Об эмпатии, советском обществе и образах будущего 2
Итак, для понимания того, почему создание «детальной программы» построения светлого будущего в настоящее время является невозможной задачей, а так же того, что же надо делать в подобном случае, необходимо еще раз обратится к уже не раз помянутой «модели Ефремова-Стругацких». (То есть , к тому самому привычному - для жителей постсоветского пространства - образу коммунистического мира, описанному в произведениях Ивана Антоновича Ефремова и братьев Аркадия и Бориса Стругацких.) Разумеется, стоит понимать, что созданные указанными писателями «модели» сильно различаются - собственно, об этом не раз говорилось, в том числе, и в данном блоге. Однако, при всем этом, есть в данных произведениях и одно общее - а именно, уверенность в том, что помимо привычного для нас иерархически-конкурентного поведения, вполне возможно и совершенно иной способ взаимодействия с людьми.
Собственно, это и есть самое главное, что позволяет объединить два совершенно различных «мира», созданных совершенно различными писателями, в одну «модель». Поскольку именно через указанный механизм - т.е., через замену конкурентного поведения кооперативным - и осуществляется, по сути, создание коммунистического общества. Однако можно сказать и еще больше: то, что у указанного «механизма» - несмотря на «разность авторов» - была, по существу, одна и та же «генетика». А именно - и Ефремов, и Стругацкие основывали свои произведения на тех особенностях, которые проявлялись в советском обществе 1950 годов.
Кстати, братья особо этого и не скрывали - они так и заявляли, что «…мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий... мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников - нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего ценящими творческий труд и радость познания…» (Борис Стругацкий) Причем, тут сразу стоит понять, что говоря о «лучших современниках», Борис Аркадьевич имел, судя по всему, тех людей, с которыми сам работал в Пулковской обсерватории - то есть, том учреждении, которое и стало одним из оснований «Понедельника, который начинается в субботу», да и вообще, всего «мира Полудня». Происходило же это в конце 1950-начале 1960 гг., поскольку уже к концу 1960 годов Борис Стругацкий «превратился» в «профессионального литератора» - т.е., лицо, имеющее весьма условные связи с «миром». Поэтому и в «Полдне», и «Понедельнике», ИМХО, описываются скорее, «пятидесятники», нежели «шестидесятники» - если, конечно же, говорить о подобном понятии в «хронологическом смысле». (Или же стоит понять, что «шестидесятники» в классическом смысле - это люди, «сформировавшиеся» в 1950 годах.)
* * *
Впрочем, подробно разбирать все это надо отдельно. Тут же можно только засвидетельствовать, что само появление «мира Полудня» братьев невозможно рассматривать вне отрыва от момента его создания. Что же касается Ефремова, то «генетическую связь» его произведений с советским обществом 1950 годов я уже не раз рассматривал. (Например, тут .) Поэтому можно только еще раз отметить, что Иван Антонович, сам по себе, выступал буквальным символом данного времени - «вобрав» в себя практически все признаки человека эпохи 1950 годов. (А точнее - 1920-1950, т.е., того периода, что сейчас принято именовать «сталинским временем».) В том смысле, что начал великий палеонтолог и фантаст с того, что учился в школе, одновременно разгружая дрова для того, чтобы заработать на еду, а закончил доктором наук и лауреатом Сталинской премии. В промежутке же между этими «состояниями» была и работа матросом на Дальнем Востоке, и множество научных экспедиций - в том числе и таких, которые сейчас кажутся невозможными, и фактическое руководство эвакуацией Палеонтологического института во время войны, и создание целого раздела палеонтологии - тафономии - и открытие «монгольских захоронений», ну, и многое другое.
В общем, все то, что сейчас кажется каким-то приключенческим романом - а тогда, во время правления «Кровавого Террана», был довольно распространенным явлением. (Биографии многих научных или технических деятелей указанного периода напоминают выдумку искусного автора.) Однако именно указанная особенность для Ефремова определила то, что он мог прекрасно видеть самых различных людей страны - причем, в самых различных обстоятельствах. (Включая критические.) Ну, а самое главное - наблюдать, как изменяется их поведение по мере изменения общества. Собственно, именно это - т.е., наблюдение за ростом конструктивных и созидательных качеств - по сути, и стало основанием для его литературного творчества. (Выраженного вначале в рассказах, а затем - и в фантастических романах.)
