Про неотчужденный труд, образование и массовое производство
В прошлом посте , посвященном опыту коммун Макаренко, было сказано, что основой их успеха была ставка на неотчужденный производительный труд. Если сказать проще, то каждый коммунар там имел возможность не просто тупо исполнять какие-то трудовые операции - как это было принято на «обычном» производстве. Но, фактически, участвовать во всех этапах трудового процесса - т.е., процесса изменения текущей реальности - начиная с выявления цели этого изменения, и заканчивая получением конечного продукта.
Надо ли говорить, что подобные вещи кардинально меняли отношение участников коммуны к знаниям. Которые из абстрактных истин, важных только потому, что их проповедуют некие авторитеты, превращались в действительно ценную информацию. Позволяющую не просто с легкостью принимать новые технологии, но и конструировать их по мере необходимости. (То есть, заниматься изобретательской и рационализаторской деятельностью.) Отсюда неудивительно, что у членов коммуны оказывалась высокая мотивация к учебе - гораздо более высокая, нежели у «нормальных» учащихся того времени.
Однако при этом стоит понимать, что и у «нормальных» учащихся 1920-1930 годов мотивация была много выше, нежели у наших современников! (Представить, что со школьниками того времени занимались бы родители, невозможно - поскольку сами родители, как правило, имели околонулевой уровень знаний.) Поскольку даже в «нормальном» производстве того времени образованным - а точнее, знающим - было быть лучше, нежели необразованным и незнающим. Просто потому, что даже там знания давали возможность улучшить работу - см. т.н. «стахановское движение». Причина этого была в том, что технологии производства в СССР указанного времени были еще «домассовыми» - т.е., не доведенными до предела разделения труда. (При которой человек превращается в чистую производственную функцию - по сути, в живой автомат, ориентированный на одну только операцию.)
Однако по мере наращивания технологической мощи, по мере освоения самых современных - на тот момент - методов производства (крупносерийных и массовых производственных линий), ситуация начала меняться. В том смысле, что, во-первых, потребность менять что-либо в подобной системе стала снижаться: все техпроцессы теперь проектировались инженерными методами, которые (потенциально) должны были сразу достичь оптимума. А, во-вторых, в данной системе стали цениться не те люди, которые могли что-то менять, а наоборот - идеальные исполнители. (Разумеется, второе следует из первого - но его имеет смысл выделить особо.) То есть, теперь наличие «многих знаний» означало не столько высокую эффективность работы, общественное уважение и почет. Но, скорее, неудовлетворенность своим положением из-за невозможности раскрыть свой потенциал, раздражение руководства от стремления вмешательства в «отлаженную работу», ну и т.д. и т.п. Какое уж тут «стахановское движение»! (Да и изобретатели стали отображаться в общественном сознании в виде неких «чудаков», которые только мешаются под ногами у нормальных людей.)
Причем - что самое неприятное - данная особенность затронула не только «физическое» производство. Разделение труда пришло и в НИОКР, и в управленческую деятельность - где все большее значение начали играть «формальные методы». А пресловутое «творчество» - т.е., та самая потенциальная метатехнологичность - выродилась исключительно во внешние эффекты. В ту самую «креативность», которая состоит исключительно во владении наиболее «модными» (т.е., распространенными) приемами, для которых никаких реальных знаний и не нужно. Итогом данного процесса стало окончательное угасание мотивации к «реальному» обучению, замененное на мотивацию к приобретению формальных дипломов. Ну, и вследствие этого - к современному образовательному кризису. (Впрочем, этой «современности» уже более трех десятилетий.)
Однако о последнем моменте будет сказано уже отдельно. Тут же - возвращаясь к тому, с чего начали - стоит только еще раз указать на то, что показанное «движение» может рассматриваться, как «антиметатехнологическое», и поэтому однозначно деградационное. То есть, пускай имеющее и неоспоримые преимущества - собственно, если бы их не было, то никто бы массовым производством не занимался бы - но при этом не способное перейти некоторый «барьер развития». И поэтому, рано или поздно, но обреченное проиграть метатехнологии. (Причем, «момент истины», ИМХО, уже очень близко.)
Разумеется, о том, как это будет происходить, так же стоит писать отдельный пост. Пока же можно только отметить, что ограниченность «сверхразделения труда» проявляется уже сейчас. Более того - уже сейчас производственные системы, построенные на данном принципе, демонстрируют серьезные проблемы. Прежде всего, в том плане, что для любого массового производства требуются огромные рынки сбыта. (Причем, рынки растущие.) Что, в свою очередь, порождает два противоположных процесса - ограничение «национального рынка» для чужих производителей. И стремление к «вламыванию» на чужие рынки для производителей «своих». Отсюда неудивителен рост «кластеризации мира» - с соответствующими изменениями.
