Революция и авторитаризм. Окончание.
Завершая рассмотрение проблемы советского, а еще точнее, «сталинского» авторитаризма, мы должны показать главное. А именно - объяснить, наконец-то, то, что в реальности скрывается за пресловутым «авторитаризмом» и «тоталитаризмом», какие реальные общественные механизмы скрывают эти расхожие слова. На самом деле, именно это является самым главным, что мы можем извлечь из рассмотрения указанной проблемы - поскольку, как всем известно, сам Иосиф Виссарионович давно умер, что можно сказать и о указанном режиме. А значит, его критика или восхваление не имеют абсолютно никакого значения - за исключением того, чтобы дать нам инструмент в решении наших, современных проблем. Именно об этом и пойдет речь ниже…
* * *
Итак, Сталин выступил для Русской Социалистической Революции тем, чем Наполеон выступил для революции Великой Французской. Но не в прямом смысле - как создатель монархической Империи - а в том, что его правление имело тот же «глубинный смысл». Так же, как Наполеон, точнее, буржуазный класс, «преобразовал» революционную стихию в отточенный инструмент реализации интересов французского капитализма, так же и Сталин, точнее, стоящие за ним силы сумели сделать это с Революцией социалистической. При этом прямая аналогия тут невозможна: основным смыслом деятельности Наполеона (точнее, обоих Наполеонов - дяди и племянника) выступало создание «общего рынка», столь необходимого капитализму. И во внутренней политике, и в политике внешней, главным «наполеоновским планом» было устранение причин, мешавших свободному движению капиталов (в том числе, в форме товара и даже труда). Этому был посвящен и знаменитый «Кодекс Наполеона», и попытка создания прообраза «Евросоюза» в виде Империи и «коронации» своих маршалов на престолы захваченных государств. В общем, все делалось ради того, чтобы именно французский капитал стал «господином Европы», вытеснив англичан (господство которых основывалось на тесном сотрудничестве с феодальными режимами). Правда, «не срослось» - как говориться, нечего было Москву сжигать! Но это, понятное дело, не отменяет выбранного направления...
Разумеется, Сталину все это было абсолютно не к чему. Ни к чему это все - если вести речь об установлении единого рынка под господством национального капитала - было и Советскому Союзу, как государству «диктатуры пролетариата». Собственно, именно поэтому ожидать от молодого государства «наполеонщины» - т.е., стремительного «имперского» натиска на окружающие его страны - было бы странным. Его и не было. Но было другое движение, столь же важное для российского общества, каким для французской буржуазии было стремление к увеличению рынка. Речь идет о процессе, который принято именовать индустриализацией. И который, по сути, и являлся основанием того самого «сталинского термидора», что столь «любим» современными левыми.
* * *
Именно в идее «сталинской эпохи», как эпохи индустриализации, и лежит ключ к пониманию всего советского общества. Правда, этому пониманию мешает определенная «заезжанность» указанного представления: данный период еще со школьных времен принято связывать с расширенной модернизацией общества. Собственно, вплоть до постсоветских времен - когда главной доминантой указанного времени стал пресловутый «культ личности» - основным представлением о жизни 1930-1950 годов выступала «эпоха великих строек». Да и теперь, несмотря на все, полностью выбросить данную парадигму, и представить указанный период, как время застоя, а то и деградации, оказывается невозможным. (Хотя подобные попытки делались неоднократно- но безрезультатно.) Другое дело, что в настоящее время идет мощнейшая компания о «цене индустриализации», но сама ее суть не отрицается.
Однако «качественная» оценка данного явления очень часто опускается. Говориться, что вот, построили столько-то заводов, проложили столько-то дорог, открыли столько-то школ и больниц - и все. В современном восприятии все это выступает событием привычным - ведь практически все активные граждане родились среди школ, больниц, тракторов, линий электропередач, заводов, железных дорог и т.п. вещей. Но еще лет сто назад подобная картина в нашей стране была невозможной за пределами нескольких крупных городов. Даже уездный город в то время- это, прежде всего, место реализации сельскохозяйственной продукции, и место пребывания властей, должных организовывать данный процесс. По сравнению с подобной ситуацией «опутывание» всей страны сетью МТС и строительство даже небольших заводов в небольших городах выступало настоящей революцией. Причем не только в переносном смысле. Ведь это значило ни больше - ни меньше, как превращение основной массы населения в пролетариат.
