Все, что нужно знать о венгерской литературе. 4.
Все, что нужно знать о венгерской литературе
39 венгерских поэтов и писателей XX века, с которых стоит начинать знакомство с одной из самых богатых и трудных для перевода европейских литератур
Автор Оксана Якименко
Эндре Фейеш
«Кладбище ржавчины»
Fejes Endre. «Rozsdatemető» (1962)
«Кладбище ржавчины» (1962) - короткая семейная хроника. Попавший в журналистику от станка Эндре Фейеш (1923-2015) вряд ли составит конкуренцию изысканной прозе Оттлика или Месёй, и тем не менее рассказ о семействе Хабетлер, умудрившемся прожить самые непростые и богатые событиями 50 лет ХХ века «на обочине истории», попадает в очень важную болевую точку именно сегодня. Нельзя сказать, что этот роман как-то особенно популярен в Венгрии (и уж тем более у нас - он не переиздавался с 1981 года), но эта стремительная, очень киношная история предлагает читателю интересный и не совсем привычный взгляд на венгерскую историю - «будто в перевернутый бинокль». Первая и Вторая мировые войны, зверства нилашистов , штурм Будапешта в 1945 году, приход к власти коммунистов, события октября - ноября 1956 года - все это проходит мимо «здоровых, упитанных мужчин» и таких же «крепких» женщин, занятых исключительно семейными делами, выяснением отношений и поисками личной выгоды. То, что могло бы стать отповедью мещанству, оказалось неприукрашенным портретом соотечественников, «простых честных граждан».
***
Часов в девять к ним постучался Бела Шападт; глаза у него возбужденно блестели от выпитой палинки. Он пристроился на крышке мусорного ящика и понес всякую околесицу, будто на площади Республики копают землю перед зданием горкома партии, ищут бункер госбезопасности, где томится больше тысячи невинных узников. Старый Хабетлер угостил его вином и усомнился в перспективах поисков; это сущая ерунда, заявил он, по его мнению, никаких бункеров там никогда не строили.
- Должен сказать со всей откровенностью, что политикой я сроду не занимался и не берусь утверждать, будто разбираюсь в этом. Меня интересует только судьба и счастье моей семьи, ради нее я трудился всю свою жизнь, не щадя сил. Но все же я понимаю, что такое грандиозное строительство было бы огромным расточительством; к тому же соответствующие органы располагают достаточным количеством тюрем.
Перевод Т. Воронкиной.
Фейеш Э. Кладбище ржавчины. Роман и рассказы. М.: Прогресс, 1981.
*
Дежё Костолани
«Корнел Эшти»
Kosztolányi Dezső. «Esti Kornel» (1925-1935)
Прекрасное владение словом, восприимчивость к мировой культуре и точное попадание в настроение современников уже при жизни принесли Дежё Костолани (1885-1936) славу одного из лучших авторов своего времени, чьи произведения, безусловно, нужно ставить в один ряд с лучшими достижениями психологической прозы ХХ века. Цикл рассказов (а по сути - роман) о Корнеле Эшти - последнее прозаическое произведение Костолани. Непростые отношения автора с двойником отсылают в том числе и к реальным отношениям, которые связывали Костолани с кузеном и коллегой-писателем Гезой Чатом. «Когда мне минуло тридцать, - признается писатель, - он стал тяготить меня, презирал, вредил репутации серьезного человека… я не смел следовать его советам. Но мне нравилось, как он смело высказывал то, что было у меня в мыслях. Я платил за него. Платил много. И не только деньгами. Люди не знали, как им со мною держаться, к правым я тянусь или к левым, лояльный я гражданин или опасный подстрекатель, пристойный отец семейства или опустившийся развратник и вообще - человек я или ночное наважденье». 17 рассказов цикла, написанных как от лица анонимного автора, так и от лица Эшти, связаны с путешествиями и поездками как метафорами жизненного пути. В заключительном рассказе «Последнее публичное чтение» двойник наконец становится писателем, но умирает перед зеркалом.
Герой Костолани продолжает жить и в современной венгерской литературе - в книге Петера Эстерхази «Эшти» (2010) он становится «тысячеликим альтер эго» уже другого писателя.