И наоборот - развитие средств производства все чаще позволяет «обойти» требование «крупносерийности» при выпуске сложной продукции. (Пускай и с повышением себестоимости.) И реализовать выпуск даже очень сложных изделий - скажем, ракет, самолетов, атомных систем, вооружения и т.д. - при потребности в небольшом их числе. (Хороший пример этого - КНДР. Которая смогла наладить производство атомного оружия, ракет, компьютерных и информационных систем в условиях ничтожного - по привычным представлениям - рынка.) Что, соответственно, приводит к «возвращению» явления метатехнологичности, поскольку подобная стратегия не только не требует тщательного воспроизведения работниками «заранее разработанной» технологии. Но наоборот - стимулирует поиск наилучшего решения на каждом конкретном этапе производственного процесса.
И в этом плане опыт Макаренко - наконец-то - становится действительно ценным. Поскольку в «постмассовом мире» ценными вновь становятся не наиболее тупые исполнители - как это происходит сейчас. Слово «тупой», кстати, тут не такая уж и гипербола - можно, например, вспомнить слезные просьбы бизнесменов по поводу разрешения на ввоз гастарбайтеров в страну. Поскольку подобные работники наилучшим образом подходят для их бизнеса: во-первых, они довольствуются низкой оплатой и плохими условиями труда - так как не могут представить ничего иного. А, во-вторых, они не замечают очевидных технологических нарушений, необходимых для снижения себестоимости: скажут им использовать бетон качества, худшего, чем положено -они будут использовать. В то время, как «свои» могут и возмутиться.
Но это хорошо в условиях, когда продукция предназначена исключительно для продажи. В условиях же «производства для использования» - которое становится актуальным при разрушения глобализации - подобные вещи не проходят. (Это когда строит «кипрская компания», можно не задумываться о том, рухнет ли дом через десять лет или нет. Поскольку «с Кипра - Лондона, Каймановых островов и т.д. - выдачи нет».) Поэтому требования к работникам меняются на противоположные. Это, в свою очередь, ведет к указанному уже изменению отношения к образованию - ну и вообще, к полному перевороту во всех сторонах жизни. (Тем более, что деглобализация мира только на кластеризации не остановится.)
Так что приход в жизнь школы - школы «обобщенной», конечно, включающей и высшее образование - тесно связанной с «производственным изменением реальности», становится так же крайне вероятным. А точнее - почти неизбежным. Тем более, что в условиях развития метатехнологической парадигмы - в противовес парадигме технологической, привычной для классового общества - реализовать подобные вещи оказывается много проще, нежели раньше. Поскольку в современном мире имеются колоссальные возможности для того же технического творчества - причем, творчества продуктивного. (Оборудование - в том числе и полностью автоматическое - стоит относительно недорого, материалы так же доступны.) И, скажем, производство роботов для решения конкретных задач доступно сейчас даже школьникам - была бы потребность у школы.
А значит, когда она (потребность) появится - появятся и новые реализации «реалистичной педагогики». Вне того, желают этого наши современники - которые пока уверены в преимуществе «виртуализации» и в необходимости перехода «от знаниям к компетенциям» - или нет.
Надо ли говорить, что подобные вещи кардинально меняли отношение участников коммуны к знаниям. Которые из абстрактных истин, важных только потому, что их проповедуют некие авторитеты, превращались в действительно ценную информацию. Позволяющую не просто с легкостью принимать новые технологии, но и конструировать их по мере необходимости. (То есть, заниматься изобретательской и рационализаторской деятельностью.) Отсюда неудивительно, что у членов коммуны оказывалась высокая мотивация к учебе - гораздо более высокая, нежели у «нормальных» учащихся того времени.
Однако при этом стоит понимать, что и у «нормальных» учащихся 1920-1930 годов мотивация была много выше, нежели у наших современников! (Представить, что со школьниками того времени занимались бы родители, невозможно - поскольку сами родители, как правило, имели околонулевой уровень знаний.) Поскольку даже в «нормальном» производстве того времени образованным - а точнее, знающим - было быть лучше, нежели необразованным и незнающим. Просто потому, что даже там знания давали возможность улучшить работу - см. т.н. «стахановское движение». Причина этого была в том, что технологии производства в СССР указанного времени были еще «домассовыми» - т.е., не доведенными до предела разделения труда. (При которой человек превращается в чистую производственную функцию - по сути, в живой автомат, ориентированный на одну только операцию.)
Однако по мере наращивания технологической мощи, по мере освоения самых современных - на тот момент - методов производства (крупносерийных и массовых производственных линий), ситуация начала меняться. В том смысле, что, во-первых, потребность менять что-либо в подобной системе стала снижаться: все техпроцессы теперь проектировались инженерными методами, которые (потенциально) должны были сразу достичь оптимума. А, во-вторых, в данной системе стали цениться не те люди, которые могли что-то менять, а наоборот - идеальные исполнители. (Разумеется, второе следует из первого - но его имеет смысл выделить особо.) То есть, теперь наличие «многих знаний» означало не столько высокую эффективность работы, общественное уважение и почет. Но, скорее, неудовлетворенность своим положением из-за невозможности раскрыть свой потенциал, раздражение руководства от стремления вмешательства в «отлаженную работу», ну и т.д. и т.п. Какое уж тут «стахановское движение»! (Да и изобретатели стали отображаться в общественном сознании в виде неких «чудаков», которые только мешаются под ногами у нормальных людей.)