Т.е., в тот самый класс, который, согласно советской «идеологии», являлся основным «выгодополучателем» от государства диктатуры пролетариата. Конечно, последнее можно было бы посчитать банальной идеологической уловкой, но это не так. Да, конечно, положение промышленным рабочих в раннем СССР существенно отличалось от положения «господ» при классовом обществе. Однако если сравнивать его с тем, что было еще недавно, то можно заметить существенные улучшения, произошедшие за первые годы советской власти. Например, был решен т.н. «жилищный вопрос» - тот самый «скрытый параметр», что очень долго «опускал» уровень жизни большей части пролетариев очень низко. Жилье в Российской Империи стоило достаточно дорого - сказывалось почти полное отсутствие строительной индустрии. Итогом этого была крайне высокая цена, приводившая к невозможности для большинства не то, чтобы снимать отдельную квартиру, но даже иметь отдельную комнату. В итоге большинство пролетариев вынуждены были довольствоваться пресловутыми «углами» - местом в жилом помещении. Да еще и зачастую находившемся в ужасном состоянии. Были популярными и «рабочие казармы» - бараки, в которых проживало огромное количество людей без минимальных санитарных условий.
Вот эти самые занимающие "казармы", подвалы, землянки и т.п. помещения, люди Советской властью были переселены в пресловутые «коммунальные квартиры» - что было несомненным достижением. Это в позднем СССР подобное жилье выглядело адом - для человека же из переполненного подвала отдельная комната выглядела, как вершина счастья. Впрочем, только жильем «ранние» достижения советской власти не исчерпывались - к примеру, практически сразу же после революции была развернута система медицинского обслуживания пролетариата и система образования для его детей. И даже пресловутая «карточная система» питания, для позднесоветских граждан служащая исключительно предметом насмешек, для человека 1920 годов выглядела, как очевидное достижение: теперь рабочий получал минимум продовольствия вне желания спекулянтов обогатиться. Разумеется, о полной сытости говорить было нельзя - но риск голодной смерти уменьшился на порядок.
* * *
Однако, описывая все эти достижения Советской власти, стоит упомянуть о самом главном. А именно - о том, что все это была не столько «чистая забота» новой власти о жизни рабочих, сколько следствие ее прямой связи с данным слоем. Собственно, большая часть большевиков и до Революции имела рабочее происхождение. После нее же партия стала практически целиком пролетарской - настолько, что это вызывало определенные проблемы для связи с иными классами, к примеру, крестьянством. Впрочем, стоит понимать, что именно подобная роль партии - точнее, "партии", потому, что эта самая организация чем дальше, тем меньше становилась похожей на привычные нам политические организации - и отводилась в создаваемой системе власти. На самом деле, в стране, где подавляющая часть населения существовала в системе мелкотоварного производства, именно ВКП(б) и "стягивающаяся" вокруг нее система власти становилась главным инструментом "диктатуры пролетариата". Именно из-за подобной особенности и произошло столь спорная для многих "замена" власти Советов на "власть парткомов", а точнее, "партификация" Советской власти, связанная с практически монопольным представлением в них большевиков.
Это следует учитывать, и ни в коем случае не сравнивать подобную систему с той, что существовала при позднем СССР, когда пресловутая КПСС давно уже превратилась в бессмысленный и бесполезный инструмент, абсурдный при существующей структуре общества. (От которого рады были избавиться, как только представилась возможность.) В условиях раннего СССР пролетарский характер партии был очевиден, более того, был очевиден и однозначно демократический ее характер. Действительно, где еще рабочий мог на равных разговаривать, к примеру, с директором завода?
Да что там директор - даже инженер в данное время был существом, по сути, недосягаемым. Ведь существующая структура производства в данный момент открыто диктовала иерархию: "прямое" управление Советами, к примеру, машиностроительным заводом (не говоря уж о более сложных производственных цепочках), могло быть лишь в мечтах разного рода анархистов. (Впрочем, многие анархисты вообще предлагали отказаться от машиностроительных заводов.) Разумеется, подобное состояние было временным - к сожалению, созданная на иерархической основе, данная система через некоторое время оказалась "элитизированной", с отделением "партийной элиты" от масс. Однако до тех пор, пока подобное "превращение" не стало критическим, партия прекрасно выполняла свою основную задачу - способствовала трансляции пролетарских ценностей на крестьянско-мещанское общество.