Кадр из фильма «Удивительное путешествие Корнела Эшти». Режиссер Йожеф Пачковский. 1995 год© Hunnia Filmstúdió
***
Я не знал, утро еще или уже день. Обычно путешествия служили мне развлечением. Жизнь представлялась картинкой, пустым спектаклем. Но на этот раз она ввергла меня в отчаяние. Все казалось нелепым и безжизненным: юноша-австриец, кошка, худощавая дама на ветру, немецкие школьники и в первую очередь я сам. В голову лезли воспоминания о собственных прегрешениях и неудачах… Ночью я единственный в длинном спальном вагоне взял постель. Проводник с неприятным лицом смазливого актера издевательски пожелал спокойной ночи, будто заранее решил бритвой перерезать мне горло, как только усну. На всякий случай я принял двойную дозу снотворного. <…> Проснулся от своего же крика. Принялся шарить на ощупь в темноте, не мог понять, где нахожусь. В горле и носу пересохло. Натоплено в вагоне было по-африкански. Натянул на себя что подвернулось под руку. Шатаясь вышел в коридор.
В эту-то минуту и началось то счастье, о котором я говорил, счастье, полнее и удивительнее которого я прежде никогда не знал. Поезд мчал среди заросших непроходимыми лесами гор. Шел снег. Представь, совсем ранняя осень - и уже снег, словно неожиданный подарок с небес. А потом выглянуло солнце. За окном было сияющее утро. В долине показался небольшой немецкий промышленный городок. <…> От радости сердце забилось сильнее. Я выбрал лучшую в городе гостиницу. Приняли меня любезно, с большим уважением. Предложили номер с балконом за смешные деньги. Горничная-блондинка с высокой прической и негромким голосом принесла два кувшина горячей воды. Окно номера выходило на главную площадь, не знаю, сколько времени я простоял у этого окна, наблюдая за тем, как по-детски весело падает снег. До того я никогда еще не радовался тому, что нахожусь на земле и живу. Жизнь вновь обрела смысл. Спустился позавтракать в ресторанчик на первом этаже. Лампы, покрытые цветными абажурами, бросали отблески на белоснежную скатерть. Передо мной поставили масло и мед. Я съел даже яйцо всмятку, хотя обычно терпеть его не могу. Все было прекрасно, чудесно, желанно, необъяснимо и невыразимо прекрасно.
Перевод Е. Малыхиной.
Из рассказа «Счастье» - цикл «Приключения Корнела Эшти». Костолани Д. Избранное (проза). М.: Художественная литература, 1986.
*
Агнеш Немеш Надь
Стихи и проза разных лет
Nemes Nagy Ágnes
Основательница журнала «Уйхольд» (в одноименное объединение вошли Пилински, Оттлик, Вёрёш - если назвать только самых-самых), великолепный эссеист, литературовед, чьи статьи о венгерских поэтах и писателях во многом сформировали современный венгерский литературный канон, Агнеш Немеш Надь (1922-1991) в первую очередь очень хорошая поэтесса и прозаик. Ее тексты покоряют сразу - спокойной силой ума и сочетанием рациональности и страстности. Прекрасный пример такого сочетания аполлонического и дионисийского у Немеш Надь - цикл «Эхнатон» (1967), посвященный «первому революционеру на троне или же первому европейскому интеллектуалу», в котором автор пытается найти то, во что или в кого можно поверить после пережитых душевных страданий. В богатой потрясениями биографии Немеш Надь в том числе помощь евреям во время холокоста и измена мужа, чьи письма к любовнице гэбисты нашли во время обыска квартиры Агнеш. При жизни она больше печаталась как прозаик, но после ее смерти в рукописях было найдено около ста неизданных стихотворений.