И конечно же, очевидная ориентация ефремовских «людей будущего» на сферу познания и преобразования мира - тот самый «знаниевый коммунизм», который был впоследствии заимствован у него Стругацкими - вытекал именно из тенденций общества указанной эпохи. Кстати, отсюда же вытекает и другая важнейшая особенность «модели Ефремова-Стругацких» - а именно, отсутствие в них политики. Нет, «государственное управление» - в смысле, управление социумом на самом «верхнем» уровне, тут присутствовало - но это именно управление, а не политика. В том смысле, что в нем совершенно отсутствовал выбор цели, ради которой все и затевается - ну, и способы этой цели «проталкивания». Поскольку цель эта и для Ефремова, и для Стругацких, и для их читателей была очевидна и общеизвестна: улучшение жизни каждого человека. Именно этим руководствуются разнообразные «Советы», которые в данной «модели» осуществляют управление «миром». (Разумеется, упоминая Стругацких в подобном контексте, стоит вести речь о «классическом периоде» последних. В более поздних произведениях - скажем, «Волны гасят ветер» -можно заметить попытку отхода от данной парадигмы.)
* * *
Ну, а если нет вопроса о «выборе целей», то, соответственно, отсутствует и политическая борьба вместе с политическими деятелями. И «управленцы» в данной модели - это совершенно «обычные» участники процесса глобального производства, занимающиеся решением стоящих перед ними задач. А не тем, как бы «подмять» под себя всех остальных и залезть на самый верх «целеуказания». Более того - они, как правило, представляют собой наиболее компетентных представителей той области, которой управляют. (Скажем, у Ефремова председатель Совета Звездоплавания - бывший звездолетчик.) Так же, как и в реальности 1950 годов - где даже на уровне «союзных министров» вполне могли оказаться «специалисты», а не политики. (Вроде того же Устинова или Косыгина.)
Кстати, интересно - но именно указанная «деполитизация» в свое время стала основанием для самого серьезного раскола среди советских коммунистов. А именно - произошедшего в 1920 годах деления на «троцкистов» и «сталинистов». В том смысле, что одним из краеугольных камней «троцкизма» выступала уверенность в том, что в социалистическом обществе политическая деятельность сохранится - хотя бы в виде «партийных дискуссий». Их противники же, соответственно, декларировали завершение подобного периода. И, ИМХО, оказывались правы - в историческом смысле, конечно же. Поскольку реально полностью ликвидировать политику в конце 1920 годов, конечно же, не удалось - равно как и не удалось ликвидировать «политиков». Т.е., людей, ставящих своей задачей «пролезание наверх» за счет спекуляций на вопросах «целеполагания». (Поэтому «локально» Троцкий с его критикой советской системы мог быть правым.) Однако чем дальше - тем явственнее становилось то, что именно за «деполитизированной» системой находится будущее.
Разумеется, тут сразу стоит сказать, что речь шла именно о тренде - а вовсе не о том, что советское общество 1950 годов полностью соответствовало данной «модели». Скорее наоборот - последовавшие в конце десятилетия события (скажем, ХХ съезд) показали, что политика тут является еще значимой, причем значимой критически. Но сам факт того, что среди бесконечной паутины «борьбы интересов» в «советской системе» стали проглядываться контуры совершенно иной организации общества, оказался крайне важным. Поскольку во всех остальных «образцах» социумов увидеть что-то, за исключением конкурентной борьбы «агентов» друг с другом, было совершенно невозможно.
* * *
В общем, можно сказать, что само появление модели «неполитического социума» - которым и является социум коммунистический - стало возможным только после периода достаточно длительного развития СССР. Разумеется, это не отменяет того, что подобная идея зародилась еще до его появления - однако перейти до сколь либо подробного рассмотрения того, как (хотя бы примерно) будет устроен подобный мир до 1950 годов было невозможно. (Для понимания этого достаточно почитать хотя бы роман Богданова «Красная Звезда», который является одной из лучших попыток досоветского «моделирования коммунизма» - причем с учетом того, что сам Богданов являлся крупным марксистским теоретиком. Ну, и сравнить его с «мирами» Ефремова или Стругацких.)
