Про "общество будущего" 4
На самом деле все просто: если основным аспектом, ограничивающем переход к недеструктивному обществу, является производство с высоким уровнем разделения труда, то вполне рациональным оказывается отказ от подобного производства. Да, при этом стоит понимать, что локальная эффективность упадет, однако она будет с лихвой компенсирована уменьшением социальной деструкции. Собственно, в экспериментах Макаренко это прекрасно проявлялось: в том смысле, что, может быть, то же производство фотоаппаратов на заводе коммуны имени Дзержинского было и не самым массовым в мире, однако в плане образовательно-воспитательного эффекта оно на порядки перекрывало все «потерянные выгоды». (Впрочем, в любом случае данное предприятие было на самоокупаемости, так что особых потерь советское государство тут не несло.)
Другое дело, что с приближением войны потребовалась именно эффективность, что привело к выводу завода «ФЭД» из-под руководства коммуны и преобразования его в Харьковский промышленный комбинат НКВД СССР им. Дзержинского. Разумеется, смысл коммуны после этого исчез, однако с учетом высокой потребности армии в оптических приборах это было совершенно оправдано. В том же 1938 году, в котором произошло данное преобразование, на данном предприятии было развернуто производство «военной оптики» - прицелов, артиллерийских панорам и т.д. То есть, можно сказать, что надвигающаяся война - т.е.. столкновение с западной индустриальной цивилизацией - стала одной из важнейших причин сворачивания низкоотчужденных элементов в советском обществе. («Принцип тени»: если ты сражаешься с врагом, то должен стать похожим на него.) Поэтому указанный фактор - т.е., необходимость увеличения количества производимой продукции перед войной - привел к достаточно неприятным процессам, связанным с ростом энтропии (инфернальности) в обществе. Скажем, пресловутые «репрессии 1937 года» в значительной мере связаны именно с данным фактором.
* * *
Впрочем, этот момент - т.е., связь будущей Второй Мировой войны и «репрессий» - надо рассматривать уже отдельно. Тут же можно только отметить, что увеличение доли массового высокоэффективного - и высокоотчужденного - производства, произошедшее во время войны, оказалось не окончательным. Поскольку послевоенное время поставило перед страной совершенно противоположную задачу: необходимость создания наиболее передовой продукции в условиях минимальных ресурсов. Данная задача в совокупности с рядом выработанных в военное время практик породила одно из наиболее интересных явлений советского времени. А именно: то, что получило название «научно-технические производственные проекты» - атомный, ракетный, авиационный (точнее, авиационные), ну и т.д. и т.п.
Особенность этих «проектов» составляла в том, что они соединяли в себе управляемость крупных бюрократических систем - и в этом смысле, подчинялись тому или иному бюрократическому ведомству. Которые обеспечивали взаимодействие их с крупной промышленностью. (Т.е., решали описанную в прошлом посте «главную задачу» крупных производств.) Однако при этом оставляли огромную свободу «технических специалистов» -инженеров, ученых - которые «внутри» данных систем оказывались в условиях низкого уровня отчуждения. Разумеется, эта свобода компенсировалась высочайшим уровнем ответственности, однако у «низкоотчужденных» этот параметр и так крайне высок. (То есть, тот же Королев запускал свои ракеты потому, что он хотел запускать ракеты, а вовсе не потому, что боялся расстрела.)
Подобная форма организации позволила решить множество неразрешимых для «классического» индустриального производства проблем. Начиная с массового применения нестандартных решений - которые в «обычной жизни» было бы трудно провести через «бюрократический фильтр», а тут он просто исключался. («Внутри проекта».) И заканчивая вопросом «динамической подготовки» специалистов - т.е., создания целых инженерных школ в процессе работы. Именно поэтому скорость создания сложных технических систем в послевоенном СССР оказалась в разы выше того, что прогнозировали - причем, при самом лучшем стечении обстоятельств - западные эксперты. (Скажем, появление атомного оружия у «Советов» они предсказывали в 1957 году, а в действительности оно было разработано в 1949.)