***
Защищайся
Védd meg
Попробуй, защищайся, если сможешь,
признайся, было хорошо,
глаза без слез и ум без шор,
стремление, сомнений дрожь,
и медленный, коварный нож,
неспешный инструктаж и шок,
ответь, ведь это стоило того,
в кромешной тьме сверкало вдруг
беспочвенное естество
скажи мне, стоила любовь
удушья, въедливая соль
неверных смыслов, тщетных слов,
различий, сходств, основ основ,
и сердце в мареве огня,
и сердце в снежных облаках,
снег словно стелется вовне,
пока пожар внутри меня,
ответь мне, стоил миг, лишь миг,
пока еще на двух плечах,
на двух запястьях, двух ногах
в конце непредставимой драмы
фонтаном извергают кровь
открытые, как книга, раны.
1969
Перевод Д. Анисимовой
*
Адам Бодор
«Зона Синистра»
Bodor Ádám. «Sinistra körzet» (1992)
Несмотря на то что главный роман Адама Бодора (р. 1936) «Зона Синистра» переведен на русский, этот завораживающий, можно даже сказать волшебный - но не слащаво-сказочно, а скорее слегка зловеще - автор не прижился пока на нашей почве. Бодор - второй после Тамаши автор из Трансильвании в этом путеводителе. И это многое объясняет: в Эрдее (венгерское название этого региона) человек иначе взаимодействует с природой, здесь все словно ближе к древним, часто зловещим корням нашего бытия. Зона Синистра - особая территория, оказавшись на которой становишься ее заложником. В зоне действуют свои законы, а неугодных уносит странная болезнь - тунгусский насморк. Заправляет всем полковник Боркана и его горные стрелки - ассоциаций с Кафкой и Конрадом, конечно, не избежать. Главный герой, однофамилец автора, приезжает в зону с целью разыскать приемного сына, но пропитывается отравленным воздухом Синистры и в итоге уподобляется ее обитателям. Реальность - социалистическая Румыния времен диктатуры Чаушеску, закат социалистической системы, угнетание национальных меньшинств и прочие приметы центральноевропейской жизни ХХ века - пропущена в романе через мифологическую оптику местности, где границы между потусторонним и посюсторонним размыты, а попытки построить идеальное общество приводят к расчеловечиванию.
***
Спускаясь с перевала, шоссе какое-то время бежало вдоль железнодорожной насыпи; потом рельсы внезапно исчезали в туннеле, у входа в который играл на кларнете путевой обходчик. Ближе к деревне насыпь опять появлялась рядом с дорогой; вскоре меня догнал и паровозик с несколькими вагонами. Почти одновременно с ним мы прибыли на конечную станцию синистринской ветки.
<…>
Прислонив к забору велосипед, я ждал, пока разойдутся прибывшие с поездом молчаливые пассажиры, обутые кто в резиновые сапоги, кто в лапти. Если кто-нибудь мне понравится, я с ним заговорю, думал я. В Добрине я был впервые.
Над станцией колыхался древесный дым: в этих краях паровозы топили дровами. Несколько клочьев дыма ползло по главной улице вверх, словно приехавшие тянули их за собой на веревочке. Напротив, на товарной платформе, стоял, подпирая стену, оливково-смуглый мужчина в грязной белой тенниске, латаных солдатских штанах и сандалиях на босу ногу. Щурясь, словно ему щипало дымом глаза, он разглядывал меня сквозь вереницу идущих с поезда пассажиров. С ним я заговаривать не собирался; но как только перрон опустел, он спрыгнул с платформы и направился прямо ко мне.
- Вижу, ищешь, где переночевать, - произнес он вкрадчивым, маслянистым голосом.
- Вообще-то да.
- А то я знаю тут одно место.
Так я познакомился с Никифором Тесковиной. Имя его я узнал сразу: оно было выдавлено на овальной жестяной пластинке, висевшей на видном месте, у него на шее. Мое же имя его не интересовало, и руку мне пожимать он не стал. Кто я такой, сейчас выяснять не будем, сказал он, пока со мной лично не поговорит полковник Боркан. Инспектор лесных угодий примет решение и насчет моего имени. Он командует в Добрине горными стрелками.
- И вот еще что. Ты, может, и сам заметил: здесь на велосипедах никто не ездит. Тебе он тоже не понадобится больше. Оставь его тут, кто-нибудь заберет.
Перевод Ю. Гусева.
