Еще о динамике классовых обществ
Итак, основанием для наступления эпохи классового общества послужило превосходство последних перед «предклассовыми» в плане организации сложных процессов. (Прежде всего, военных, но не только - скажем, сюда же можно отнести ирригацию и систему «международной» торговли.) Собственно, именно благодаря этому в течение последних четырех тысяч лет классовое общество неизбежно расширяло свой ареал - даже несмотря на то, что реальный уровень жизни большинства в нем мог быть хуже, нежели у обществ доклассовых. Тем не менее, как уже говорилось в прошлом посте, рано или поздно, но подобная ситуация должна была кончиться. В том смысле, что, во-первых, развитие систем управления достигло такого уровня, что прежние преимущества «с детства подготавливаемых людей» стали несущественными. (Скажем, офицер или начальник цеха теперь прекрасно «подготавливается» практически из каждого человека.) А, во-вторых чем дальше - тем более «актуальными» оказались недостатки классового устройства, которые еще недавно выглядели терпимыми. (Вроде тех же войн.)
В общем, наступил момент, когда указанное выше превосходство обратилось в свою противоположность. Точнее сказать, начало обращаться - поскольку процессы подобного уровня занимают достаточное количество времени: все же речь идет о явлении, определяющем облик человечества в течении тысячелетий, и ожидать, что оно закончится за несколько лет было бы смешно. Собственно, первые явные признаки этого стали заметны уже в позапрошлом веке - когда стало понятным, что пресловутое разделение на «хозяев» и «работников» (капиталистов и рабочих) не является необходимым для осуществления сложной системы общественного производства. На самом деле это был очень важный момент, поскольку до определенного времени казалось, что любая, сколь либо сложная производственная система может действовать только тогда, когда у нее есть «хозяин», задающий «мотивацию». (Т.е., осуществляющий целеполагание данной системы.)
Это, собственно, была основная роль данного социального элемента - поскольку представление о том, что сам процесс управления может быть осуществлен наемные работником, было известно давно. (Еще в Древнем Риме крупные латифундисты прямо не управляли своими имениями, доверяя это управляющим.) Тем не менее, так же было известно и то, что управляющие, лишенные «надзора сверху», неизбежно приводили дела в упадок - занимаясь, в основном, решение собственных задач. (Это очень хорошо описано в классической литературе - разнообразное разорение «дворянских гнезд» и т.д..) Поэтому наличие «хозяев», как особого социального слоя, выглядело разумным. А разного рода попытки представить «бесхозяйское общество» - которые так же предпринимались с глубокой древности, поскольку указанные выше недостатки классового деления были хорошо известны - воспринимались оторванными от жизни.
* * *
Однако мало кто задумывался над тем, что же представляет собой указанная функция «хозяина». В том смысле, что считалось, будто он управляет своей собственность полностью свободно, повинуясь лишь собственной воле. (Доброй или злой - не важно.) Тем не менее, по мере развития производственных систем, их укрупнения и усложнения, стало понятным, что дело обстоит несколько по другому. В том смысле, что реальная задача владельцев фабрик и заводов, в принципе, довольно четко установлена - а именно, она состоит в том, чтобы выигрывать процесс рыночной конкуренции. То есть - даже самая «высшая инстанция» в управленческой пирамиде на самом деле является лишь «проводником» некоей более высокой, «общесистемной волеи. (Для тех же землевладельцев, кстати, это было неочевидно: скорость общественных процессов была невелика, и можно было думать, будто разного рода лендлорды свободны в своих желаниях. Хотя, разумеется, и они были подчинены тому же железному закону конкуренции.)
Подобная ситуация - то есть, понимание того, что в реальности все эти заводы, фабрики, торговые компании, имения и т.п. «работают» лишь для того, чтобы позволить своим владельцам оказываться «выше» других - буквально переворачивает привычную картину, в корне меняя ее восприятие. Разумеется понятно, что указанный процесс ведет к росту концентрации производства и повышению его эффективности - но так же выясняется, что эта самая эффективность тратится исключительно на то, чтобы поднять конкурентоспособность. В результате чего при росте производительности труда на порядки реальный уровень жизни большинства работающих оказывается довольно низок. (Как уже говорилось, догнать по данному показателю уровень «развитых первобытных общин», вроде Чатал-Гуюка, классовому обществу удалось только к концу XVIII века. Да и то - лишь для самых развитых государств.) Более того - именно указанная конкуренция приводит к появлению своих «высших форм», а именно - войн, доходящих до уровня Мировых. В подобном случае судьба большей части населения оказывается вообще незавидной - по крайней мере, если вести речь о представителях мужского пола призывных возрастов.
