"Джен Эйр": почему это о любви с хорошим концом, но все равно литература (29)
Как только спадает наваждение, Джен немедленно становится собой и первым делом принимает совершенно логичное решение: «Письма остались без ответа, надо самой поискать этот ответ». Она встает с зарей, собирается и в «начале пятого» уже ждет почтовую карету возле Уайткросса. Только теперь можно понять, до какой степени она была порабощена Сент-Джоном психологически. Потому что так-то она совершенно от него независима.
Могла ли Джен не допустить подчинения Сент-Джону? Разумеется. Рядом Диана, которую брат «своей волей не поработил: по-своему его воля была столь же сильной». Впрочем, как мы помним, в поединке сил и воль Сент-Джон в конце концов проигрывает Джен с разгромным счетом. Не без подсуживания Тех, Кто Сверху, но они всего лишь разок подсказали, а так Джен никак нельзя счесть менее сильной, волевой и свободной, чем кузина.
Заморочка скорее в особенностях натуры.
«Имея дело с жесткими волевыми натурами, противоположными моей собственной, я никогда не умела найти золотой середины между полной покорностью и решительным бунтом. Я оставалась покорной до последней секунды, чтобы тогда взбунтоваться порой с бурностью вулканического взрыва».
Это, как бы помягче, не самая выигрышная жизненная стратегия. Но вот такова Джен по природе. Она тоже человек, у нее тоже есть недостатки.
В их с Сент-Джоном схватке кузен выглядит некрасиво, а иногда почти что палачом. Но тут важно понимать, что, как обычно, нет палача без жертвы. В том, что все вышло, как оно вышло, вина не только Сент-Джона, но и самой Джен. Можно было с самого начала поставить пастыря на место. Если бы Джен была другим человеком, разумеется.
Точно так же она в принципе могла не доводить себя до того, чтобы на душе стало совсем черно, а Диана кинулась предлагать поездку на море. Казалось бы, что сложного - собраться, сесть в карету и, доехав до Торнфильда, узнать, что там происходит. Финансовая свобода есть, а значит, есть и сколько угодно возможностей. Однако все это опять же из серии «если бы Джен была другим человеком». А также - если бы она не была всю жизнь бедна или хотя бы успела свои новые возможности осознать и к ним привыкнуть.
Так, но почему же Те, Кто Сверху позволяют Сент-Джону держать Джен только что не в рабстве, во всяком случае, в подавленном умонастроении, в котором она не видит, как быстро и просто решить свою проблему?
Ну, во-первых, это нужно для Сент-Джона. Если спецназ вызван, так пусть ситуация дойдет до того, чтобы он, как ружье на сцене, начал стрелять.
А во-вторых, будь Сент-Джон не просто «и хорошим, и великим» (Джен), но еще и нормальным человеком, и умей Джен отбиться от него как кузины, не найти бы ей с Эдвардом счастья.
Вот возвращается она в Торнфильд. «И еще не решив, что следует делать, я очутилась на дороге, ведущей через» те самые «луга, через которые я бежала... в то утро, когда покинула Торнфилд». Хотя здравый смысл настаивает, чтобы она никуда не ходила и навела справки в гостинице. Но побоку здравый смысл, который вообще-то прав. «Как быстро я шла! А иногда и пускалась бегом. Как жаждала поскорее увидеть такой знакомый парк! Какие чувства охватили меня, когда я узнала деревья и луг и холм между ними!»
А что она собирается делать в Торнфильде, где, может быть, и нет Эдварда, а если есть, то с женой?
Да в общем повести себя как свободная независимая женщина.
«Если бы мне было дано его увидеть! На один миг! Но, конечно же, я не окажусь настолько безумной, чтобы кинуться к нему? Не знаю... я ни в чем не уверена. А если не удержусь - что тогда? Бог да благословит его! Что тогда? Кому будет плохо, если я вновь пригублю жизнь, которую подарит мне его взгляд?»