* * *
Таким образом, мы можем точно указать, какой именно класс стал основанием для сталинского "псевдобонапартизма". Это, как не парадоксально звучит, именно рабочий класс. Т.е., советское государство раннесоветского периода действительно можно рассматривать, как "государство диктатуры пролетариата". Более того, выстраивание пресловутой "номенклатурной системы" - т.е., подчинение руководителей, занимающих высокие хозяйственные должности, партийной дисциплине - это ни что иное, как элемент указанной "диктатуры". Разумеется, все это не означает, что указанная ситуация оставалась неизменной до самого конца, равно как и о том, что партийные деятели всегда стремились выступить верными слугами рабочего класса, однако в целом ситуация может трактоваться именно так. Ведь, как уже не раз говорилось, и при "классическом" бонапартизме нельзя сказать, что созданная имперская система в полной мере остается служанкой буржуазии. Напротив, очень быстро она начинает проявлять "свои" интересы, могущие в чем-то противоречить интересам многих капиталистов - к примеру, тот же "хрестоматийный" "русский поход" первого Бонапарта, малоинтересный в качестве расширения рынка, но зато очень важный с т.з. честолюбия самого императора. (Впрочем, и "второй" влез в ту же "русскую ловушку", со своим участием в Крымской войне, обеспечив себе роль "таскателя каштанов из огня" для враждебного британского капитализма.) Но в целом, классовая роль бонапартистской диктатуры оставалась неизбежной.
И значит, с точки зрения «социодинамической структуры» революционного процесса, "номенклатурный переворот" при революции социалистической действительно выступает аналогом термидорианского переворота при революции буржуазной. Но аналогом именно в указанной схеме, как неизбежный этап развития революции - а вовсе не поставленным целям, как обыкновенно считают критики «сталинского термидора». В отличие от бонапартизма, рассчитанного на подавление народных требований в пользу развития буржуазной собственности, советский "номенклатуризм" (наверное, так лучше всего называть данное явление в отличие от "псевдобонапартизма", чтобы не было кривотолков) ставил во главу угла как раз положение народа.
Однако при этом в качестве "объекта подавления" оказывались не только "чисто буржуазные" явления, и так "автоматически" включенные в разновидность контрреволюции. Но и многие революционные явления, не могущие дать непосредственное улучшение жизни пролетариата. Сюда, к примеру, указанная Троцким "семейная контрреволюция", т.е., отказ от модернизации семейной жизни, возврат в общественной жизни к патриархальной модели семьи. Или знаменитая идея "построения социализма в отдельно взятой стране", т.е., отказ от курса на прямую поддержку мировой революции. (Еще раз замечу, прямую, поскольку Коминтерн был распущен только во время Второй Мировой войны.) Сюда же можно отнести и пресловутую "культурную контрреволюцию" (в узком смысле), т.е., отказ от авангарда в искусстве в пользу "классики".
И, наконец, самое главное - отказ от идеи "прямого народного правления" в пользу восстановления иерархической управленческой структуры. На самом деле, подобное, как не странно это звучит - следствие "пролетарской" ориентации советского общества. Ведь, понятное дело, организовать управление сложным производством посредством "народного схода" на имеющемся уровне развития было невозможно. А значит, само существование рабочего класса, диалектически связанного со сложным производством, оказывалось связанным с возможностью возвращения к иерархическим, "отраслевым" структурам. Впрочем, как уже указано выше, рабочим предоставлялась возможность участвовать в решение проблем через партийные органы - что, конечно, менее очевидно, однако является единственно возможным решением совместить требование рабочей демократии и существования сложного производства в то время. И да, для участия в подобной системе требовался определенный уровень компетенции - но это, наверное, самое естественное требование в условиях, когда общий образовательный уровень был близок к нулю.
* * *
Таким образом, можно сказать, что "номенклатуризм" действительно оказывался определенным образом контрреволюционным - поскольку действительно «отсекал» многие прогрессивные завоевания революции. Но именно те из них, которые никак не могли быть реализованы в раннесоветских условиях. Вот в этом и состоит ключ к пониманию «сталинского режима», его прогрессивности и архаичности. Действительно, он не был абсолютным сосредоточением всего хорошего, что было порождено русской Революцией. (Как это хотелось бы многим - и в то время, и сейчас.) Напротив, очень многие положительные явления, порожденные ей, данный режим ограничивал. Или вообще, отменял. Причем, что наиболее обидно, как раз те ее качества, которые впоследствии весьма пригодились бы, но на текущий момент оказывались излишними.
