«Не плачь обо мне, позабудь меня»
Как неловко и неуместно писать, потому что он умер. Я же всегда считала, что приходить нужно к живым. Нам нужнее. И все ж обычай деспот меж людей - напишу. На смерть поэта Сергея Васильева. Он был настоящим поэтом. Без компромиссов в рифмах и ритмах. Он умел писать сонеты и стансы, но никогда не писал «датских» стихов.
Сколько я его знала? Очень, очень давно, кажется, еще на излете филфака, того самого, откуда девочка (нет, не я) могла рвануть в Москву, постоять у подъезда и увидеть живого Вознесенского, где разговаривали стихами, чаще, слава богу, все-таки чужими. Не помню, какие его стихи были у меня первыми. Но каждый раз, когда поезд набирает ход, я всегда слышу его ритмы: «в похожем на улей плацкартном вагоне, охотно простившись с помятым рублем…» Слышите, как стучат колеса? Мне кажется, так уже не умеют, не пишут.
У него были романы, кажется, со всеми моими подругами. В одном варианте любил только он, в другом - любили его, но ни то, ни другое не длилось. Не Аполлон, не красавец, он легко подбирал ключики к нашим сердцам искренним, благоговейным восхищением. И это все знали. Когда он был корреспондентом «Вечерки», там был обычай вывешивать в холле фото лучшего журналиста месяца. Увидела - стащила фото, уж очень понравилось. Это оно тут сверху стоит. И никто в редакции даже не усомнился, что это дело рук поклонницы Васи - так его, кажется, даже чаще называли, чем по имени. Я потом созналась, и кажется, он был разочарован: лучше бы это осталось тайной, можно было бы об этом думать и мечтать… А я сама чудом от него увернулась. Несмотря на страсть к бесперспективным романам, понимала, что быть подругой гения - о нет!.. И нет, не признаюсь, каким приемом я сумела разрушить его чары, но он отомстил, сочинив злющие эпиграммы удачливому сопернику. Соперник рвался вызвать его на дуэль и убить, но руки были коротки, а ум - все же подлиннее, сообразил таки, что даже обычная драка заставит эти эпиграммы навечно осесть в цепкой журналистской памяти. Так и я помню. Акростих, который он сочинил в честь моего дня рождения, помню нетвердо, с запинкой, а эпиграмму - да хоть ночью разбуди.
Когда мы познакомились, стихи печатали в газетах. И «Вечерний Волгоград», и «Молодой ленинец» («Волгоградская правда» вроде нет?). Всего несколько лет прошло, а когда я пришла в «Вечерку», мне как салаге было поручено писать отповеди читателям: извините, но стихов не публикуем. Где Васильев работал тогда - и не вспомню. Но книжки у него выходили, и он дарил их мне с неизменной надписью «Анюте - с нежностью».
Но полянка становилась все теснее.
Перестали издавать на бумаге его детище - детский журнал «Простокваша». Осталась интернет-версия, но он, кажется, так и не понял, как с этим интернетом обращаться.
Его «Принцессу Грёзу» так и не поставил музыкальный театр. Я пыталась свести их с Алексеем Серовым, но что-то не заладилось, не нашли общего языка. Театр прошел мимо.
Альманах «Раритет», в издании которого он с восторгом участвовал, названивая авторам по ночам с идеями - о чем надо срочно написать, тоже промелькнул двумя выпусками, в черной и белой обложках, и исчез.
Работать было негде, делать было нечего, алкоголь не давал ни вдохновения, ни отдохновения, а только все портил и усугублял. Ой, вспомнила. В голодные-холодные перестроечные годы страну накрыл табачный кризис, Вася тогда жил на улице Симонова, куда не ходили троллейбусы и маршрутки, выбраться оттуда было целым приключением, а за сигаретами нужно было ехать на центральный рынок - только там у цыганок можно было купить заветную пачку. Не желая отрываться от своих стансов, он курил чай. Плевался и ругался, сворачивая козью ножку с заваркой, но это было весело. Может, потому что мы были молодые, и все эти тяготы были ничто по сравнению с зеленоглазыми ласточками из его стихов?..
