Вот честно не понимаю, с чего это сталинисты так любят во всём выискивать следы любви или ненависти к кумиру?
Так не понять, отчего изменился образ экранных героев по сравнению с книжными - это надо иметь особый талант.
А изменился он в силу не того, были ли Говорухин и Высоцкий поклонниками или противниками сталинщины, а из-за обыкновенной их честности как художников, и того, что называется в искусстве "реализм".
А реализм в частности подразумевает следовать логике реальности, а не жить придуманными образами. А посему случилось то, что должно было случиться с персонажами - матёрый волк сыска Жеглов начисто переигрывает щенка Шарапова именно в силу того, что он профессионал своего дела, а Шарапов долго не врубается,где тут враг, ибо нет линии фронта и всё не так однозначно. То, что Шарапов герой войны и смелый разведчик ни у кого сомнения не вызывает, ровно как и его открытость и честность. Но он герой войны, который попал на новую войну в которой ни черта не понимает. Отсюда - он не может по определению быть персонажем более значимым, чем Жеглов, и в этом оказалась честность Высоцкого и Говорухина, что предпочли пойти по пути реализма, а не натягивать сову на глобус, когда яйца курицу учат, и это как раз Шарапов учится у Жеглова, и в фильме честно показано, что он ещё просто желторотый, но настойчивый падаван, что проходит становление из щенка в молодого волка.
Вот и весь"конфликт" фильма - матёрый волк и щенок. и авторы честно нам показали, что тут вам не голливуд, а посему все симпатии обратили именно на матёрого.
И к вопросу сталинщины и прочего еврейства сие отношения вообще никакого не имеет.
Так - да не так. Есть, знаете, такие книги, фильмы, пьесы, что называется "крайние" - тем если положительный герой - то ангелы от зависти удавятся: и спортсмен, и комсомолец, и красавец, и бесстрашен, и детям помогает, а уж отрицательный - всенепременно вместилище всех пороков (даже и необязательных по сюжету): мало того, что убийца, злодей и растлитель, так обязательно при этом ещё трус, урод, тупица (а часто - и неряха). Причём, это - именно личные характеристики; формальные признаки здесь малозначимы: мы с одинаковым интересом и сочувствием будем следить и за умным следователем, распутывающим паутину преступлений злого гения, и за народным мстителем, вешающим очередного шерифа. А бывают - "средние", где в финале герои даже могут поменяться ролями, где мельчайшие детали могут оказать даже определяющую роль в оценке персонажей. В "Эре милосердия" Жеглова - при всех его положительных (главным образом - профессиональных) качествах Вайнеры повсюду "метят" довольно-таки нелицеприятно: это уже и упоминавшееся в посте "неучастие", и довольно-таки активная "подпольная" возня с Сенькой Тузиком (в фильм не вошедшая), и выдвижение обвинения Груздеву (в фильме - под влиянием улик, в книге, фактически, по принципу "что-то рожа мне твоя не нравится", а последующие доказательства - только лишние подтверждения), и заглазная критика старичка-следователя, ведущего дело, не соглашающегося махом с этой виновностью, да даже - щегольские начищенные хромовые сапожки в контрасте со старенькими шараповскими валенками. Ну, вот, например: К платформе медленно подъезжала переполненная электричка, тараня плоским своим лбом прозрачный плотный воздух. У открытых дверей толпились люди, пассажиры на перроне невольно отступили на шаг от края. И тогда Жеглов, плавно оторвавшись всем телом от настила, изогнулся в воздухе гибко и легко - и в следующий миг он уже стоял в тамбуре. Сходящие толкали его узлами и сумками, коробками и мешками, кричали на него и обзывали всячески, но он вворачивался в их плотное месиво, отругивался, смеялся и шутил, и еще не все вышли из вагона, когда он высунул голову из окна: - Две лавки в нашем распоряжении. Поторапливайтесь… Варя от души хохотала, я смотрел на него с завистью, Тараскин все воспринимал как должное, Пасюк качал головой: "От жук, ну и жук!" - а Шесть-на-девять уже рассказывал, как он семь суток вез на крыше пульмана стеклянный бочонок с медом. или Жеглов спел еще несколько песен, отдал гитару и стал что-то негромко говорить Варе на ухо; все время посмеивался он при этом, хищно поблескивали коричневые его глаза, и полные губы немного оттопыривались, будто держал он в них горячую картошку. А Варя слушала его с удовольствием, и мне это было непереносимо: я ведь видел, как ей интересны жегловские байки. Потом она махнула на него рукой и сказала: - Да бросьте! Сроду ни в одном кинофильме не было хорошего человека в пенсне! Ни в книге, ни в кино - никогда положительный герой не носил пенсне. Вот если бы мне нужны были очки, я бы назло всем пенсне купила! - Варя, да какая же ты положительная? - серьезно спросил Жеглов. - Ты остро отрицательная - вон, взгляни, как смотрит на меня Шарапов! Зарэжет! И все из-за тебя! или И я кидал картошку с удовольствием, весело, легко и быстро, только дойдя до края гряды, обернулся назад и закричал пыхтящему вдалеке Жеглову: - Смотри, без огрехов копай! До последней картошечки!.. Жеглов выпрямился, помял поясницу и ответил: - Ты к нам в ОББ по ошибке попал! Не ту работу себе выбрал… - И снова стал с остервенением швырять землю. В общем, не то, чтобы прямо "не наш человек" или прямо "гнилой", но этакая "червоточинка" явственно проглядывает.