Таким образом, можно сказать, что «хозяева» - это просто элементы в конкурентно-иерархической системе, «настроенной» на эскалацию указанного процесса. (То есть - движущемся по направлению к Мировой войне. Как говориться, древние представления об Апокалипсисе оказались сущей правдой - хотя и на совершенно ином уровне.) Разумеется, в подобной ситуации считать текущую реальность «лучшим из миров» было бы глупо. Если же прибавить сюда указанный выше факт возможности осуществления управления посредством тех же самых наемных работников, то неудивительно появление идеи о возможности построения социума на совершенно иных основаниях. Точнее сказать, подобные идеи появлялись и ранее, начиная с глубокой древности. Однако лишь после достижения описанного выше предела стало понятным, что подобное общество может быть не только возможным, и достаточно эффективным для того, чтобы быть способным противостоять неизбежному столкновению с «классовым миром».
* * *
То есть, мечта о бесклассовом устройстве перестала быть Утопией в «классическом смысле» - представлением о некоем изолированным анклаве, где можно было бы не думать о столкновении с агрессивным собственническим устройством. (Поскольку иначе результат был бы предопределен - как это случилось со всеми первобытными племенами, неизменно проигрывавшими европейцам.) Более того - наметились и конкретные контуры его реализации. Основой будущего мира стало, разумеется, система общественного производства - и прежде всего, крупная промышленность. Именно тут обесценивание роли «хозяев» происходит в максимальной степени - в полном соответствии с диалектическим устройством мира. Поскольку, с одной стороны, сложность промышленного производства приводит к массовому применению наемных управляющих, уже мало чем выделяющихся из общего числа участвующих в производстве. (Это в имении управляющий - фигура, для крупного же завода какой-нибудь мастер, технолог или даже начальник цеха - рядовая пешка.) То есть - огромные массы людей управляются практически формальной (технологической) системой с минимальным участием «личностного фактора».
А с другой - как уже было сказано, именно подобные производства оказываются тесным образом связаны с описанной системой конкуренции. То есть - для тех же крестьян разного рода экономические кризисы еще могут рассматриваться, как что-то второстепенное по отношению к более привычным вещам. (Скажем, погодным условиям.) Для рабочих же они определяют сам вопрос жизни и смерти - причем, чуть ли не прямым образом. (Поскольку в случае потери работы они остаются без средств к существованию.) Да и простые «поражения в конкуренции» - вроде проигрыша в войне - бьют именно по ним. (Именно поэтому главным катализатором появления той же Парижской Коммуны стал результат битвы при Седане: ведь как раз парижские рабочие и ремесленники должны были нести основные тяготы провала политики Наполеона III.) Подобная ситуация - наличие одновременно высокой организованности и высокой чувствительности к действиям «хозяев» - привело к тому, что именно в среде промышленных рабочих зародилось и развилось самое мощное в истории «антиклассовое» движение.
То есть - совершенно диалектически вместе с возможностью построения нового общества появился и механизм, позволяющий это сделать. (Впрочем, было бы странным, если бы дело обстояло иначе.) Поэтому вторая половина XIX века стала временем формирования идеи постклассового общества - хотя, разумеется, даже в указанное время большинству оно казалось утопичным. Причем, к последнему относилось даже значительное число людей, которые считали себя «социалистами», да и были последними по факту. (То есть, они ставили своей целью улучшение жизни народа, повышение числа доступных ему благо - однако при этом предположить, что последний «сам» способен стать субъектом социального управления, разумеется, не могли.) Для подобных социалистов более естественным казалось развитие системы перераспределения благ посредством государственного механизма - впоследствии эта идея дала начало социал-демократии.