Собственно, именно потому ее удерживают подальше от Торнфильда столько времени. Это раньше Джен, по выражению Эдварда, «без друзей, сирая и безутешная», оказалась бы в полной зависимости от него на белой вилле на Лазурном берегу, и закончилось бы это катастрофой. А теперь она с деньгами, с друзьями, у нее есть независимость и в случае чего тыл и поддержка. Ну, уедут они на Лазурный берег невенчанными, и что? Ну взбрендит там Эдвард на тему «ты вообще мне не жена», и дальше? Накрасила губки, взяла сумочку - и уже Эдвард будет бегать за ней по Европе и валяться в ногах, только вернись. Я же говорю, взгляды Бронте на секс вообще и сохранение невинности в частности - это очень свободные взгляды. Только при этом разумные, в отличие от многих современных перегибов. Ты можешь взять от жизни все, что хочешь, но сначала подумай хорошо и честно пойми, какую именно цену ты за это заплатишь. И никогда не плати больше, чем тебе позволяет чувство собственного достоинства.
Но будет ли полезно Эдварду, если он получит Джен назад, не сделав выводов, ради которых Те, Кто Сверху все и затеяли? Безусловно, нет.
А потому Джен приходится заниматься хиндустани с Сент-Джоном, пока Эдвард отчаивается, гневается и бунтует, хотя давно бы уже мог включить голову и смириться. Впрочем, Джен не привыкать мучиться, пока Эдвард тупит, чоуж.
Отмотаем пленку назад. Обнаружив побег Джен, Эдвард начинает метаться - хотя, конечно, поздняк метаться, но его понять можно. Как мы знаем из рассказа хозяина гостиницы с гордым именем «Герб Рочестеров», Эдвард разыскивал Джен «так, будто у него ничего дороже на свете нет» (что правда), «да все впустую. Ну он и осатанел, прямо осатанел из-за этого своего разочарования... как он ее потерял, к нему просто подойти нельзя было. И он совсем один остался. Миссис Фэрфакс, экономку, отослал куда-то к ее родне... Мисс Адель, свою воспитанницу, отправил в пансион. Порвал знакомство со всеми соседями и заперся в доме будто отшельник... Он за порог дома не выходил. Только по ночам бродил по двору и по саду что твое привидение, будто рассудка лишился». Эдварда можно понять и даже ему сочувствовать, но нельзя не видеть, что от правильных выводов и тем более перемен в себе он по-прежнему далек. У него по-прежнему виноваты все (по некоторым признакам, даже сбежавшая Джен), а он один в белой шляпе и неправедно терзаемый всеми, включая Тех, Кто Свыше (как же типа романтическому герою и без элементов богоборчества, подумайте сами). Это резко не то настроение, которое способствует развязыванию кармических узлов.
Ну и не знаю, как вам, а мне очередная истерика Эдварда напоминает поведение Сент-Джона после того, как преподобный вдруг осознал, что Джен за него позаботилась о сестрах и вообще сделалась опорой семьи. Это не они (мистер Рочестер и мистер Риверс) виноваты. Это все жестокая судьба, обстотельства и, разумеется, чересчур инициативная / принципиальная Джен.
Вот страстное признание Эдварда Джен после ее возвращения, когда они, обнявшись, сидят на лугу. «Жестокая, жестокая беглянка! Ах, Джейн, что я пережил, когда обнаружил, что ты покинула Тернфилд, что тебя нигде нет, а осмотрев твою комнату, понял, что ты не взяла с собой денег и ничего ценного, что могла бы продать! Подаренное мной жемчужное ожерелье покоилось в своем футляре, твой багаж стоял упакованный для свадебного путешествия, по-прежнему запертый и перевязанный ремнями. Что будет с моей любимой? - спрашивал я себя, - без денег, без крова над головой?»
Отметим редкое мастерство Бронте в обращении с интонацией. Когда это читаешь, Эдварда очень жаль. Но если представить себе, как он с яростным испугом и обвинением в адрес небес (и Джен тоже - это же она жестокая) вопит все это наутро после побега, начинаешь понимать, зачем потребовалась Тем, Кто Сверху бензопила.