В фильме же авторского текста нет, некоторые из этих "мелочишек" "упустили", другие - переадресовали (за Варей ухаживает - и то мельком - Тараскин), третьи - пересмотрели под другим углом... Вот и получился местами циничный, но вполне "правильный" следователь, который может пойти на нарушение некоторых формальностей или грубо отнестись к подследственному (причём - не от недостатка воспитания, а, опять же "для пользы дела"), но в Главном - убеждённо непоколебим. И в ключевом споре действительно выглядит весомее Шарапова (вор должен сидеть в тюрьме, не нравится мой способ - разрабатывай и запускай свой, сколь угодно этичный, лишь бы - не в ущерб эффективности и конечной цели - поддержания законности и правопорядка; а если окажется лучше - я и сам на него перейду с превеликим удовольствием). Книжный же Жеглов может говорить сколь угодно правильные вещи (что он, собственно, и делает, правда наряду с не очень правильными, а то и совсем неправильными) - тут никакие рассуждения не перевесят "радости": - Ты убил человека, - сказал я устало. - Я убил бандита, - усмехнулся Жеглов. - Ты убил человека, который мне спас жизнь, - сказал я. - Но он все равно бандит, - мягко ответил Жеглов. - Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, - сказал я тихо. - Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения… - Ты убил его, - упрямо повторил я. - Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, - убежденно сказал Жеглов. Я посмотрел в его глаза и испугался - в них была озорная радость. - Мне кажется, тебе нравится стрелять, - сказал я, поднимаясь с колен. - Ты что, с ума сошел? - Нет. Я тебя видеть не могу.
Наверное потому что я фильм увидел гораздо раньше, чем научился читать, а книгу читал в отрочестве, то у меня сложился какой-то гибридный образ - когда читаешь, встают сцены из фильма, но главное, суть я видел не в этих мелочах, а в чём-то другом. Я и сейчас считаю, что хороший художник может создать произведение, которое больше его самого, и сам заблуждаться на его счёт. Поэтому я своим читательским волюнтаризмом отвергаю вайнеровские бзики и дули в кармане, а вижу образы такими, какими хочу их видеть.
Наверное потому что я фильм увидел гораздо раньше, чем научился читать, а книгу читал в отрочестве Аналогично - фильм я видел гораздо раньше, чем читал книгу.
Я и сейчас считаю, что хороший художник может создать произведение, которое больше его самого, и сам заблуждаться на его счёт. Несомненно.
Поэтому я своим читательским волюнтаризмом отвергаю вайнеровские бзики и дули в кармане, а вижу образы такими, какими хочу их видеть. Ну, этого права я ни у кого не смогу отнять (даже если бы вдруг и захотел))), но я-то как раз и хотел показать, что здесь не "фиги в кармане", а открытый текст, причём не единичные прорывы, а постоянный лейбмотив. Т.е. Жеглов Вайнеров и Жеглов Говорухина-Высоцкого (не знаю, кто там больше постарался) - это не разное прочтение одного образа, а вообще разные люди - в принципе разные. Однофамильцы при схожих обстоятельствах. В этом смысле полезно сравнить с Шараповым. Конкин, Филатов, Бортник - у всех он получился бы очень разный, но эта разница - в акцентировании одних черт личности и некотором пренебрежении (а то и затушёвывании) другими. Но Шарапов, который "забил" бы на всё, увлёкшись Варей, а на работу ходил бы только "за карточками", или, например, Шарапов-карьерист, "грызущий" по ночам учебники и лезущий в банду не из стремления хорошо делать важную работу, а чтобы "подсидеть" Жеглова - это не иная трактовка, это просто - иной герой. Причём - что интересно - сюжетно эта инаковость никак не проявится, все действия, в принципе, останутся прежними. Изменится обоснование этих действий, а за проявление оного (для читателя или зрителя) как раз отвечают именно подобные "мелочи" и "бзики".