Бодор А. Зона Синистра. М.: Языки славянской культуры, 2004.
39 венгерских поэтов и писателей XX века, с которых стоит начинать знакомство с одной из самых богатых и трудных для перевода европейских литератур
Автор Оксана Якименко
Эндре Фейеш
«Кладбище ржавчины»
Fejes Endre. «Rozsdatemető» (1962)
«Кладбище ржавчины» (1962) - короткая семейная хроника. Попавший в журналистику от станка Эндре Фейеш (1923-2015) вряд ли составит конкуренцию изысканной прозе Оттлика или Месёй, и тем не менее рассказ о семействе Хабетлер, умудрившемся прожить самые непростые и богатые событиями 50 лет ХХ века «на обочине истории», попадает в очень важную болевую точку именно сегодня. Нельзя сказать, что этот роман как-то особенно популярен в Венгрии (и уж тем более у нас - он не переиздавался с 1981 года), но эта стремительная, очень киношная история предлагает читателю интересный и не совсем привычный взгляд на венгерскую историю - «будто в перевернутый бинокль». Первая и Вторая мировые войны, зверства нилашистов , штурм Будапешта в 1945 году, приход к власти коммунистов, события октября - ноября 1956 года - все это проходит мимо «здоровых, упитанных мужчин» и таких же «крепких» женщин, занятых исключительно семейными делами, выяснением отношений и поисками личной выгоды. То, что могло бы стать отповедью мещанству, оказалось неприукрашенным портретом соотечественников, «простых честных граждан».
***
Часов в девять к ним постучался Бела Шападт; глаза у него возбужденно блестели от выпитой палинки. Он пристроился на крышке мусорного ящика и понес всякую околесицу, будто на площади Республики копают землю перед зданием горкома партии, ищут бункер госбезопасности, где томится больше тысячи невинных узников. Старый Хабетлер угостил его вином и усомнился в перспективах поисков; это сущая ерунда, заявил он, по его мнению, никаких бункеров там никогда не строили.
- Должен сказать со всей откровенностью, что политикой я сроду не занимался и не берусь утверждать, будто разбираюсь в этом. Меня интересует только судьба и счастье моей семьи, ради нее я трудился всю свою жизнь, не щадя сил. Но все же я понимаю, что такое грандиозное строительство было бы огромным расточительством; к тому же соответствующие органы располагают достаточным количеством тюрем.
Перевод Т. Воронкиной.
Фейеш Э. Кладбище ржавчины. Роман и рассказы. М.: Прогресс, 1981.
*
Дежё Костолани
«Корнел Эшти»
Kosztolányi Dezső. «Esti Kornel» (1925-1935)
Прекрасное владение словом, восприимчивость к мировой культуре и точное попадание в настроение современников уже при жизни принесли Дежё Костолани (1885-1936) славу одного из лучших авторов своего времени, чьи произведения, безусловно, нужно ставить в один ряд с лучшими достижениями психологической прозы ХХ века. Цикл рассказов (а по сути - роман) о Корнеле Эшти - последнее прозаическое произведение Костолани. Непростые отношения автора с двойником отсылают в том числе и к реальным отношениям, которые связывали Костолани с кузеном и коллегой-писателем Гезой Чатом. «Когда мне минуло тридцать, - признается писатель, - он стал тяготить меня, презирал, вредил репутации серьезного человека… я не смел следовать его советам. Но мне нравилось, как он смело высказывал то, что было у меня в мыслях. Я платил за него. Платил много. И не только деньгами. Люди не знали, как им со мною держаться, к правым я тянусь или к левым, лояльный я гражданин или опасный подстрекатель, пристойный отец семейства или опустившийся развратник и вообще - человек я или ночное наважденье». 17 рассказов цикла, написанных как от лица анонимного автора, так и от лица Эшти, связаны с путешествиями и поездками как метафорами жизненного пути. В заключительном рассказе «Последнее публичное чтение» двойник наконец становится писателем, но умирает перед зеркалом.
Герой Костолани продолжает жить и в современной венгерской литературе - в книге Петера Эстерхази «Эшти» (2010) он становится «тысячеликим альтер эго» уже другого писателя.