Причем - что самое неприятное - данная особенность затронула не только «физическое» производство. Разделение труда пришло и в НИОКР, и в управленческую деятельность - где все большее значение начали играть «формальные методы». А пресловутое «творчество» - т.е., та самая потенциальная метатехнологичность - выродилась исключительно во внешние эффекты. В ту самую «креативность», которая состоит исключительно во владении наиболее «модными» (т.е., распространенными) приемами, для которых никаких реальных знаний и не нужно. Итогом данного процесса стало окончательное угасание мотивации к «реальному» обучению, замененное на мотивацию к приобретению формальных дипломов. Ну, и вследствие этого - к современному образовательному кризису. (Впрочем, этой «современности» уже более трех десятилетий.)
Однако о последнем моменте будет сказано уже отдельно. Тут же - возвращаясь к тому, с чего начали - стоит только еще раз указать на то, что показанное «движение» может рассматриваться, как «антиметатехнологическое», и поэтому однозначно деградационное. То есть, пускай имеющее и неоспоримые преимущества - собственно, если бы их не было, то никто бы массовым производством не занимался бы - но при этом не способное перейти некоторый «барьер развития». И поэтому, рано или поздно, но обреченное проиграть метатехнологии. (Причем, «момент истины», ИМХО, уже очень близко.)
Разумеется, о том, как это будет происходить, так же стоит писать отдельный пост. Пока же можно только отметить, что ограниченность «сверхразделения труда» проявляется уже сейчас. Более того - уже сейчас производственные системы, построенные на данном принципе, демонстрируют серьезные проблемы. Прежде всего, в том плане, что для любого массового производства требуются огромные рынки сбыта. (Причем, рынки растущие.) Что, в свою очередь, порождает два противоположных процесса - ограничение «национального рынка» для чужих производителей. И стремление к «вламыванию» на чужие рынки для производителей «своих». Отсюда неудивителен рост «кластеризации мира» - с соответствующими изменениями.
И наоборот - развитие средств производства все чаще позволяет «обойти» требование «крупносерийности» при выпуске сложной продукции. (Пускай и с повышением себестоимости.) И реализовать выпуск даже очень сложных изделий - скажем, ракет, самолетов, атомных систем, вооружения и т.д. - при потребности в небольшом их числе. (Хороший пример этого - КНДР. Которая смогла наладить производство атомного оружия, ракет, компьютерных и информационных систем в условиях ничтожного - по привычным представлениям - рынка.) Что, соответственно, приводит к «возвращению» явления метатехнологичности, поскольку подобная стратегия не только не требует тщательного воспроизведения работниками «заранее разработанной» технологии. Но наоборот - стимулирует поиск наилучшего решения на каждом конкретном этапе производственного процесса.
И в этом плане опыт Макаренко - наконец-то - становится действительно ценным. Поскольку в «постмассовом мире» ценными вновь становятся не наиболее тупые исполнители - как это происходит сейчас. Слово «тупой», кстати, тут не такая уж и гипербола - можно, например, вспомнить слезные просьбы бизнесменов по поводу разрешения на ввоз гастарбайтеров в страну. Поскольку подобные работники наилучшим образом подходят для их бизнеса: во-первых, они довольствуются низкой оплатой и плохими условиями труда - так как не могут представить ничего иного. А, во-вторых, они не замечают очевидных технологических нарушений, необходимых для снижения себестоимости: скажут им использовать бетон качества, худшего, чем положено -они будут использовать. В то время, как «свои» могут и возмутиться.
Но это хорошо в условиях, когда продукция предназначена исключительно для продажи. В условиях же «производства для использования» - которое становится актуальным при разрушения глобализации - подобные вещи не проходят. (Это когда строит «кипрская компания», можно не задумываться о том, рухнет ли дом через десять лет или нет. Поскольку «с Кипра - Лондона, Каймановых островов и т.д. - выдачи нет».) Поэтому требования к работникам меняются на противоположные. Это, в свою очередь, ведет к указанному уже изменению отношения к образованию - ну и вообще, к полному перевороту во всех сторонах жизни. (Тем более, что деглобализация мира только на кластеризации не остановится.)
Так что приход в жизнь школы - школы «обобщенной», конечно, включающей и высшее образование - тесно связанной с «производственным изменением реальности», становится так же крайне вероятным. А точнее - почти неизбежным. Тем более, что в условиях развития метатехнологической парадигмы - в противовес парадигме технологической, привычной для классового общества - реализовать подобные вещи оказывается много проще, нежели раньше. Поскольку в современном мире имеются колоссальные возможности для того же технического творчества - причем, творчества продуктивного. (Оборудование - в том числе и полностью автоматическое - стоит относительно недорого, материалы так же доступны.) И, скажем, производство роботов для решения конкретных задач доступно сейчас даже школьникам - была бы потребность у школы.
А значит, когда она (потребность) появится - появятся и новые реализации «реалистичной педагогики». Вне того, желают этого наши современники - которые пока уверены в преимуществе «виртуализации» и в необходимости перехода «от знаниям к компетенциям» - или нет.