Жеглов ни в коем случае не матёрый волк, а Шарапов - не щенок. Просто у них разные концепции работы. Жеглов - авантюрист, склонный к выстраиванию сложных комбинаций. Одна из них - история, которая приводит к гибели Векшина из Ярославля. У Шарапова больше здравого смысла. Он предлагает решить задачу просто - взять бандита и расколоть на Петровке (там колются все). Жеглов поднимает его на смех. Но когда Векшина зарезали, как свинью, оказывается, что прав был Шарапов. Шарапов умён, осторожен. В сцене налёта на склад он сталкивается с "Фоксом" и видит, что тот вооружён, предпочитает не рисковать и в одиночку не задерживать. Правда, потом всё-таки он идёт на поводу Жеглова и соглашается на сомнительную авантюру с письмом от "Фокса". Зачем? "Фокс" на Петровке. Вытащить из него всё о банде можно за час - полтора интенсивного допроса. Понятно, что фронтовой опыт был только в плюс. Шарапов был наблюдателен, умел стрелять, владел самбо. Потом на фронте гораздо сложнее, чем в милиции. Как говори один из героев "В августе 44", на фронте нет участкового в каждом квартале, дворника в каждом дворе и телефона-автомата каждые 100 м.
Так не понять, отчего изменился образ экранных героев по сравнению с книжными - это надо иметь особый талант.
А изменился он в силу не того, были ли Говорухин и Высоцкий поклонниками или противниками сталинщины, а из-за обыкновенной их честности как художников, и того, что называется в искусстве "реализм".
А реализм в частности подразумевает следовать логике реальности, а не жить придуманными образами. А посему случилось то, что должно было случиться с персонажами - матёрый волк сыска Жеглов начисто переигрывает щенка Шарапова именно в силу того, что он профессионал своего дела, а Шарапов долго не врубается,где тут враг, ибо нет линии фронта и всё не так однозначно. То, что Шарапов герой войны и смелый разведчик ни у кого сомнения не вызывает, ровно как и его открытость и честность. Но он герой войны, который попал на новую войну в которой ни черта не понимает. Отсюда - он не может по определению быть персонажем более значимым, чем Жеглов, и в этом оказалась честность Высоцкого и Говорухина, что предпочли пойти по пути реализма, а не натягивать сову на глобус, когда яйца курицу учат, и это как раз Шарапов учится у Жеглова, и в фильме честно показано, что он ещё просто желторотый, но настойчивый падаван, что проходит становление из щенка в молодого волка.
Вот и весь"конфликт" фильма - матёрый волк и щенок. и авторы честно нам показали, что тут вам не голливуд, а посему все симпатии обратили именно на матёрого.
И к вопросу сталинщины и прочего еврейства сие отношения вообще никакого не имеет.
Reply
Reply
Есть, знаете, такие книги, фильмы, пьесы, что называется "крайние" - тем если положительный герой - то ангелы от зависти удавятся: и спортсмен, и комсомолец, и красавец, и бесстрашен, и детям помогает, а уж отрицательный - всенепременно вместилище всех пороков (даже и необязательных по сюжету): мало того, что убийца, злодей и растлитель, так обязательно при этом ещё трус, урод, тупица (а часто - и неряха). Причём, это - именно личные характеристики; формальные признаки здесь малозначимы: мы с одинаковым интересом и сочувствием будем следить и за умным следователем, распутывающим паутину преступлений злого гения, и за народным мстителем, вешающим очередного шерифа. А бывают - "средние", где в финале герои даже могут поменяться ролями, где мельчайшие детали могут оказать даже определяющую роль в оценке персонажей.
В "Эре милосердия" Жеглова - при всех его положительных (главным образом - профессиональных) качествах Вайнеры повсюду "метят" довольно-таки нелицеприятно: это уже и упоминавшееся в посте "неучастие", и довольно-таки активная "подпольная" возня с Сенькой Тузиком (в фильм не вошедшая), и выдвижение обвинения Груздеву (в фильме - под влиянием улик, в книге, фактически, по принципу "что-то рожа мне твоя не нравится", а последующие доказательства - только лишние подтверждения), и заглазная критика старичка-следователя, ведущего дело, не соглашающегося махом с этой виновностью, да даже - щегольские начищенные хромовые сапожки в контрасте со старенькими шараповскими валенками.