Нельзя сказать, что Эдвард прямо ничего не понял. Но он совершенно не в состоянии согласиться с тем, что главный виноватый в ситуации - он сам (прямо как Сент-Джон). Так что он озлобился, всех разогнал, остался в гордом страдании и, вестимо, страдает и богоборствует. «Я в моем угрюмом бунтарстве почти проклял Его волю; вместо того чтобы склониться перед Его решением, я восстал на него».
Да, бензопила - это жесткое решение. Но как-то воспитывать дурака ведь надо? Не бросишь же его вот так на полпути. Джен запустила процесс своим появлением. Ее бегство было последним совершенно не китайским предупреждением. Дальше все только всерьез, если по-хорошему объект понять не способен.
Собственно, когда дело доходит, так сказать, до бензопилы, все истерики и эгоизм Эдварда сразу куда-то улетучиваются, и мужик просто герой и молодец. «... все уже пылало и наверху, и внизу, а он поднялся на верхний этаж, разбудил всех слуг и самолично помог им спуститься, а потом вернулся, чтобы забрать сумасшедшую жену из ее комнаты». Не совсем понятно, где Грейс Пул. Естественно, она снова напилась на рабочем месте, но дальше-то? Видимо, оказывается в числе тех, кого Эдвард будит и самолично помогает спуститься. В любом случае, никто не погиб, и за это мистеру Рочестеру честь и хвала.
А еще больше - за то, что он до последнего пытается спасти Берту.
«Но тут ему крикнули, что она на крыше. Стояла там, руками над зубцами парапета размахивала и так вопила, что ее за милю было слыхать. Я ее своими глазами видел и своими ушами слышал. Такая крупная женщина и с длинными черными волосами - мы видели в свете огня, как они колышутся. У нас на глазах мистер Рочестер выбрался на крышу из люка, и мы услышали, как он крикнул: «Берта!» и пошел к ней. И тут, сударыня, она как завопит! Как прыгнет! И вот уже лежит во дворе, разбившись».
Именно в таких ситуациях проверяется по-настоящему человек. Зачем Эдвард идет на крышу за женой, хотя давно «всем сердцем хотел бы, чтобы всему этому пришел конец»?
Потому что Эдвард - чуть ли не единственный на свете, кто продолжает относиться к ней как к человеку. Что бы между ними ни было и как бы ни было. Есть, конечно, у Берты старший брат, но тот один раз приехал поплакать и поумолять, чтобы с ней хорошо обращались. И уехал себе восвояси. Тяжелую ношу взвалил на себя и несет Эдвард, не любя, временами ненавидя, но никогда не забывая, что то, что осталось от жены, - человек.
Это очень много, очень.
Да, но бензопила в виде балки все равно с ним случается. «Ну а как миссис Рочестер бросилась с парапета и он уже по парадной лестнице сбегал, раздался страшный грохот. Крыша провалилась. Его вытащили из развалин живым, но совсем искалеченным. Балка так упала, что немножко его прикрыла, да все равно один глаз повредило, а левую кисть так размозжило, что мистер Картер, лекарь, ее тут же и отнял. Уцелевший глаз воспалился, и он перестал им видеть. Теперь он совсем беспомощным стал - слепой калека».
Почему?
Все потому же. Если человек не понимает по-хорошему, ему не без сердечного сокрушения, но объяснят Сверху по-плохому. «Божественное правосудие свершилось: одна за другой на меня посыпались беды. Я прошел Долиной Смерти. Грозны Его кары, и назначенная мне навеки научила меня смирению».
Но и то не сразу.
«Лишь недавно, Джейн, совсем недавно распознал я Руку Божью в моей роковой судьбе. И почувствовал сожаление, раскаяние, возжаждал примирения с моим Творцом. И возносил к нему молитвы. Очень короткие, но глубоко искренние».
