Вернусь назад, когда мы, российские добровольцы, только приехали в Луганск. Нас определили в батальон и разместили в казарме училища, отбитого у украинских ментов. В роте оказалась только одна «девушка» - я. И как я ни старалась «ничем не отличаться от остальных», спать на грязном матрасе, как и другие, жить в той же комнате, что и они, стоять в очереди в столовой и в душевую, не в числе первых пролезать в дверь бомбоубежища - всё-равно, моя персона вызывала повышенное чувство заботы у мужчин-сослуживцев. «Старшина» приволок хорошую кровать с «сокровенным», единственным на всю казарму новым матрасом, выделил «хоромы» - отдельную комнату, кто-то из местных ополченцев дал подушку и чистую простынку («с хаты»), подарили штаны, ремень обрезанные кожаные перчатки, («кальсоны надо? Не стесняйся, а то тут холодно бывает, замёрзнешь ещё!»), и постоянно приносили шоколадки, так что их оказалось у меня с воз.
Через пару дней раздали автоматы, распределили по взводам, и … «Ребят, кто сегодня в наряд в столовой?» - невинно спросил молодой ополченец Бор, выполняющий обязанности коменданта казармы. Его взгляд остановился на мне - ну, конечно, я же самая "незаметная" здесь!
Так я попала в кухонное рабство. Пыталась из него выбраться - бегала скандалить к ротному и к начштаба, похожему на графа Калиостро. Но «Калиостро» в ответ на вопли о несправедливости, на мольбы ехать на позиции к 1-ому номеру, устало посмотрел на меня своими «древними» армянскими глазами, сел в прошитый пулями «Жигуль» и вынес приговор: «Дочь у меня, 19 лет, такая же девушка, как ты, а там гораздо опасней, останешься здесь».
Горе моё было безмерно! Столько моральных страданий испытать перед приездом сюда, три раза переписывать завещание для дочери, прощаться с жизнью, обивать пороги казачьего пункта добровольцев в Москве... где казаки, узнав, что я не медик, а «философский факультет», пряча смешки в бородах, выпроводили за дверь... потом усердно изучать медпомощь при ранениях на ютубе, потом врать, что я медик, да ещё выкинуть очки и, тараща глаза, «изображать» орлиное зрение, чтобы взяли в снайперы... И всё это для того, чтобы в итоге оказаться за тысячи километров от дома, на кухне, у мойки с горой посуды... Ужасно быть «девушкой»!
Однако я была не единственна в своём горе. Вместе со мной в кухонное рабство попали Павлик и Андрюха. И им было, наверное, ещё горше моего, поскольку они - мужчины. Оба - тоже россияне. Оба - самоходы, то есть пересекали границу с ЛНР самостоятельно. Причём, Павлик самоход трижды - каждый раз казаки выгоняли его на исходные позиции, но он упрямо возвращался. Ему было 19 лет, одет он был в старую песочного цвета форму времён Афганистана, короткие сапоги; вихрастая причёска, будто по моде тех лет, лицо чистое, как у ангела, от этого он выглядел на пару лет моложе. Казалось, что это дух убитого советского солдатика вернулся откуда-то из Кандагара. Как к ребёнку относились к нему наши командиры. «Ребёнка» жалели так же, как и «девушку».
Андрюха - не менее примечателен. Он из Ростова-на-Дону. Ему не было ещё и 30, но он уже имел свой дом. Андрюха был крутым программером, специалистом по базам данных, ведущим сотрудником крупной IT-компании. Он пришёл в «Зарю» подготовленным, со своим (!) автоматом, секрет «возникновения» которого отказался раскрывать. В штабе у него автомат отобрали и велели ждать собеседования в приёмной. Пока ждал, у кого-то из штабных сломался принтер, Андрюха вызвался починить, потом починил ещё и системный блок, а потом помог напечатать документ... Так на пару недель он завис при штабе. Наконец, упросил - его отправили в батальон, но с примечанием командирам: «Этого не трогать, на боевые не посылать, а всячески беречь «золотые мозги» Луганской Народной Республики!»
В редкие часы отдыха мы с Павликом занимались военной подготовкой. Нас обучали «ветераны». Российский майор-доброволец лет за 60. И крещённый узбек с позывным Звер - афганец-десантник, рэкетир из 90-х. Майор учил разбирать-собирать автомат, занимать огневые позиции, а Звер - ножевому бою и мудрости жизни. Каково же было удивление майора, когда «наш ребёнок» с первого раза в скоростном режиме управился с АК. А потом ещё перечислил образцы других «стволов» и калибр патронов к ним. «Я увлекался реконструкцией,» - скромно пояснил Павлик. Так вот откуда этот ретро-стиль с афганской формой!
Размышляя о своей участи, «ребёнок» всё больше молчал, «девушка» от зависти грубила дарителям шоколада, возвращавшимся с позиций усталыми и грязными, а «золотые мозги» горестно вздыхали: «Я им предлагаю свою жизнь, готов умереть за них, а они меня к принтерам и на кухню!» И каждый мечтал попасть на боевые.
Через некоторое время Павлику доверили на пару с местным дедком охранять завод, с территории которого работали наши «грады». И дедок хвалил Павлика, говоря, что тот совсем не боится укропских «ответок», не бежит в панике от каждой мины, а с умом различает, какая близко ляжет. А так - любит смотреть в небо - точно дух убитого «афганца» рвётся на простор.
Андрюха, в конце-концов, выбил себе «должность» оператора «адской машинки». «Когда укропы пойдут в наступление, и до первой линии наших окопов будет метров 200, я должен буду остаться там и замкнуть провода, тогда всё взлетит, и наши смогут отступить,» - объяснял он мне. «Но 200 метров - это слишком мало, чтобы и ты смог уйти!», - говорю я. «Знаю, потому и выбрал это, чтобы кому-то другому не пришлось это делать,» - сказал Андрюха...
Вскоре и «девушка» получила «вольную», повстречавшись в бомбоубежище с богами войны...
***
На фото наш Ребёнок заматерел и стал командиром отделения разведки :)