Революция и авторитаризм. Часть третья.
Как уже говорилось в прошлых частях, победа идей Троцкого у современных левых привела к тому, что почти каждый человек, пытающийся разобраться с проблемой того, что не совсем корректно можно назвать "сталинским режимом", задает себе один вопрос: так был ли в СССР бонапартистский переворот? Хотя на самом деле, этому вопросу должен предшествовать другой. А именно - возможен ли этот переворот вообще в реалиях нашей страны? То есть, возможен ли при социализме приход к власти некоего "военного диктатора", опирающегося на реакционные элементы, и, по сути, подавляющего Революцию под маской ее защиты. Конечно, сам Троцкий в этом ни на мгновенье не сомневался - однако так ли безоговорочно мы должны верить в прогноз пускай талантливого, но, все-таки, человека? Да еще и явно пострадавшего от указанного "режима". Правда, сам Троцкий при этом ссылается на марксистскую теорию, но так ли безукоризненна эта ссылка? Собственно, рассмотрение как раз этого вопроса и позволяет высветить основные проблемы указанного вопроса.
* * *
И, прежде всего, находясь в рамках марксистского дискурса, не стоит забывать о «классовом вопросе». Т.е., о том, какие классы и как участвуют в рассматриваемых событиях. Вот тут то мы и подходим к тому самому нюансу, который в корне меняет вышеуказанную картину. А именно - основой бонапартистского переворота выступает буржуазия. Обычно пишут - «реакционная» - чтобы отличить от той «прогрессивной» буржуазии, которая является основой буржуазных революций. Однако это не совсем верно. Конечно, как и в любом классе, среди буржуазии присутствуют люди и с реакционными, и революционными взглядами - однако то, какие из них "займут верх" и станут выразителями "воли класса", определяется вовсе не их начальным количественным соотношением. Гораздо важнее другое - то, как эта самая "воля" способствует улучшению положения класса, накоплению им своего "могущества" и увеличении его доли в распределении имеющихся ресурсов. (Что, впрочем, одно и то же.) Т.е., самое важно тут то, как та или иная политическая позиция отразится на имеющейся у класса собственности. Пока развитие революции способствует ее росту и "укреплению позиций", буржуазия выступает революционным классом. (В целом, конечно - поскольку часть ее "элементов" может противиться наступающим переменам, но их голоса теряются в общем "хоре" сторонников революции.)
Однако данное состояние не может быть бесконечно долгим. Дело в том, что революция, как уже не раз говорилось, является процессом, протекающим по определенным законам. Одним из них является принцип возрастания радикальности, означающей невозможность остановиться на определенном уровне общественных изменений. Нельзя требовать от революции - настоящей, не имитационной - чтобы она "лишь убрала" наиболее неприятные моменты "старого порядка" - и "самоаннигилировалась". На самом деле, это процесс подчинен определенной, уже не раз упомянутом, логике, связанной с распадом старого социума, активизации имеющегося в обществе локуса и "сборке" вокруг него уже нового "общественного порядка". Причем, поскольку, в довершение к всему, указанные процессы проистекают взаимосвязано, а значит думать о произвольном управлении ими практически невозможно. (По, крайней мере, на этапе буржуазных революций.)
Именно поэтому революция, начинающаяся, как довольно умеренно-буржуазная, очень быстро проходит данный этап, и переходит на "уровень", когда вместе интересов буржуазии определяющими становятся интересы "городских низов". Причина этого, между прочим, очевидна - революция уничтожает существующую систему подавления, а новая, буржуазная, еще не может быть создана. Поэтому на какое-то время масса берет ситуацию в свои руки. Правда, так же очевидно, что, до определенного исторического момента, она никаким образом не может удержать сложившееся положение. Для того, чтобы стать настоящим субъектом истории, народу требуется достичь определенного уровня развития, соответствующего "пролетарскому" периоду революционной борьбы. До тех пор, пока этого не случилось, "народный" этап революции неизбежно будет терпеть поражение. В самом лучшем случае, его могут попытаться использовать в своих интересах т.н. "популисты". Причем, данное слово не несет в данном случае исключительно отрицательного значения - это могут быть и абсолютно честные и благородные люди, мечтающие о народном благе. Таковыми являлись, например, якобинцы.