Ну, вот, например:
К платформе медленно подъезжала переполненная электричка, тараня плоским своим лбом прозрачный плотный воздух. У открытых дверей толпились люди, пассажиры на перроне невольно отступили на шаг от края. И тогда Жеглов, плавно оторвавшись всем телом от настила, изогнулся в воздухе гибко и легко - и в следующий миг он уже стоял в тамбуре. Сходящие толкали его узлами и сумками, коробками и мешками, кричали на него и обзывали всячески, но он вворачивался в их плотное месиво, отругивался, смеялся и шутил, и еще не все вышли из вагона, когда он высунул голову из окна:
- Две лавки в нашем распоряжении. Поторапливайтесь…
Варя от души хохотала, я смотрел на него с завистью, Тараскин все воспринимал как должное, Пасюк качал головой: "От жук, ну и жук!" - а Шесть-на-девять уже рассказывал, как он семь суток вез на крыше пульмана стеклянный бочонок с медом.
или
Жеглов спел еще несколько песен, отдал гитару и стал что-то негромко говорить Варе на ухо; все время посмеивался он при этом, хищно поблескивали коричневые его глаза, и полные губы немного оттопыривались, будто держал он в них горячую картошку. А Варя слушала его с удовольствием, и мне это было непереносимо: я ведь видел, как ей интересны жегловские байки. Потом она махнула на него рукой и сказала:
- Да бросьте! Сроду ни в одном кинофильме не было хорошего человека в пенсне! Ни в книге, ни в кино - никогда положительный герой не носил пенсне. Вот если бы мне нужны были очки, я бы назло всем пенсне купила!
- Варя, да какая же ты положительная? - серьезно спросил Жеглов. - Ты остро отрицательная - вон, взгляни, как смотрит на меня Шарапов! Зарэжет! И все из-за тебя!
или
И я кидал картошку с удовольствием, весело, легко и быстро, только дойдя до края гряды, обернулся назад и закричал пыхтящему вдалеке Жеглову:
- Смотри, без огрехов копай! До последней картошечки!..
Жеглов выпрямился, помял поясницу и ответил:
- Ты к нам в ОББ по ошибке попал! Не ту работу себе выбрал… - И снова стал с остервенением швырять землю.
В общем, не то, чтобы прямо "не наш человек" или прямо "гнилой", но этакая "червоточинка" явственно проглядывает.
(всё не влезло, дальше - ниже)
Reply
- Ты убил человека, - сказал я устало.
- Я убил бандита, - усмехнулся Жеглов.
- Ты убил человека, который мне спас жизнь, - сказал я.
- Но он все равно бандит, - мягко ответил Жеглов.
- Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, - сказал я тихо.
- Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…
- Ты убил его, - упрямо повторил я.
- Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, - убежденно сказал Жеглов.
Я посмотрел в его глаза и испугался - в них была озорная радость.
- Мне кажется, тебе нравится стрелять, - сказал я, поднимаясь с колен.
- Ты что, с ума сошел?
- Нет. Я тебя видеть не могу.
Reply
Reply
Аналогично - фильм я видел гораздо раньше, чем читал книгу.
Я и сейчас считаю, что хороший художник может создать произведение, которое больше его самого, и сам заблуждаться на его счёт.
Несомненно.
Поэтому я своим читательским волюнтаризмом отвергаю вайнеровские бзики и дули в кармане, а вижу образы такими, какими хочу их видеть.
Ну, этого права я ни у кого не смогу отнять (даже если бы вдруг и захотел))), но я-то как раз и хотел показать, что здесь не "фиги в кармане", а открытый текст, причём не единичные прорывы, а постоянный лейбмотив. Т.е. Жеглов Вайнеров и Жеглов Говорухина-Высоцкого (не знаю, кто там больше постарался) - это не разное прочтение одного образа, а вообще разные люди - в принципе разные. Однофамильцы при схожих обстоятельствах.
В этом смысле полезно сравнить с Шараповым. Конкин, Филатов, Бортник - у всех он получился бы очень разный, но эта разница - в акцентировании одних черт личности и некотором пренебрежении (а то и затушёвывании) другими. Но Шарапов, который "забил" бы на всё, увлёкшись Варей, а на работу ходил бы только "за карточками", или, например, Шарапов-карьерист, "грызущий" по ночам учебники и лезущий в банду не из стремления хорошо делать важную работу, а чтобы "подсидеть" Жеглова - это не иная трактовка, это просто - иной герой. Причём - что интересно - сюжетно эта инаковость никак не проявится, все действия, в принципе, останутся прежними. Изменится обоснование этих действий, а за проявление оного (для читателя или зрителя) как раз отвечают именно подобные "мелочи" и "бзики".
Reply
Reply
Leave a comment