Ну, и конечно же, стоит обязательно отметить, что совершенно те же тенденции, что вели - гипотетически - к «коммунизации» СССР, одновременно с этим являлись и «семенами» его потенциальной гибели. (Поскольку процесс общественной трансформации имеет несомненную диалектическую природу, свойственную нашей Вселенной.) И, разумеется, не стоит забывать тот факт, что в текущей реальности оказался действенным именно подобный путь - путь разрушения и деградации. (Как уже говорилось, развитие той же «социальной эмпатии» привело к возникновению отрицания самой советской истории - пресловутого «антисталинизма».)
Но это, разумеется, уже совершенно иная тема, о которой надо говорить уже отдельно.…
Собственно, это и есть самое главное, что позволяет объединить два совершенно различных «мира», созданных совершенно различными писателями, в одну «модель». Поскольку именно через указанный механизм - т.е., через замену конкурентного поведения кооперативным - и осуществляется, по сути, создание коммунистического общества. Однако можно сказать и еще больше: то, что у указанного «механизма» - несмотря на «разность авторов» - была, по существу, одна и та же «генетика». А именно - и Ефремов, и Стругацкие основывали свои произведения на тех особенностях, которые проявлялись в советском обществе 1950 годов.
Кстати, братья особо этого и не скрывали - они так и заявляли, что «…мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий... мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников - нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего ценящими творческий труд и радость познания…» (Борис Стругацкий) Причем, тут сразу стоит понять, что говоря о «лучших современниках», Борис Аркадьевич имел, судя по всему, тех людей, с которыми сам работал в Пулковской обсерватории - то есть, том учреждении, которое и стало одним из оснований «Понедельника, который начинается в субботу», да и вообще, всего «мира Полудня». Происходило же это в конце 1950-начале 1960 гг., поскольку уже к концу 1960 годов Борис Стругацкий «превратился» в «профессионального литератора» - т.е., лицо, имеющее весьма условные связи с «миром». Поэтому и в «Полдне», и «Понедельнике», ИМХО, описываются скорее, «пятидесятники», нежели «шестидесятники» - если, конечно же, говорить о подобном понятии в «хронологическом смысле». (Или же стоит понять, что «шестидесятники» в классическом смысле - это люди, «сформировавшиеся» в 1950 годах.)
* * *
Впрочем, подробно разбирать все это надо отдельно. Тут же можно только засвидетельствовать, что само появление «мира Полудня» братьев невозможно рассматривать вне отрыва от момента его создания. Что же касается Ефремова, то «генетическую связь» его произведений с советским обществом 1950 годов я уже не раз рассматривал. (Например, тут .) Поэтому можно только еще раз отметить, что Иван Антонович, сам по себе, выступал буквальным символом данного времени - «вобрав» в себя практически все признаки человека эпохи 1950 годов. (А точнее - 1920-1950, т.е., того периода, что сейчас принято именовать «сталинским временем».) В том смысле, что начал великий палеонтолог и фантаст с того, что учился в школе, одновременно разгружая дрова для того, чтобы заработать на еду, а закончил доктором наук и лауреатом Сталинской премии. В промежутке же между этими «состояниями» была и работа матросом на Дальнем Востоке, и множество научных экспедиций - в том числе и таких, которые сейчас кажутся невозможными, и фактическое руководство эвакуацией Палеонтологического института во время войны, и создание целого раздела палеонтологии - тафономии - и открытие «монгольских захоронений», ну, и многое другое.
В общем, все то, что сейчас кажется каким-то приключенческим романом - а тогда, во время правления «Кровавого Террана», был довольно распространенным явлением. (Биографии многих научных или технических деятелей указанного периода напоминают выдумку искусного автора.) Однако именно указанная особенность для Ефремова определила то, что он мог прекрасно видеть самых различных людей страны - причем, в самых различных обстоятельствах. (Включая критические.) Ну, а самое главное - наблюдать, как изменяется их поведение по мере изменения общества. Собственно, именно это - т.е., наблюдение за ростом конструктивных и созидательных качеств - по сути, и стало основанием для его литературного творчества. (Выраженного вначале в рассказах, а затем - и в фантастических романах.)
