Бабушка Соня
(Все фото - из интернета)
В последнее время часто вспоминаются случаи из детства, связанные с моей бабушкой, причем не с той, которая жила с нами все мое детство, а с маминой мамой. Бабушка Соня вместе с дедушкой Яшей жили довольно далеко от нас, на севере Ростовской области, на хуторе Красновка, Тарасовского района. Дедушку Яшу я помню не очень хорошо, только его колыбельную про волчка, который укусит за бочок. Эту песенку знают все, но вот то окончание, которое пел дедушка, и которое сейчас я пою Боре, я больше нигде не слышала.
Баю-баюшки-баю, не ложися на краю,
Придет серенький волчок и ухватит за бочок.
Он ухватит за бочок и утащит во лесок,
Закопает во песок под малиновый кусток.
А кисонька серенька, одни лапки беленьки
Борю нашего найдет и домой принесет.
Спаточки положит, сказочку расскажет,
Будет Боря спать-спать, киска Бореньку качать.
***
Жили дедушка с бабушкой примерно в тех же краях, что и герои «Тихого Дона», и говор там был таким же, как очень хорошо описал в этом романе Шолохов. Поэтому иногда возникало недопонимание. Однажды мы с мамой приехали к ним в гости. Расположились в доме (в хате!), и бабушка мне говорит: «Сбегай на баз, там на тыну чирячки висят, принеси». Я переспрашивать постеснялась, вышла из дома и замерла в непонятках. Где этот баз, что такое чирячки... Оказывается, баз - это хоздвор, тын - плетень, чирячки - тапочки. Но это мне потом объяснили, тогда я так и не нашла ничего )))
***
Однажды со мной у бабушки произошел почти мистический случай, когда мне было года 4. В доме бабушки Сони вдоль стены главной комнаты стояли лавки. В один из наших приездов под лавкой сидела в корзине гусыня на яйцах. Я об этом не знала, залезла на лавку и сидела, болтая ногами. Гусыня, видно, сочла меня угрозой для ее будущего потомства, выскочила из-под лавки и с шипением стала меня щипать и гонять по комнате. Я ужасно испугалась и такой неожиданной атаки, и огромной по сравнению со мной гусыни. Ведь разозленная гусыня - страшный зверь.
После такого испуга я стала заикаться. Хорошо помню, как мама показывает мне картинки для счета с ящерицами и спрашивает: «Смотри, было четыре ящерки, три убежали. Сколько ящерок осталось?», я отвечаю: «Одна я-я-я-я...», и слово «ящерица» не могу выговорить. Заикание само по себе не проходило, и через какое-то время мама повела меня к бабке-знахарке. Та меня посадила в темной комнате перед плошкой с водой, зажгла свечу, что-то пошептала, потом сказала: «А сейчас ты увидишь того, кто тебя испугал», и капнула воска от свечи в воду. И вдруг капля свернулась в форме уточки - как на детских картинках схематически рисуют. Я воскликнула: «Это утка! А меня не утка испугала, а гусыня» - всё это сказала чисто, не заикаясь, и потом уже нормально разговаривала. Вот что тут сработало - внушение, заговор, необычная обстановка - кто его знает. Главное, что помогло.
***
Когда я была постарше, лет 15-16, мы приехали в гости как раз к побелке дома. В принципе мама в каждый приезд помогала бабушке по хозяйству, ведь у нее и полон двор живности был, и огород примерно 40 соток, не говоря уж о доме и саде. А нам, детям, тоже не давали сидеть сложа руки, поручали что-то полезное, но посильное. Поскольку я уже была почти взрослой, то бабушка решила, что пора меня привлекать к побелке. В той местности дома каждый год белили снаружи мелом, чтобы они выглядели чистыми и нарядными. Я, несмотря на свой солидный возраст, ни разу не держала в руках кисть для побелки, но отказывать бабушке было не принято. Взяла я ведро с разведенным мелом, кисть из лыка и попыталась ею переносить мел из ведра на стену. Бабушка посмотрела на результат моих трудов, вздохнула и сказала: «Поди хлев побели от огорода, там никто не ходит и не увидит твою побелку».
***
Еще один памятный приезд был у нас втроем: мама решила показать бабушке Соне правнучку Катю. Кате было года 3-4, мы с ней приехали в гости к моим родителям, но мама подбила меня съездить на пару дней к бабушке Соне. Мы принарядились, чтобы произвести впечатление на деревенскую родню: мама надела нарядное платье и туфли на каблуках, я поехала в новеньких серебристых туфельках, Катю нарядили в светлое платье и босоножки с гольфами. Ехать нужно было часов 6 поездом до Миллерово, там пересаживались на местный поезд, который все называли «мухой». Муха шла до разъезда, от которого до бабушкиного хутора было около 4-5 км, их надо было пройти пешком. Пока ждали пересадки, сходили в местный магазин, где мама купила себе комнатные тапочки (тогда еще были времена всеобщего дефицита, поэтому покупали нужные вещи, как только подворачивалась возможность).