* * *
На этом фоне становится понятным, что формальные критерии эффективности - которые дают «разделенному миру», т.е., миру с высокой формализацией и разделением труда, высокую эффективность - работают не всегда. Поскольку в «локальном плане» все эти атомные, ракетные или авиационные «проекты» выглядели гораздо менее производительными, нежели те же американские «конвейерные» заводы. (Напомню, что в США 1940 годов «поточным методом» собирали даже стратегические бомбардировщики.) Однако в плане глобальном они оказались на порядок важнее: скажем, та же королевская Р-7 одним своим запуском фактически обесценила всю американскую стратегическую авиацию. В том смысле, что США считали, что имеющаяся у них масса самолетов приведет к гарантированному уничтожению промышленного потенциала СССР при любой системе ПВО. Тогда, как советских бомбардировщиков очевидно не хватало на подобный шаг по отношению к Штатам. Баллистические же ракеты же позволяли сделать это с очевидной гарантией.
И это не говоря уж о том, что данными действиями СССР, фактически, «загонял» США и Запад «на свое поле». Т.е., заставлял перейти от соревнования в плане создания формализованных бюрократических систем - где Запад был очевидно сильнее - к соревнованию по созданию новых видов технических систем. Где наша страна - неожиданно для всех - оказалась не просто на равных с ведущими западными странами, но и обогнала их. Поскольку выяснилось, что созданная в послевоенное время (а на самом деле еще раньше - если вспомнить ту же ГИРД) модель, основанная на высокой привлекательности низкоотчужденного труда, позволяет обеспечить гораздо более высокий (средний) уровень квалификации рабочих, инженеров и ученых. (Иначе говоря, дает больше возможности для получения знаний и умений - начиная с мотивации школьников и заканчивая указанный выше «динамическим» образованием инженерных школ.)
Недаром после запуска советского «Спутника» американской руководство предприняло масштабную реформу образования, направленную на повышение естественнонаучной и технической грамотности населения, а так же - популяризации научно-технической деятельности. (А так же - начало прямо копировать советские «проекты». Скажем, через создание того же НАСА.) В любом случае, можно сказать, что в 1950-первой половине 1960 годов СССР вплотную подошел к барьеру выхода за пределы «отчужденного труда», показав, что известное преимущество высокого уровня его (труда) разделения является «обходимым». (Кстати, интересно - но данный момент касался не только «оборонки». В том смысле, что высокая техническая грамотность населения позволяла массово внедрять инновации по всему народному хозяйству - включая с/х.)
* * *
Другое дело, что подобный переход выглядел достаточно неочевидно, и с т.з. бюрократического аппарата - продолжавшего формально управлять страной - не мог быть реализован. Но и данная особенность не была фатальной, поскольку многочисленные «небюрократические» системы взаимодействия позволяли его обойти. Как это сделал тот же Глушков, обратившись напрямую к А.Н. Косыгину. Который, в общем-то, благосклонно отнесся к его проекту ОГАС, и дал «зеленый свет» данной разработке. Другое дело, что впоследствие - как раз по «формальным соображениям» (высокая стоимость) он же отказался от данной поддержки, выберя формально более эффективный вариант своей «косыгинской реформы» - но это уже совершенно иная история. Поскольку, в любом случае, можно сказать, что никаких «непреодолимых барьеров» для распостранения своих методов у сторонников «неотчужденной модели» не было.
И, ИМХО, основная проблема тут была в обратном. В том, что эти сторонники - как тот же Глушков - были слишком уверены в том, что «советская система» является благожелательной для них, что они недооценивали тормозящую роль бюрократического аппарата и его очевидную враждебность для любых случаев снятия отчуждения. (Еще раз: бюрократ всегда враг свободы - не важно, советский он или капиталистический.)