И конечно же, очевидная ориентация ефремовских «людей будущего» на сферу познания и преобразования мира - тот самый «знаниевый коммунизм», который был впоследствии заимствован у него Стругацкими - вытекал именно из тенденций общества указанной эпохи. Кстати, отсюда же вытекает и другая важнейшая особенность «модели Ефремова-Стругацких» - а именно, отсутствие в них политики. Нет, «государственное управление» - в смысле, управление социумом на самом «верхнем» уровне, тут присутствовало - но это именно управление, а не политика. В том смысле, что в нем совершенно отсутствовал выбор цели, ради которой все и затевается - ну, и способы этой цели «проталкивания». Поскольку цель эта и для Ефремова, и для Стругацких, и для их читателей была очевидна и общеизвестна: улучшение жизни каждого человека. Именно этим руководствуются разнообразные «Советы», которые в данной «модели» осуществляют управление «миром». (Разумеется, упоминая Стругацких в подобном контексте, стоит вести речь о «классическом периоде» последних. В более поздних произведениях - скажем, «Волны гасят ветер» -можно заметить попытку отхода от данной парадигмы.)
* * *
Ну, а если нет вопроса о «выборе целей», то, соответственно, отсутствует и политическая борьба вместе с политическими деятелями. И «управленцы» в данной модели - это совершенно «обычные» участники процесса глобального производства, занимающиеся решением стоящих перед ними задач. А не тем, как бы «подмять» под себя всех остальных и залезть на самый верх «целеуказания». Более того - они, как правило, представляют собой наиболее компетентных представителей той области, которой управляют. (Скажем, у Ефремова председатель Совета Звездоплавания - бывший звездолетчик.) Так же, как и в реальности 1950 годов - где даже на уровне «союзных министров» вполне могли оказаться «специалисты», а не политики. (Вроде того же Устинова или Косыгина.)
Кстати, интересно - но именно указанная «деполитизация» в свое время стала основанием для самого серьезного раскола среди советских коммунистов. А именно - произошедшего в 1920 годах деления на «троцкистов» и «сталинистов». В том смысле, что одним из краеугольных камней «троцкизма» выступала уверенность в том, что в социалистическом обществе политическая деятельность сохранится - хотя бы в виде «партийных дискуссий». Их противники же, соответственно, декларировали завершение подобного периода. И, ИМХО, оказывались правы - в историческом смысле, конечно же. Поскольку реально полностью ликвидировать политику в конце 1920 годов, конечно же, не удалось - равно как и не удалось ликвидировать «политиков». Т.е., людей, ставящих своей задачей «пролезание наверх» за счет спекуляций на вопросах «целеполагания». (Поэтому «локально» Троцкий с его критикой советской системы мог быть правым.) Однако чем дальше - тем явственнее становилось то, что именно за «деполитизированной» системой находится будущее.
Разумеется, тут сразу стоит сказать, что речь шла именно о тренде - а вовсе не о том, что советское общество 1950 годов полностью соответствовало данной «модели». Скорее наоборот - последовавшие в конце десятилетия события (скажем, ХХ съезд) показали, что политика тут является еще значимой, причем значимой критически. Но сам факт того, что среди бесконечной паутины «борьбы интересов» в «советской системе» стали проглядываться контуры совершенно иной организации общества, оказался крайне важным. Поскольку во всех остальных «образцах» социумов увидеть что-то, за исключением конкурентной борьбы «агентов» друг с другом, было совершенно невозможно.
* * *
В общем, можно сказать, что само появление модели «неполитического социума» - которым и является социум коммунистический - стало возможным только после периода достаточно длительного развития СССР. Разумеется, это не отменяет того, что подобная идея зародилась еще до его появления - однако перейти до сколь либо подробного рассмотрения того, как (хотя бы примерно) будет устроен подобный мир до 1950 годов было невозможно. (Для понимания этого достаточно почитать хотя бы роман Богданова «Красная Звезда», который является одной из лучших попыток досоветского «моделирования коммунизма» - причем с учетом того, что сам Богданов являлся крупным марксистским теоретиком. Ну, и сравнить его с «мирами» Ефремова или Стругацких.)
Ну, и конечно же, стоит обязательно отметить, что совершенно те же тенденции, что вели - гипотетически - к «коммунизации» СССР, одновременно с этим являлись и «семенами» его потенциальной гибели. (Поскольку процесс общественной трансформации имеет несомненную диалектическую природу, свойственную нашей Вселенной.) И, разумеется, не стоит забывать тот факт, что в текущей реальности оказался действенным именно подобный путь - путь разрушения и деградации. (Как уже говорилось, развитие той же «социальной эмпатии» привело к возникновению отрицания самой советской истории - пресловутого «антисталинизма».)
Но это, разумеется, уже совершенно иная тема, о которой надо говорить уже отдельно.…