Когда муха уже притормаживала на нашем разъезде, за окном упали первые капли дождя. Но деваться было некуда, потому что разъезд - это была просто платформа посреди полей, без всяких навесов и домиков. Так что пошли мы к хутору по грунтовой дороге. Тот, кто хоть раз бывал летом на Черноземье, прекрасно понимает, что кроется за сочетанием «чернозем + дождь». Не успели мы пройти полкилометра, как дорога размокла и превратилась в болото, куда нога легко уходила по щиколотку. Попробовали идти по траве рядом с дорогой - почти то же самое.
А мы же такие красотки - в серебристых туфельках, белых гольфиках… В итоге мама сняла дорогие туфли и положила в сумку, обула купленные тапочки. Чтобы они не сваливались, привязала их к ногам бинтами из своей походной аптечки. У нас с Катей запасной обуви не было, мы шли в чем были. Я старалась не думать, как я буду отстирывать белые (ха-ха!) гольфы и во что превратятся мои новые туфли. Катя шла без капризов, но в один прекрасный момент вытащила из вязкого жирного чернозема босую ножку: «А босоножка у меня застряла в земле!». Мы с трудом нашарили обувку и с чваканьем выдернули из грязи. Пришлось брать дочку на руки и дальше продираться уже с ней на руках. Дождь весело поливал нас сверху, ведь ни зонта, ни плащей у нас, конечно, не было, вдобавок день клонился к закату. Поэтому когда мы уже в темноте добрались до бабушкиного подворья, то были просто счастливы. Выглядели мы немногим лучше вот этого паренька.
Но счастье тут же омрачилось отсутствием теплой воды и уже погашенной печкой - бабушка в 9 вечера уже ложилась спать. Я пошла набирать воду из колодца (ледяную, конечно же), бабушка, кряхтя, разожгла печь в маленькой летней кухне - кухнянке, как ее все называли. Кое-как согрели немного воды, чтобы отмыть хотя бы Катю, сами сполоснули ноги холодной водой. Когда уже стали укладываться спать, я услышала, как мама с долей раздражения высказывает бабушке: «Ну почему вы не сделаете хотя бы бак какой-то на печке, что ж у вас каждое мытье в целое событие превращается!». На это бабушка ответила фразой, которую я до сих пор помню: «И-и-и, Маруся! А то ты не помнишь, как мы работали - придешь домой по тёмкам уже, до кровати доползешь, ногами друг об друга постукаешь, чтоб грязь отвалилась, да и спать валишься. Какое там мытье, на него сил никаких не оставалось».
В последнее время часто вспоминаются случаи из детства, связанные с моей бабушкой, причем не с той, которая жила с нами все мое детство, а с маминой мамой. Бабушка Соня вместе с дедушкой Яшей жили довольно далеко от нас, на севере Ростовской области, на хуторе Красновка, Тарасовского района. Дедушку Яшу я помню не очень хорошо, только его колыбельную про волчка, который укусит за бочок. Эту песенку знают все, но вот то окончание, которое пел дедушка, и которое сейчас я пою Боре, я больше нигде не слышала.
Баю-баюшки-баю, не ложися на краю,
Придет серенький волчок и ухватит за бочок.
Он ухватит за бочок и утащит во лесок,
Закопает во песок под малиновый кусток.
А кисонька серенька, одни лапки беленьки
Борю нашего найдет и домой принесет.
Спаточки положит, сказочку расскажет,
Будет Боря спать-спать, киска Бореньку качать.
***
Жили дедушка с бабушкой примерно в тех же краях, что и герои «Тихого Дона», и говор там был таким же, как очень хорошо описал в этом романе Шолохов. Поэтому иногда возникало недопонимание. Однажды мы с мамой приехали к ним в гости. Расположились в доме (в хате!), и бабушка мне говорит: «Сбегай на баз, там на тыну чирячки висят, принеси». Я переспрашивать постеснялась, вышла из дома и замерла в непонятках. Где этот баз, что такое чирячки... Оказывается, баз - это хоздвор, тын - плетень, чирячки - тапочки. Но это мне потом объяснили, тогда я так и не нашла ничего )))
***
Однажды со мной у бабушки произошел почти мистический случай, когда мне было года 4. В доме бабушки Сони вдоль стены главной комнаты стояли лавки. В один из наших приездов под лавкой сидела в корзине гусыня на яйцах. Я об этом не знала, залезла на лавку и сидела, болтая ногами. Гусыня, видно, сочла меня угрозой для ее будущего потомства, выскочила из-под лавки и с шипением стала меня щипать и гонять по комнате. Я ужасно испугалась и такой неожиданной атаки, и огромной по сравнению со мной гусыни. Ведь разозленная гусыня - страшный зверь.
