Наталья Кочеткова и Александр Розенштром о "Vita Sovietica" (4)
ВДНХ: Вперёдсмотрящий, 2019.
НК (после рекламной паузы): Вы слушаете программу «Московский типун», я её ведущая Наталья Кочеткова, мы говорим о советском в нашей жизни: о советских словах, о тех явлениях, которые мы можем связать с Советским Союзом и обо всём том, что либо вызывает у нас ностальгию, либо режет слух. В гостях у меня сегодня Александр Розенштром, писатель, филолог и один из авторов словаря «Vita sovietica», это неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации. Я всячески призываю вас присоединяться к нашему разговору. К счастью, аудитория и так участвует, и мы этому очень рады.
Александр, у меня к вам вот какой всё-таки вопрос: мы много говорили о Советском Союзе, о том о сём, о пятом о десятом, но такую, мне кажется, магистральную тему как ностальгия обошли, в то время как это появилось, уже лет десять, может быть, даже пятнадцать. Российские дизайнеры начали придумывать кроссовки с серпом-молотом и советской символикой, [появились] многочисленные дискотеки, и перепевки, и новогодние «голубые огоньки» на разных каналах, так или иначе обыгрывающие советские мелодии. То есть понятно, что мы никак не можем с этим разделаться, почему-то очень тянет.
АР: Хорошо, что вы заговорили о ностальгии...
НК: Слово «ностальгия», кстати, тоже входит в ваш словарь.
АР: Входит, да. Это даёт мне возможность сказать о человеке, благодаря которому и появился словарь. Это мой старый друг, писатель, филолог Андрей Лебедев, который уже много-много лет живёт в Париже, служит доцентом в Институте восточных языков и культур. Идея словаря пришла в голову ему. Он написал письма своим друзьям, которые живут в разных странах. На самом деле, состав авторов очень пёстрый. Здесь есть директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз, и почётный профессор Лозаннского университета Леонид Геллер, и профессор университета Эмори Михаил Эпштейн, и множество других людей, непрофессоров, которые принимают участие в неакадемическом словаре. Но всё-таки в «неакадемическом» тоже есть слово «академический», то есть в каком-то смысле это всё равно входит в этот контекст.
НК: Неважно, как он называется, важно, кто его составители. Эти люди имеют право говорить о языке.
АР: Наверно, имеют. Почему я привязался к «ностальгии» в связи с автором идеи, составителем и редактором этого словаря? Потому что я думаю, что в какой-то степени его замысел был связан с некоторой ностальгией, которая у него возникла, хотя он мне об этом не писал. Он написал мне письмо, я сказал ему, что не пишу по заказу, он сказал: «Старичок, это просто будет дружеская вечеринка с тостами». То есть он каждую статью воспринимает как некий дружеский тост, который обращён назад, в прошлое. А что же касается ностальгии...
НК: Давайте послушаем прежде Веру, если позволите. Вера, здравствуйте, вы в эфире!
Вера: Я давно знакома с творчеством Александра и хотела бы спросить, пишет ли он сейчас романы, Потому что мне нравится его позиция, то, как он излагает свои мысли, и хотелось бы почитать именно художественную литературу в его исполнении.
НК: Вера, спасибо! Александр, тогда про ностальгию, а потом про романы.
АР: Про ностальгию... На самом деле, не знаю, что сказать про ностальгию, потому что у меня её нет, но, наверно, всё-таки она существует. Мне странно испытывать ностальгию по советским временам. Хотя я с удовольствием вспоминаю свой двор, зажатый между четырьмя хрущёвками. Было что-то ужасно приятное в этом дворе, особенно вечернем. Я думаю, что ностальгия - это всё-таки немножко психическое отклонение. Потому что, как говорил Пифагор, «переходя границу, не оглядывайся». Перешёл границу - уже не оглядывайся. В этом смысле, может быть, Светлана и права, и не стоит ворошить могилы. Но, если у меня есть время, я бы прочёл Светлане стихотворение Волошина, потому что она его упомянула:
С Россией кончено… На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда! 1
Бывают странными пророками
Поэты иногда 2, -
сказал другой поэт.