Нет, не то время ему досталось.
Сколько я его знала? Очень, очень давно, кажется, еще на излете филфака, того самого, откуда девочка (нет, не я) могла рвануть в Москву, постоять у подъезда и увидеть живого Вознесенского, где разговаривали стихами, чаще, слава богу, все-таки чужими. Не помню, какие его стихи были у меня первыми. Но каждый раз, когда поезд набирает ход, я всегда слышу его ритмы: «в похожем на улей плацкартном вагоне, охотно простившись с помятым рублем…» Слышите, как стучат колеса? Мне кажется, так уже не умеют, не пишут.
У него были романы, кажется, со всеми моими подругами. В одном варианте любил только он, в другом - любили его, но ни то, ни другое не длилось. Не Аполлон, не красавец, он легко подбирал ключики к нашим сердцам искренним, благоговейным восхищением. И это все знали. Когда он был корреспондентом «Вечерки», там был обычай вывешивать в холле фото лучшего журналиста месяца. Увидела - стащила фото, уж очень понравилось. Это оно тут сверху стоит. И никто в редакции даже не усомнился, что это дело рук поклонницы Васи - так его, кажется, даже чаще называли, чем по имени. Я потом созналась, и кажется, он был разочарован: лучше бы это осталось тайной, можно было бы об этом думать и мечтать… А я сама чудом от него увернулась. Несмотря на страсть к бесперспективным романам, понимала, что быть подругой гения - о нет!.. И нет, не признаюсь, каким приемом я сумела разрушить его чары, но он отомстил, сочинив злющие эпиграммы удачливому сопернику. Соперник рвался вызвать его на дуэль и убить, но руки были коротки, а ум - все же подлиннее, сообразил таки, что даже обычная драка заставит эти эпиграммы навечно осесть в цепкой журналистской памяти. Так и я помню. Акростих, который он сочинил в честь моего дня рождения, помню нетвердо, с запинкой, а эпиграмму - да хоть ночью разбуди.
Когда мы познакомились, стихи печатали в газетах. И «Вечерний Волгоград», и «Молодой ленинец» («Волгоградская правда» вроде нет?). Всего несколько лет прошло, а когда я пришла в «Вечерку», мне как салаге было поручено писать отповеди читателям: извините, но стихов не публикуем. Где Васильев работал тогда - и не вспомню. Но книжки у него выходили, и он дарил их мне с неизменной надписью «Анюте - с нежностью».
Но полянка становилась все теснее.
Перестали издавать на бумаге его детище - детский журнал «Простокваша». Осталась интернет-версия, но он, кажется, так и не понял, как с этим интернетом обращаться.
Его «Принцессу Грёзу» так и не поставил музыкальный театр. Я пыталась свести их с Алексеем Серовым, но что-то не заладилось, не нашли общего языка. Театр прошел мимо.
Альманах «Раритет», в издании которого он с восторгом участвовал, названивая авторам по ночам с идеями - о чем надо срочно написать, тоже промелькнул двумя выпусками, в черной и белой обложках, и исчез.
Работать было негде, делать было нечего, алкоголь не давал ни вдохновения, ни отдохновения, а только все портил и усугублял. Ой, вспомнила. В голодные-холодные перестроечные годы страну накрыл табачный кризис, Вася тогда жил на улице Симонова, куда не ходили троллейбусы и маршрутки, выбраться оттуда было целым приключением, а за сигаретами нужно было ехать на центральный рынок - только там у цыганок можно было купить заветную пачку. Не желая отрываться от своих стансов, он курил чай. Плевался и ругался, сворачивая козью ножку с заваркой, но это было весело. Может, потому что мы были молодые, и все эти тяготы были ничто по сравнению с зеленоглазыми ласточками из его стихов?..
Нет, не то время ему досталось.