То есть - если вернуться к тому, от чего начали - можно сказать, что вопрос о снижении уровня отчуждения труда и, как следствие, возможности резкого снижения деструктивности общества, является вполне разрешимым. И состоит это решение в переходе от массового индустриального производства - крайне эффективного на локальном уровне - к производству высокотехнологичному и «индивидуализированному». Которое в пересчете на одно «изделие» может показаться более дорогостоящим, но в общем плане оказывается намного более эффективным. Тем более, что возможности для этого по мере развития технологий все время возрастают - то есть, если в 1930 годы пытаться «переплюнуть» конвейерную линию было невозможно, то в 1970 ситуация начала меняться. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…
Другое дело, что с приближением войны потребовалась именно эффективность, что привело к выводу завода «ФЭД» из-под руководства коммуны и преобразования его в Харьковский промышленный комбинат НКВД СССР им. Дзержинского. Разумеется, смысл коммуны после этого исчез, однако с учетом высокой потребности армии в оптических приборах это было совершенно оправдано. В том же 1938 году, в котором произошло данное преобразование, на данном предприятии было развернуто производство «военной оптики» - прицелов, артиллерийских панорам и т.д. То есть, можно сказать, что надвигающаяся война - т.е.. столкновение с западной индустриальной цивилизацией - стала одной из важнейших причин сворачивания низкоотчужденных элементов в советском обществе. («Принцип тени»: если ты сражаешься с врагом, то должен стать похожим на него.) Поэтому указанный фактор - т.е., необходимость увеличения количества производимой продукции перед войной - привел к достаточно неприятным процессам, связанным с ростом энтропии (инфернальности) в обществе. Скажем, пресловутые «репрессии 1937 года» в значительной мере связаны именно с данным фактором.
* * *
Впрочем, этот момент - т.е., связь будущей Второй Мировой войны и «репрессий» - надо рассматривать уже отдельно. Тут же можно только отметить, что увеличение доли массового высокоэффективного - и высокоотчужденного - производства, произошедшее во время войны, оказалось не окончательным. Поскольку послевоенное время поставило перед страной совершенно противоположную задачу: необходимость создания наиболее передовой продукции в условиях минимальных ресурсов. Данная задача в совокупности с рядом выработанных в военное время практик породила одно из наиболее интересных явлений советского времени. А именно: то, что получило название «научно-технические производственные проекты» - атомный, ракетный, авиационный (точнее, авиационные), ну и т.д. и т.п.
Особенность этих «проектов» составляла в том, что они соединяли в себе управляемость крупных бюрократических систем - и в этом смысле, подчинялись тому или иному бюрократическому ведомству. Которые обеспечивали взаимодействие их с крупной промышленностью. (Т.е., решали описанную в прошлом посте «главную задачу» крупных производств.) Однако при этом оставляли огромную свободу «технических специалистов» -инженеров, ученых - которые «внутри» данных систем оказывались в условиях низкого уровня отчуждения. Разумеется, эта свобода компенсировалась высочайшим уровнем ответственности, однако у «низкоотчужденных» этот параметр и так крайне высок. (То есть, тот же Королев запускал свои ракеты потому, что он хотел запускать ракеты, а вовсе не потому, что боялся расстрела.)
Подобная форма организации позволила решить множество неразрешимых для «классического» индустриального производства проблем. Начиная с массового применения нестандартных решений - которые в «обычной жизни» было бы трудно провести через «бюрократический фильтр», а тут он просто исключался. («Внутри проекта».) И заканчивая вопросом «динамической подготовки» специалистов - т.е., создания целых инженерных школ в процессе работы. Именно поэтому скорость создания сложных технических систем в послевоенном СССР оказалась в разы выше того, что прогнозировали - причем, при самом лучшем стечении обстоятельств - западные эксперты. (Скажем, появление атомного оружия у «Советов» они предсказывали в 1957 году, а в действительности оно было разработано в 1949.)