НК: Спасибо. Ну а теперь придётся, видимо, два слова всё-таки ответить Вере про романы.
АР: Вера, роман написан, равно как закончены все другие произведения. Сейчас заканчиваю большую историко-литературную книгу, которую надеюсь завершить в конце года. А потом, наверно, всё это издам.
НК: А я снова хочу вернуться к ностальгии, потому что мне кажется, что ностальгия - это очень понятная, ясная и, главное, распространённая человеческая черта. Очень мы любим вернуться в прошлое, и даже если ты фиксируешь какой-то момент своей жизни и думаешь: как-то тебе сейчас не очень, нельзя сказать, что ты прямо счастлив. Проходит лет пять, потом смотришь назад, думаешь, а нет, хорошо было, не на что пожаловаться. И, что самое удивительное, ностальгия свойственна не только людям немолодым, но и совсем, в общем, только начинающим взрослую жизнь. У вас, скажем, есть статья Маргариты Меклиной про велосипеды, где, например, написано, что детских велосипедов было три: «Ласточка», «Школьник» и «Орлёнок». Мне моя память подсказывает, что их было как минимум шесть. Был ещё трёхколёсный велосипед «Малыш», с кисточками на ручках, был у всех маленьких детей, совсем крохотных. Был велосипед «Кроха», он как «Дружок», тоже четырёхколёсный, но поменьше, то есть дошкольники катались на «Крохе», я, например. А потом школьники или те, кто были близки по размерам к школьникам пересаживались на «Дружка», потом на побольше, собственно велосипед, «Школьник», например.
К чему я это говорю: недавно, гуляя с ребёнком на детской площадке, вижу маму тоже трёхлетнего малыша, который ловко рулит на трёхколёсном велосипеде типа «Малыша». Она говорит: «Я специально перерыла весь Интернет, специально такой искала, чтобы как у меня в детстве был». Этой маме примерно тридцать лет.
АР: Мама может тосковать по велосипеду, ей же не запретишь. А вам просто повезло больше чем Маргарите Меклиной. Вполне возможно, что у неё не было велосипеда «Кроха», а был велосипед «Ласточка», «Школьник» и «Орлёнок».
НК: Каждый по себе мерит, это правда.
АР: Да, но на самом деле, вы в самую точку, потому что в этом и был принцип словаря. Это субъективный словарь, это словарь того, что запомнилось автору той или иной словарной статьи. Поэтому, если бы вы писали про велосипед, вы бы написали про «Кроху».
НК: У нас есть звоночек от Наины. Наина, здравствуйте!
Наина: Я бы хотела поздравить Александра с днём рождения.
НК: Да-да, конечно.
(Слышны голоса, скандирующие: «С днём рождения!»)
Наина: Спасибо, до свидания!
НК: Спасибо вам. Я могу только присоединиться, потому что это святая правда. Александр пришёл к нам сегодня в прямой эфир в собственный день рождения. Я бы, наверное, не пошла, я бы сидела дома, за столом, с семьёй, друзьями и занималась бы какими-то особо частными делами. А мы с Александром сидим в студии «Сити-FM» и разговариваем о советском в нашей жизни. И читаем Максимилиана Волошина.
АР: Я к вам присоединяюсь. Меня удивляет, что кто-то так бурно празднует мой день рождения, в то время как я его не праздную. Но очень приятно. И неожиданность для меня, что есть Вера, которая следит за моим творчеством, потому что никакого особенного творчества пока нет. Но оно в будущем.
НК: Мы вас поздравляем.
АР: Спасибо.
НК: Есть звоночек от Натальи.
Наталья: Здравствуйте! Меня зовут Наталья, мне 41 год, я вполне застала времена социализма и хочу сказать о ностальгии. В те времена люди сдавали макулатуру и практически в каждой, даже не читающей, семье была полочка или книжный шкафчик, где присутствовала классическая литература, и люди хотя бы косвенно знали названия авторов и что-то читали. Сейчас эта традиция утрачена. Я продолжила традицию своих дедов, родителей, собрала огромную библиотеку и, конечно, обидно, что я практически белая ворона среди всех своих знакомых.