Которая в следующим столетии стала чуть ли не основной формой политического устройства развитых стран. Однако случилось это благодаря совершенно иным механизмам, нежели те, на которые надеялись сторонники «прусского социализма» и подобных форм «устранения общественных проблем». В том смысле, что указанное перераспределение стало возможным вовсе не благодаря «улучшению» текущего классового устройства - как это считали указанные социалисты - а благодаря возможности построения общества, основанного на совершенно иных принципах. Того самого, постклассового, которое означило завершение указанного «большого витка» и начало нового этапа человеческого развития.
Но обо всем этом будет сказано несколько позднее…
В общем, наступил момент, когда указанное выше превосходство обратилось в свою противоположность. Точнее сказать, начало обращаться - поскольку процессы подобного уровня занимают достаточное количество времени: все же речь идет о явлении, определяющем облик человечества в течении тысячелетий, и ожидать, что оно закончится за несколько лет было бы смешно. Собственно, первые явные признаки этого стали заметны уже в позапрошлом веке - когда стало понятным, что пресловутое разделение на «хозяев» и «работников» (капиталистов и рабочих) не является необходимым для осуществления сложной системы общественного производства. На самом деле это был очень важный момент, поскольку до определенного времени казалось, что любая, сколь либо сложная производственная система может действовать только тогда, когда у нее есть «хозяин», задающий «мотивацию». (Т.е., осуществляющий целеполагание данной системы.)
Это, собственно, была основная роль данного социального элемента - поскольку представление о том, что сам процесс управления может быть осуществлен наемные работником, было известно давно. (Еще в Древнем Риме крупные латифундисты прямо не управляли своими имениями, доверяя это управляющим.) Тем не менее, так же было известно и то, что управляющие, лишенные «надзора сверху», неизбежно приводили дела в упадок - занимаясь, в основном, решение собственных задач. (Это очень хорошо описано в классической литературе - разнообразное разорение «дворянских гнезд» и т.д..) Поэтому наличие «хозяев», как особого социального слоя, выглядело разумным. А разного рода попытки представить «бесхозяйское общество» - которые так же предпринимались с глубокой древности, поскольку указанные выше недостатки классового деления были хорошо известны - воспринимались оторванными от жизни.
* * *
Однако мало кто задумывался над тем, что же представляет собой указанная функция «хозяина». В том смысле, что считалось, будто он управляет своей собственность полностью свободно, повинуясь лишь собственной воле. (Доброй или злой - не важно.) Тем не менее, по мере развития производственных систем, их укрупнения и усложнения, стало понятным, что дело обстоит несколько по другому. В том смысле, что реальная задача владельцев фабрик и заводов, в принципе, довольно четко установлена - а именно, она состоит в том, чтобы выигрывать процесс рыночной конкуренции. То есть - даже самая «высшая инстанция» в управленческой пирамиде на самом деле является лишь «проводником» некоей более высокой, «общесистемной волеи. (Для тех же землевладельцев, кстати, это было неочевидно: скорость общественных процессов была невелика, и можно было думать, будто разного рода лендлорды свободны в своих желаниях. Хотя, разумеется, и они были подчинены тому же железному закону конкуренции.)
Подобная ситуация - то есть, понимание того, что в реальности все эти заводы, фабрики, торговые компании, имения и т.п. «работают» лишь для того, чтобы позволить своим владельцам оказываться «выше» других - буквально переворачивает привычную картину, в корне меняя ее восприятие. Разумеется понятно, что указанный процесс ведет к росту концентрации производства и повышению его эффективности - но так же выясняется, что эта самая эффективность тратится исключительно на то, чтобы поднять конкурентоспособность. В результате чего при росте производительности труда на порядки реальный уровень жизни большинства работающих оказывается довольно низок. (Как уже говорилось, догнать по данному показателю уровень «развитых первобытных общин», вроде Чатал-Гуюка, классовому обществу удалось только к концу XVIII века. Да и то - лишь для самых развитых государств.) Более того - именно указанная конкуренция приводит к появлению своих «высших форм», а именно - войн, доходящих до уровня Мировых. В подобном случае судьба большей части населения оказывается вообще незавидной - по крайней мере, если вести речь о представителях мужского пола призывных возрастов.
