же типично томские краснокирпичные страшилины вдали:
Красивые деревянные дома - томская изюминка:
А есть и такие, на мой взгляд тоже очень красивые и очень-очень томские:
Ну вот, вы узнали обо всем, что случилось в первый день.