НК: Наталья, спасибо вам большое за звонок и за то, что упомянули тему макулатуры, потому что это слово тоже в словаре есть. Я думаю, что, кстати, именно с макулатурными книжками у большинства людей, которые застали советское время связаны самые тёплые воспоминания, потому что там обычно за 10-20 килограммов макулатуры предлагали всякие приятные для чтения книжки. И необязательно высокую литературу, но я помню, что какой-нибудь Дюма, Жюль Верн, всё то детское, подростковое чтение, насколько я припоминаю, приобретался в том числе за сданные килограммы.
АР: Да, за сданные килограммы. Но для меня макулатура приятна не этим, а тем, что это была некая цепочка, что можно было сдать в макулатуру то, что и должно быть макулатурой, то, что должно выбрасываться. За эту макулатуру, за эти книги, за эти россыпи газет тебе давали какую-то книгу, которую ты, в общем, читать не хотел, потому что читать Дюма было уже поздно. Но на Дюма, или Пикуля, или Крестовского можно было в маленьких магазинчиках выменять то, что издавалось в СССР огромными тиражами, но при этом было недоступно. Например, книжки Ремизова, Пильняка... То есть в этот период, когда собственно и началось то, что мы сейчас называем перестройкой и книжным бумом возвращённых имён, забытых имён. Я очень хорошо помню, как я обменивал на макулатуру, получал те книги, за которыми стояло большинство, а потом шёл их обменивал. Но правда, нужно было несколько макулатурных книг, чтобы обменять, допустим, на какую-нибудь книжку Пильняка или Ремизова.
НК: А прежде сдать много килограммов газет, журналов...
АР: Да, причём нельзя было сдавать книги партийных деятелей...
НК: ...которые, как правило, давали в нагрузку...
АР: Да.
НК: ...к чему-нибудь. Наталья, кстати, вот ещё один момент: вы сказали, что собрали большую библиотеку. Вы знаете, у нас вообще какое-то время такое, когда кажется, что очевидные ценности перестают быть таковыми. Сравнительно недавно я участвовала в неком круглом столе, назовём это так, где среди прочих был писатель Александр Иличевский, думаю, что многим из вас знакомый. И он в какой-то момент обмолвился, что вообще удобнее диски хранить на жёстком диске, благо, сейчас почти всё издано в электронном виде. Поэтому всё, что у меня дома стояло, я вообще, не знаю, на улицу, на помойку, в подъезд вынес. После этого его чуть не прокляли за эту фразу. Тем не менее, во-первых, Александр - очень образованный человек; всё-таки в вандализме, в неразумности отношения к книге его упрекнуть сложно. Но я тоже периодически думаю про то, что вот у меня дома книги меня выживают из собственной квартиры, и как-то уже и дышать нечем, и вроде и жалко, и непонятно, что с этим делать. Тем не менее так скоро тоже, может быть, случится. Как вы думаете, Александр, что случится с книгами?
АР: С книгами, я думаю, ничего не случится. Книги как были, так и будут потому что ничто не даёт такого ощущения как книга, и никакой экран, и ридерз-бук, я не знаю что, ни ай-пэд, ничто не даст живого ощущения живой бумаги, на которой напечатаны буквы. И если кто-нибудь из вас когда-нибудь купит, ему подарят словарь «Vita sovietica», обратите внимание, понюхайте бумагу, она пахнет Советским Союзом.
НК: Александр Розенштром, писатель, филолог, а я Наталья Кочеткова, ведущая, прощаюсь с вами до следующей недели. До свидания!
Московское информационное радио "Сити FM",
Программа "Московский типун",
Передача "Говорим и думаем по-советски",
11 июня 2012.
1 Стихотворение «Мир» (23 ноября 2017 г.).
2 Из одноимённого стихотворения Михаила Кузмина (1912-1913).