Именно указанная особенность «сталинизма» и оказалась определяющей в плане формирования «негативного имиджа» указанного общественного устройства: когда на определенном этапе развития стало понятно, что текущее положение уже не удовлетворяет требованиям общественного развития, некоторые граждане неожиданно обнаружили, что требуемые изменения примерно соответствуют тому, что могло бы быть построено сразу после революции. Однако не получило развития, уступив место сверхидее индустриализации. Поэтому для них естественным оказалось соотношение своих проблем с этими «нереализованными возможностями»: дескать, если бы в свое время сделали бы по другому, то нам бы лучше жилось…
То, что до завершения этого процесса данные изменения - «семейная революция» или «народная демократия» - просто не могли быть реализованы, мало кого волновало. Что поделаешь: человек привык воспринимать текущее состояние, как «естественное», и для него сложно понять, что многие привычные вещи (вроде всеобщей грамотности или доступности социальных услуг) еще недавно выступали недоступной роскошью. А главное, мало кто мог вспомнить, что без решения жизненной проблемы российского общества - низкого уровня прибавочного продукта, характерного для российского мелкотоварного аграрного производства - никакие иные задачи решены быть не могли. Начиная с возможности самого выживания - если вспомнить, что до самого завершения индустриализации села регулярный голод был нормой для нашей страны, да еще прибавить постоянно случавшиеся эпидемии. И заканчивая возможностью творческой самореализации человека - для чего требовалось создание высокоразвитой и охватывающей все, включая самые современные отрасли, экономики. Пока же этого всего не было создано, говорить о развертывании действительно коммунистических отношений в обществе было рано.
* * *
Таким образом, система, которая воспринимается нами, как исключительно авторитарная и основанная на власти номенклатуры, в реальности выступала, как необходимое звено в «дотягивании» существующего народного хозяйства - основы человеческого существования - до того уровня, когда можно будет запустить механизм «коммунизации» общества. Именно в этом и состояла ее роль в развитии Революции. Не злая воля вождей вела, например, к сворачиванию общественной дискуссии и утверждению иерархии - а железная необходимость создания передовой промышленности, для которой, на текущем уровне технологического развития, требовалась именно подобная организация общества. Если бы этого сделано не было - то никакой Сталин не смог бы остаться руководителем Советского государства - просто потому, что советского государства бы очень скоро просто не стало. Каким бы властолюбием и талантами указанный субъект бы не обладал. А значит, Сталин только потому смог стать Сталиным, что смог понять указанную истину (как -для нас не важно, пускай даже «подсмотрев» ее у Троцкого) - в том время, как множество иных, возможно гораздо более талантливых товарищей - закончили свои дни весьма печально. И, следовательно, про данного деятеля можно сказать ровно то же самое, что в свое время было сказано про Бонапарта. А именно, не Бонапарт создал бонапартизм, а напротив, потребность в реализации определенных буржуазных интересов создало условия для построения Империи, и для превращения «маленького генерала» в великого полководца.
Поэтому сама критика «сталинизма», причем критика абсолютно справедливая, указывающая на реальные недостатки данного режима, в любом случае должна принимать во внимание указанную особенность революционного процесса. Без этого она превращается в банальный пасквиль, если и имеющий какое-то значении, так только отрицательное, ведущее к накоплению энтропии в обществе. Т.е., ее результатом будет не прояснение логики общественных процессов и появлению возможности более точного предсказания их поведения в будущем, а напротив, утрата данной возможности. Собственно, так и случилось - созданная в результате целой цепочки ошибок модель «культа личности» не только привела к невероятному искажению отечественной истории, но и стала основанием для совершенно завышенного отношения к «личностному фактору». (Иначе говоря, судьба не только советского государства, но и всех существующих государств, в глазах современного человека оказалась «сцеплена» с личными качествами тех или иных политических деятелей. Впрочем, еще хуже то, что все принятые ими решения оказались связанными исключительно с их индивидуальной психикой.)
И понятно, что результаты торжества этого заблуждения оказались соответствующими. Причем, что самое обидное, самыми критичными они стали для левых. (Для правых полный провал в теории не так заметен, так как у них сейчас власть - а вот левые оказались в полной … скажем так, прострации). Хотя именно они имеют возможность использовать тот мощнейший аппарат диалектического анализа, что дает марксизм. Что, в теории, должно неминуемо привести их к победе - как привело в свое время большевиков. Но, понятное дело, говорить о данном аспекте надо отдельно…