Совсем недавно - это «четыре дня назад, вечером в прошлый понедельник. Мое душевное состояние непонятно изменилось: исступление уступило место горю, угрюмость - печали. Мне давно казалось, что ты умерла, ведь я так и не сумел тебя отыскать. И вот в ту ночь, очень поздно (по-моему, это было между одиннадцатью и двенадцатью часами)... я вознес моление Богу поскорее послать мне смерть, если на то будет Его воля, и ввести меня в мир грядущий, где у меня есть надежда воссоединиться с Джейн. ...И я спросил Бога в муках и смирении, не достаточно ли долго терплю я отчаяние, боль, терзания и не дано ли мне будет вновь вкусить блаженство и покой. Я признал, что сполна заслужил свою кару, но сил терпеть и далее у меня не осталось. Я молил, молил, и невольно с моих губ сорвались слова - альфа и омега упований моего сердца: «Джейн! Джейн! Джейн!»
Немало времени потребовалось, однако, чтобы человек наконец понял, что следует в себе изменить. С середины сентября, когда случается пожар, до конца мая. Больше восьми месяцев Джен проводит вдали от Эдварда, который, блин, все никак не хочет сломить свою гордыню. Впрочем, что ж делать, служение - оно такое, оно служение.
Надо отдать должное Тем, Кто Сверху: в ту же минуту, как у Эдварда происходит душевный переворот, они дают ему надежду, а Джен - освобождение от Сент-Джона и разрешение приехать.
Она знает о действиях Тех, Кто Сверху больше и Эдварда, и уж тем более Сент-Джона. Знает практически все необходимое - и о служении, и о том, как и когда, собственно, развязан кармический узел. Но молчит - «хотя сама продолжала размышлять об этой тайне». Вероятно, будет молчать и дальше. И это, пожалуй, правильно.
Теперь, с новым, изменившимся, Эдвардом можно и строить жизнь. Конечно, каменной стеной в браке он не будет - но ею станет Джен, отсюда, между прочим, знаменитая формулировка, открывающая эпилог: «Читатель, я взяла его в мужья». А так - многие свои недостатки Эдвард весьма успешно преодолел. Вот, например, научился же человек ценить и заботиться. «Рано поутру я услышала, что он встал и бродит из комнаты в комнату. Едва Мэри сошла вниз, как до меня донесся вопрос: «Мисс Эйр здесь?», а затем: «В какую комнату вы ее поместили? Стены там сухие? Она встала? Пойдите спросите, не надо ли ей чего-нибудь».
Он научился понимать несказанное. «Он уверен, что я натерпелась куда больше, чем призналась ему».
Он даже научился отпускать. «Но что толку горевать. Джейн, оставь меня. Отправляйся к Риверсу, выходи за него замуж... Ты нашла свой путь... с мужем. Которого ты избрала».
И он научился быть благодарным Богу. «Благодарю Творца моего, что, карая, Он не забыл о милосердии. И смиренно молю Искупителя моего дать мне силы впредь вести более чистую жизнь, чем я вел раньше».
Когда-то еще в детстве подруга моей Маман, хороший практичный человек, сетовала, что «больно уж долго они разговаривают, когда она вернулась, что тут разговаривать-то». Типичное отношение к «Джен Эйр» как к картонно-любовному роману. Она вернулась и упала в его объятия. Быстренько свадебку, койку и счастливый конец.
Нет уж. Картонки картонками, а литература литературой. Важно не то, переспит ли Джен с Эдвардом, вернувшись к нему. Хотя я полагаю, что они не ждали три дня до свадьбы, и уже следующую ночь Джен провела в комнате и постели Эдварда. Если они и так едины, какой смысл ждать официальной регистрации?
А они едины и счастливы, и в их разговорах немедленно появляются забавные моменты. Сцена же, когда Джен объявляет слугам о бракосочетании, и вовсе пронизана юмором (как вообще часто случается в этой якобы трагической и безысходной книге). «Когда мы вернулись из церкви, я пошла на кухню, где Мэри стряпала обед, а Джон чистил ножи, и сказала:
- Мэри, сегодня утром мы с мистером Рочестером поженились.