Кадр из фильма «Удивительное путешествие Корнела Эшти». Режиссер Йожеф Пачковский. 1995 год© Hunnia Filmstúdió
***
Я не знал, утро еще или уже день. Обычно путешествия служили мне развлечением. Жизнь представлялась картинкой, пустым спектаклем. Но на этот раз она ввергла меня в отчаяние. Все казалось нелепым и безжизненным: юноша-австриец, кошка, худощавая дама на ветру, немецкие школьники и в первую очередь я сам. В голову лезли воспоминания о собственных прегрешениях и неудачах… Ночью я единственный в длинном спальном вагоне взял постель. Проводник с неприятным лицом смазливого актера издевательски пожелал спокойной ночи, будто заранее решил бритвой перерезать мне горло, как только усну. На всякий случай я принял двойную дозу снотворного. <…> Проснулся от своего же крика. Принялся шарить на ощупь в темноте, не мог понять, где нахожусь. В горле и носу пересохло. Натоплено в вагоне было по-африкански. Натянул на себя что подвернулось под руку. Шатаясь вышел в коридор.
В эту-то минуту и началось то счастье, о котором я говорил, счастье, полнее и удивительнее которого я прежде никогда не знал. Поезд мчал среди заросших непроходимыми лесами гор. Шел снег. Представь, совсем ранняя осень - и уже снег, словно неожиданный подарок с небес. А потом выглянуло солнце. За окном было сияющее утро. В долине показался небольшой немецкий промышленный городок. <…> От радости сердце забилось сильнее. Я выбрал лучшую в городе гостиницу. Приняли меня любезно, с большим уважением. Предложили номер с балконом за смешные деньги. Горничная-блондинка с высокой прической и негромким голосом принесла два кувшина горячей воды. Окно номера выходило на главную площадь, не знаю, сколько времени я простоял у этого окна, наблюдая за тем, как по-детски весело падает снег. До того я никогда еще не радовался тому, что нахожусь на земле и живу. Жизнь вновь обрела смысл. Спустился позавтракать в ресторанчик на первом этаже. Лампы, покрытые цветными абажурами, бросали отблески на белоснежную скатерть. Передо мной поставили масло и мед. Я съел даже яйцо всмятку, хотя обычно терпеть его не могу. Все было прекрасно, чудесно, желанно, необъяснимо и невыразимо прекрасно.
Перевод Е. Малыхиной.
Из рассказа «Счастье» - цикл «Приключения Корнела Эшти». Костолани Д. Избранное (проза). М.: Художественная литература, 1986.
*
Агнеш Немеш Надь
Стихи и проза разных лет
Nemes Nagy Ágnes
Основательница журнала «Уйхольд» (в одноименное объединение вошли Пилински, Оттлик, Вёрёш - если назвать только самых-самых), великолепный эссеист, литературовед, чьи статьи о венгерских поэтах и писателях во многом сформировали современный венгерский литературный канон, Агнеш Немеш Надь (1922-1991) в первую очередь очень хорошая поэтесса и прозаик. Ее тексты покоряют сразу - спокойной силой ума и сочетанием рациональности и страстности. Прекрасный пример такого сочетания аполлонического и дионисийского у Немеш Надь - цикл «Эхнатон» (1967), посвященный «первому революционеру на троне или же первому европейскому интеллектуалу», в котором автор пытается найти то, во что или в кого можно поверить после пережитых душевных страданий. В богатой потрясениями биографии Немеш Надь в том числе помощь евреям во время холокоста и измена мужа, чьи письма к любовнице гэбисты нашли во время обыска квартиры Агнеш. При жизни она больше печаталась как прозаик, но после ее смерти в рукописях было найдено около ста неизданных стихотворений.