Таким образом, можно сказать, что «хозяева» - это просто элементы в конкурентно-иерархической системе, «настроенной» на эскалацию указанного процесса. (То есть - движущемся по направлению к Мировой войне. Как говориться, древние представления об Апокалипсисе оказались сущей правдой - хотя и на совершенно ином уровне.) Разумеется, в подобной ситуации считать текущую реальность «лучшим из миров» было бы глупо. Если же прибавить сюда указанный выше факт возможности осуществления управления посредством тех же самых наемных работников, то неудивительно появление идеи о возможности построения социума на совершенно иных основаниях. Точнее сказать, подобные идеи появлялись и ранее, начиная с глубокой древности. Однако лишь после достижения описанного выше предела стало понятным, что подобное общество может быть не только возможным, и достаточно эффективным для того, чтобы быть способным противостоять неизбежному столкновению с «классовым миром».
* * *
То есть, мечта о бесклассовом устройстве перестала быть Утопией в «классическом смысле» - представлением о некоем изолированным анклаве, где можно было бы не думать о столкновении с агрессивным собственническим устройством. (Поскольку иначе результат был бы предопределен - как это случилось со всеми первобытными племенами, неизменно проигрывавшими европейцам.) Более того - наметились и конкретные контуры его реализации. Основой будущего мира стало, разумеется, система общественного производства - и прежде всего, крупная промышленность. Именно тут обесценивание роли «хозяев» происходит в максимальной степени - в полном соответствии с диалектическим устройством мира. Поскольку, с одной стороны, сложность промышленного производства приводит к массовому применению наемных управляющих, уже мало чем выделяющихся из общего числа участвующих в производстве. (Это в имении управляющий - фигура, для крупного же завода какой-нибудь мастер, технолог или даже начальник цеха - рядовая пешка.) То есть - огромные массы людей управляются практически формальной (технологической) системой с минимальным участием «личностного фактора».
А с другой - как уже было сказано, именно подобные производства оказываются тесным образом связаны с описанной системой конкуренции. То есть - для тех же крестьян разного рода экономические кризисы еще могут рассматриваться, как что-то второстепенное по отношению к более привычным вещам. (Скажем, погодным условиям.) Для рабочих же они определяют сам вопрос жизни и смерти - причем, чуть ли не прямым образом. (Поскольку в случае потери работы они остаются без средств к существованию.) Да и простые «поражения в конкуренции» - вроде проигрыша в войне - бьют именно по ним. (Именно поэтому главным катализатором появления той же Парижской Коммуны стал результат битвы при Седане: ведь как раз парижские рабочие и ремесленники должны были нести основные тяготы провала политики Наполеона III.) Подобная ситуация - наличие одновременно высокой организованности и высокой чувствительности к действиям «хозяев» - привело к тому, что именно в среде промышленных рабочих зародилось и развилось самое мощное в истории «антиклассовое» движение.
То есть - совершенно диалектически вместе с возможностью построения нового общества появился и механизм, позволяющий это сделать. (Впрочем, было бы странным, если бы дело обстояло иначе.) Поэтому вторая половина XIX века стала временем формирования идеи постклассового общества - хотя, разумеется, даже в указанное время большинству оно казалось утопичным. Причем, к последнему относилось даже значительное число людей, которые считали себя «социалистами», да и были последними по факту. (То есть, они ставили своей целью улучшение жизни народа, повышение числа доступных ему благо - однако при этом предположить, что последний «сам» способен стать субъектом социального управления, разумеется, не могли.) Для подобных социалистов более естественным казалось развитие системы перераспределения благ посредством государственного механизма - впоследствии эта идея дала начало социал-демократии.
Которая в следующим столетии стала чуть ли не основной формой политического устройства развитых стран. Однако случилось это благодаря совершенно иным механизмам, нежели те, на которые надеялись сторонники «прусского социализма» и подобных форм «устранения общественных проблем». В том смысле, что указанное перераспределение стало возможным вовсе не благодаря «улучшению» текущего классового устройства - как это считали указанные социалисты - а благодаря возможности построения общества, основанного на совершенно иных принципах. Того самого, постклассового, которое означило завершение указанного «большого витка» и начало нового этапа человеческого развития.
Но обо всем этом будет сказано несколько позднее…