Экономка и ее муж оба принадлежали к тем порядочным флегматичным людям, которым в любое время можно сообщить самую ошеломляющую новость... Мэри, правда, отвернулась от плиты и, правда, уставилась на меня. Правда, ложка, с помощью которой она поливала жиром пару жарящихся кур, минуты три висела в воздухе неподвижно, и ровно такой же срок ножи Джона не прикасались к точильному камню. Однако Мэри, вновь нагнувшись над своими курами, сказала только:
- Вот как, мисс? Подумать только!
...И опять занялась курами. Джон, когда я посмотрела на него, ухмылялся до ушей.
- Я Мэри говорил, что так все и обернется, - сказал он, - я знал, что мистер Эдвард... сделает. И уж времени зря терять не станет. А лучше он и придумать не мог, так мне сдается. Желаю вам счастья, мисс! - И он почтительно мне поклонился».
Превосходная, очень жизненная, забавная и точная сцена, в которой, на мой взгляд, Бронте опять же проходится каленым железом по любовным картонкам.
Ну, дальше уже совсем то, что происходит, когда заканчивается бурный роман и начинается счастливая семейная жизнь. Джен очень много работает, занимаясь Эдвардом, так много, что у нее не выходит оставить при себе Адель («все мои заботы, все мое время теперь... были необходимы моему мужу»). Но ничего, проблема решается - «я подыскала пансион с более мягкими правилами и достаточно близко, чтобы почаще ее навещать, а иногда и брать домой погостить. Я следила, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась». Через два года зрение Эдварда несколько улучшается - «тьма перед его уцелевшим глазом становится менее плотной». Думаю, все-таки слепота и тьма Эдварда есть достаточно ясное указание на то, чем он страдал до душевного переворота, так сказать, отражение духовного плана на физическом. Но рядом с Джен он прозревает - во всех смыслах.
«Мы с ним поехали в Лондон. Он прибегнул к помощи именитого окулиста, и в конце концов этот его глаз вновь обрел зрение». Именитые окулисты стоят немало, и на этом месте следует прояснить денежный вопрос. Почему-то в советское время часто писали, что героическая Джен возвращается к ослепшему и обедневшему мистеру Рочестеру и с ним остается (надо думать, с пролетарской гордостью презирая денежный вопрос). На мой взгляд, это фигня. Не в Торнфильд-Холле же заключалось огромное состояние Рочестеров. Скорее, роскошная резиденция рода, которую нужно содержать на уровне, тянула на себя кучу денег. А так-то доходы Эдварда позволяли ему и виллу на Средиземном море иметь, и годами путешествовать по европейским столицам, ведя светский, то бишь недешевый, образ жизни.
Плюс к тому Джен сама теперь не бедна, хотя на светскую жизнь что в Европе, что в Англии ей вряд ли хватит. С деньгами мужа им бы хватило. Но зачем? Они могут жить где хотят, хоть в том же Ферндине, если привести в порядок что само поместье, что окружающий «сырой лес», на опушках которого, впрочем, чудесные, вполне здоровые луга (см.объяснение Джен и Эдварда на таком лугу). Они общаются с теми, с кем хотят. Потребуется заняться образованием сына (первенец у них рождается уже после прозрения Эдварда), - займутся, и это не будет напряжно.
Кстати, семья бывает в Европе, и, видимо, не раз. Иначе где бы Джен «довелось увидеть paysannes и Bäuerinnen» (которых она, кстати, находит «невежественными, грубыми и полными суеверий в сравнении с моими мортонскими девочками»).
А где-то через шесть лет после свадьбы Рочестеры приезжают в Ловуд и закрывают старый долг Джен, оставив знак немеркнущей любви к Хелен Бернс. «Пятнадцать лет после ее смерти могила оставалась заросшим травой холмиком, но теперь на него положена плита из серого мрамора с ее именем и словом «Resurgam».
В общем, служение Джен продолжается, только теперь мирно, спокойно, без экстрима. Счастлива она и счастливы все вокруг нее. И нет ни малейшей натянутости в таком финале.
Нам остается разобраться только с одним человеком - и тем, почему именно о нем говорится в финале книги.
(окончание следует)