***
Защищайся
Védd meg
Попробуй, защищайся, если сможешь,
признайся, было хорошо,
глаза без слез и ум без шор,
стремление, сомнений дрожь,
и медленный, коварный нож,
неспешный инструктаж и шок,
ответь, ведь это стоило того,
в кромешной тьме сверкало вдруг
беспочвенное естество
скажи мне, стоила любовь
удушья, въедливая соль
неверных смыслов, тщетных слов,
различий, сходств, основ основ,
и сердце в мареве огня,
и сердце в снежных облаках,
снег словно стелется вовне,
пока пожар внутри меня,
ответь мне, стоил миг, лишь миг,
пока еще на двух плечах,
на двух запястьях, двух ногах
в конце непредставимой драмы
фонтаном извергают кровь
открытые, как книга, раны.
1969
Перевод Д. Анисимовой
*
Адам Бодор
«Зона Синистра»
Bodor Ádám. «Sinistra körzet» (1992)
Несмотря на то что главный роман Адама Бодора (р. 1936) «Зона Синистра» переведен на русский, этот завораживающий, можно даже сказать волшебный - но не слащаво-сказочно, а скорее слегка зловеще - автор не прижился пока на нашей почве. Бодор - второй после Тамаши автор из Трансильвании в этом путеводителе. И это многое объясняет: в Эрдее (венгерское название этого региона) человек иначе взаимодействует с природой, здесь все словно ближе к древним, часто зловещим корням нашего бытия. Зона Синистра - особая территория, оказавшись на которой становишься ее заложником. В зоне действуют свои законы, а неугодных уносит странная болезнь - тунгусский насморк. Заправляет всем полковник Боркана и его горные стрелки - ассоциаций с Кафкой и Конрадом, конечно, не избежать. Главный герой, однофамилец автора, приезжает в зону с целью разыскать приемного сына, но пропитывается отравленным воздухом Синистры и в итоге уподобляется ее обитателям. Реальность - социалистическая Румыния времен диктатуры Чаушеску, закат социалистической системы, угнетание национальных меньшинств и прочие приметы центральноевропейской жизни ХХ века - пропущена в романе через мифологическую оптику местности, где границы между потусторонним и посюсторонним размыты, а попытки построить идеальное общество приводят к расчеловечиванию.
***
Спускаясь с перевала, шоссе какое-то время бежало вдоль железнодорожной насыпи; потом рельсы внезапно исчезали в туннеле, у входа в который играл на кларнете путевой обходчик. Ближе к деревне насыпь опять появлялась рядом с дорогой; вскоре меня догнал и паровозик с несколькими вагонами. Почти одновременно с ним мы прибыли на конечную станцию синистринской ветки.
<…>
Прислонив к забору велосипед, я ждал, пока разойдутся прибывшие с поездом молчаливые пассажиры, обутые кто в резиновые сапоги, кто в лапти. Если кто-нибудь мне понравится, я с ним заговорю, думал я. В Добрине я был впервые.
Над станцией колыхался древесный дым: в этих краях паровозы топили дровами. Несколько клочьев дыма ползло по главной улице вверх, словно приехавшие тянули их за собой на веревочке. Напротив, на товарной платформе, стоял, подпирая стену, оливково-смуглый мужчина в грязной белой тенниске, латаных солдатских штанах и сандалиях на босу ногу. Щурясь, словно ему щипало дымом глаза, он разглядывал меня сквозь вереницу идущих с поезда пассажиров. С ним я заговаривать не собирался; но как только перрон опустел, он спрыгнул с платформы и направился прямо ко мне.
- Вижу, ищешь, где переночевать, - произнес он вкрадчивым, маслянистым голосом.
- Вообще-то да.
- А то я знаю тут одно место.
Так я познакомился с Никифором Тесковиной. Имя его я узнал сразу: оно было выдавлено на овальной жестяной пластинке, висевшей на видном месте, у него на шее. Мое же имя его не интересовало, и руку мне пожимать он не стал. Кто я такой, сейчас выяснять не будем, сказал он, пока со мной лично не поговорит полковник Боркан. Инспектор лесных угодий примет решение и насчет моего имени. Он командует в Добрине горными стрелками.
- И вот еще что. Ты, может, и сам заметил: здесь на велосипедах никто не ездит. Тебе он тоже не понадобится больше. Оставь его тут, кто-нибудь заберет.
Перевод Ю. Гусева.
Бодор А. Зона Синистра. М.: Языки славянской культуры, 2004.