* * *
На этом фоне становится понятным, что формальные критерии эффективности - которые дают «разделенному миру», т.е., миру с высокой формализацией и разделением труда, высокую эффективность - работают не всегда. Поскольку в «локальном плане» все эти атомные, ракетные или авиационные «проекты» выглядели гораздо менее производительными, нежели те же американские «конвейерные» заводы. (Напомню, что в США 1940 годов «поточным методом» собирали даже стратегические бомбардировщики.) Однако в плане глобальном они оказались на порядок важнее: скажем, та же королевская Р-7 одним своим запуском фактически обесценила всю американскую стратегическую авиацию. В том смысле, что США считали, что имеющаяся у них масса самолетов приведет к гарантированному уничтожению промышленного потенциала СССР при любой системе ПВО. Тогда, как советских бомбардировщиков очевидно не хватало на подобный шаг по отношению к Штатам. Баллистические же ракеты же позволяли сделать это с очевидной гарантией.
И это не говоря уж о том, что данными действиями СССР, фактически, «загонял» США и Запад «на свое поле». Т.е., заставлял перейти от соревнования в плане создания формализованных бюрократических систем - где Запад был очевидно сильнее - к соревнованию по созданию новых видов технических систем. Где наша страна - неожиданно для всех - оказалась не просто на равных с ведущими западными странами, но и обогнала их. Поскольку выяснилось, что созданная в послевоенное время (а на самом деле еще раньше - если вспомнить ту же ГИРД) модель, основанная на высокой привлекательности низкоотчужденного труда, позволяет обеспечить гораздо более высокий (средний) уровень квалификации рабочих, инженеров и ученых. (Иначе говоря, дает больше возможности для получения знаний и умений - начиная с мотивации школьников и заканчивая указанный выше «динамическим» образованием инженерных школ.)
Недаром после запуска советского «Спутника» американской руководство предприняло масштабную реформу образования, направленную на повышение естественнонаучной и технической грамотности населения, а так же - популяризации научно-технической деятельности. (А так же - начало прямо копировать советские «проекты». Скажем, через создание того же НАСА.) В любом случае, можно сказать, что в 1950-первой половине 1960 годов СССР вплотную подошел к барьеру выхода за пределы «отчужденного труда», показав, что известное преимущество высокого уровня его (труда) разделения является «обходимым». (Кстати, интересно - но данный момент касался не только «оборонки». В том смысле, что высокая техническая грамотность населения позволяла массово внедрять инновации по всему народному хозяйству - включая с/х.)
* * *
Другое дело, что подобный переход выглядел достаточно неочевидно, и с т.з. бюрократического аппарата - продолжавшего формально управлять страной - не мог быть реализован. Но и данная особенность не была фатальной, поскольку многочисленные «небюрократические» системы взаимодействия позволяли его обойти. Как это сделал тот же Глушков, обратившись напрямую к А.Н. Косыгину. Который, в общем-то, благосклонно отнесся к его проекту ОГАС, и дал «зеленый свет» данной разработке. Другое дело, что впоследствие - как раз по «формальным соображениям» (высокая стоимость) он же отказался от данной поддержки, выберя формально более эффективный вариант своей «косыгинской реформы» - но это уже совершенно иная история. Поскольку, в любом случае, можно сказать, что никаких «непреодолимых барьеров» для распостранения своих методов у сторонников «неотчужденной модели» не было.
И, ИМХО, основная проблема тут была в обратном. В том, что эти сторонники - как тот же Глушков - были слишком уверены в том, что «советская система» является благожелательной для них, что они недооценивали тормозящую роль бюрократического аппарата и его очевидную враждебность для любых случаев снятия отчуждения. (Еще раз: бюрократ всегда враг свободы - не важно, советский он или капиталистический.)
То есть - если вернуться к тому, от чего начали - можно сказать, что вопрос о снижении уровня отчуждения труда и, как следствие, возможности резкого снижения деструктивности общества, является вполне разрешимым. И состоит это решение в переходе от массового индустриального производства - крайне эффективного на локальном уровне - к производству высокотехнологичному и «индивидуализированному». Которое в пересчете на одно «изделие» может показаться более дорогостоящим, но в общем плане оказывается намного более эффективным. Тем более, что возможности для этого по мере развития технологий все время возрастают - то есть, если в 1930 годы пытаться «переплюнуть» конвейерную линию было невозможно, то в 1970 ситуация начала меняться. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…