После такого испуга я стала заикаться. Хорошо помню, как мама показывает мне картинки для счета с ящерицами и спрашивает: «Смотри, было четыре ящерки, три убежали. Сколько ящерок осталось?», я отвечаю: «Одна я-я-я-я...», и слово «ящерица» не могу выговорить. Заикание само по себе не проходило, и через какое-то время мама повела меня к бабке-знахарке. Та меня посадила в темной комнате перед плошкой с водой, зажгла свечу, что-то пошептала, потом сказала: «А сейчас ты увидишь того, кто тебя испугал», и капнула воска от свечи в воду. И вдруг капля свернулась в форме уточки - как на детских картинках схематически рисуют. Я воскликнула: «Это утка! А меня не утка испугала, а гусыня» - всё это сказала чисто, не заикаясь, и потом уже нормально разговаривала. Вот что тут сработало - внушение, заговор, необычная обстановка - кто его знает. Главное, что помогло.
***
Когда я была постарше, лет 15-16, мы приехали в гости как раз к побелке дома. В принципе мама в каждый приезд помогала бабушке по хозяйству, ведь у нее и полон двор живности был, и огород примерно 40 соток, не говоря уж о доме и саде. А нам, детям, тоже не давали сидеть сложа руки, поручали что-то полезное, но посильное. Поскольку я уже была почти взрослой, то бабушка решила, что пора меня привлекать к побелке. В той местности дома каждый год белили снаружи мелом, чтобы они выглядели чистыми и нарядными. Я, несмотря на свой солидный возраст, ни разу не держала в руках кисть для побелки, но отказывать бабушке было не принято. Взяла я ведро с разведенным мелом, кисть из лыка и попыталась ею переносить мел из ведра на стену. Бабушка посмотрела на результат моих трудов, вздохнула и сказала: «Поди хлев побели от огорода, там никто не ходит и не увидит твою побелку».
***
Еще один памятный приезд был у нас втроем: мама решила показать бабушке Соне правнучку Катю. Кате было года 3-4, мы с ней приехали в гости к моим родителям, но мама подбила меня съездить на пару дней к бабушке Соне. Мы принарядились, чтобы произвести впечатление на деревенскую родню: мама надела нарядное платье и туфли на каблуках, я поехала в новеньких серебристых туфельках, Катю нарядили в светлое платье и босоножки с гольфами. Ехать нужно было часов 6 поездом до Миллерово, там пересаживались на местный поезд, который все называли «мухой». Муха шла до разъезда, от которого до бабушкиного хутора было около 4-5 км, их надо было пройти пешком. Пока ждали пересадки, сходили в местный магазин, где мама купила себе комнатные тапочки (тогда еще были времена всеобщего дефицита, поэтому покупали нужные вещи, как только подворачивалась возможность).
Когда муха уже притормаживала на нашем разъезде, за окном упали первые капли дождя. Но деваться было некуда, потому что разъезд - это была просто платформа посреди полей, без всяких навесов и домиков. Так что пошли мы к хутору по грунтовой дороге. Тот, кто хоть раз бывал летом на Черноземье, прекрасно понимает, что кроется за сочетанием «чернозем + дождь». Не успели мы пройти полкилометра, как дорога размокла и превратилась в болото, куда нога легко уходила по щиколотку. Попробовали идти по траве рядом с дорогой - почти то же самое.
А мы же такие красотки - в серебристых туфельках, белых гольфиках… В итоге мама сняла дорогие туфли и положила в сумку, обула купленные тапочки. Чтобы они не сваливались, привязала их к ногам бинтами из своей походной аптечки. У нас с Катей запасной обуви не было, мы шли в чем были. Я старалась не думать, как я буду отстирывать белые (ха-ха!) гольфы и во что превратятся мои новые туфли. Катя шла без капризов, но в один прекрасный момент вытащила из вязкого жирного чернозема босую ножку: «А босоножка у меня застряла в земле!». Мы с трудом нашарили обувку и с чваканьем выдернули из грязи. Пришлось брать дочку на руки и дальше продираться уже с ней на руках. Дождь весело поливал нас сверху, ведь ни зонта, ни плащей у нас, конечно, не было, вдобавок день клонился к закату. Поэтому когда мы уже в темноте добрались до бабушкиного подворья, то были просто счастливы. Выглядели мы немногим лучше вот этого паренька.
Но счастье тут же омрачилось отсутствием теплой воды и уже погашенной печкой - бабушка в 9 вечера уже ложилась спать. Я пошла набирать воду из колодца (ледяную, конечно же), бабушка, кряхтя, разожгла печь в маленькой летней кухне - кухнянке, как ее все называли. Кое-как согрели немного воды, чтобы отмыть хотя бы Катю, сами сполоснули ноги холодной водой. Когда уже стали укладываться спать, я услышала, как мама с долей раздражения высказывает бабушке: «Ну почему вы не сделаете хотя бы бак какой-то на печке, что ж у вас каждое мытье в целое событие превращается!». На это бабушка ответила фразой, которую я до сих пор помню: «И-и-и, Маруся! А то ты не помнишь, как мы работали - придешь домой по тёмкам уже, до кровати доползешь, ногами друг об друга постукаешь, чтоб грязь отвалилась, да и спать валишься. Какое там мытье, на него сил никаких не оставалось».