(no subject)
Ночь в больничной палате - легкий хоррор с элементами комедии. Если отстраниться от той боли, что выгрызает тебя изнутри. Знаете ли вы, что такое ночь в мужской палате, где самому молодому из пяти пациентов 37 лет, и тот почти без сознания от лошадиных доз анальгетиков? Нет, вы таки не знаете этого. Больничная тишина состоит из множества звуков, от похрапывания и попукивания, до заунывных, как лай дворняжек в деревне, воплей дедушки-армянина, лежащего на соседней койке, с громадными лиловыми синяками по всему телу. У дедушки лейкоз, и он то растерянно бормочет неведомой Зое: "Что мне делать, Зоя? Что делать мне?" То кричит в голос: Вай-ме!!! Помираю!!! Помогите!!!" Помирает он уже несколько дней, и мужики даже не просыпаются на крики. Что делать, дед, твоя Зоя уже ждет тебя там, почему ты не радуешься грядущей встрече?
Время от времени начинает истошно верещать сирена на сестринском посту. Адовая работа - на весь этаж гематологии, на два крыла, мужское и женское, две сестры. Две сестры на всю бесконечную ночь, полную боли и дурных снов.
За окном по угрюмому густо-синему небу плывут грязно-розовые облака, похожие на тряпки.
Любимый спит, накачанный обезболивающим. Иногда просыпается, просит пить и снова тонет в пропитанном болью бреду.
Армянский дед тоже хочет пить и только собрался от души поблажить, но я решительно пресекаю вопли, затыкая рот деда соломинкой из кружки с водой. Он вращает глазами, пьет, и засыпает. В палате наконец-то тихо.
Начинает светать и первыми просыпаются собаки, дружно бегут и брешут, куда-то через дворы вокруг больницы. Пять минут спустя начинают чирикать птички.
Утро наступает. И мне уже совсем не хочется спать. С первым июля, любимый.