* * *
Однако, пока революция находится на "пике", она неизбежно начинает "ударять" уже не только, и не столько, по элементам "старого порядка", сколько по той самой собственности, что в буржуазном обществе выступает мерой всего. Итог, как говориться, немного предсказуем. А именно - буржуазия оказывается способной поддержать любую силу, которая обязуется защитить ее от радикалов. С этого момента "народная волна" революции обречена: поскольку народ не обладает требуемой субъектностью, то лишенный поддержки буржуазии (отдельные "популисты" не в счет) он терпит поражение. А если против него выступает какая-нибудь сила, организация которой превосходит окружающий уровень, то она очень быстро оказывается абсолютным победителем.
Такой силой для буржуазных революций (по крайней мере, XVIII-XIX веков) оказывается армия. Разумеется, она так же испытывает влияние Большого Хаоса, в революционное время буквально пропитывающего все общество. Однако, из всех возможных подсистем, именно данная подсистема оказывается самой «быстро восстанавливающейся». Разумеется, разбор причин этого уведет нас слишком далеко в дебри революционной социодинамики, поэтому в данной теме стоит указать их лишь очень кратко. А именно - тут важным оказывается совокупность достаточно простой деятельности и высокой значимости для общества данной сферы. Причем, не просто значимости, а значимости очевидной - в период буржуазных революций соседи только и ждут, как «вцепиться зубами в горло» новой Республике. Поэтому
Именно поэтому "новая армия" формируется в "новом обществе" одной из первых - и на фоне всеобщего развала выглядит, как настоящий "бастион порядка". Вокруг еще идут процессы распада, власть одних сил падает, других возвышается - а армия уже воюет ради "нации". Более того, поскольку буржуазная нация неизменно означает стремление к расширению рынков - то, что впоследствии будет названо империализмом - то указанная оборонительная война очень быстро переходит в войну завоевательную. Можно даже сказать, что если новое государство не будет захвачено соседями в самом начале, то оно неизбежно превращается в агрессора - поскольку именно путь агрессии позволяет буржуазии реализовать свою главную сверхидею: быстрое увеличение капитала. Поэтому совершенно неудивительно, что именно армия связывается у новоявленных «хозяев революции» с самыми радужными надеждами. А уж этот фактор и порождает будущего Бонапарта - т.е., диктатора, способного дать буржуа и необходимый порядок, и необходимый рынок.
* * *
Именно на основании двух стремлений буржуа: мечты об обуздании революции и желание распространить возможность своего «бизнеса» на максимально возможное расстояние, и держится тот самый режим, который принято называть «бонапартизмом».
Все вышесказанное показывает, что базисом указанного «переворота» выступает буржуазное, и только буржуазное общество. Применять данную концепцию там, где собственность перестает быть основой жизни - а именно это произошло в Советской России - было бы очень странно. Ведь при отсутствии буржуазии становится непонятным, кто может желать ограничение "радикальности" революции, подавления ее "народной" составляющей силой армии. Пролетарии, наподобие той самой унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла? Разумеется, можно сказать, что таковым "классом" является номенклатура - что, обыкновенно, и делается, начиная с Троцкого. Однако данное утверждение является достаточно спорным, и прежде всего, потому, что пресловутая "номенклатура" - бюрократия - классом не является. Ее даже социальным слоем признать трудно, поскольку данная категория охватывает слишком большой "спектр" различного рода занятий. Разумеется, считать, что вообще все "конторские служащие" имели свои, четко сформулированные и отличные от остальной массы "классовые интересы", было бы странным - слишком велик был разброс их полномочий, условий жизни и места в системе производства. Поэтому обыкновенно оговаривается, что под условным «термидорианским классом» подразумеваются не вся бюрократия, а только та ее часть, которую и принято именовать «номенклатура».
Если считать строго, то номенклатура, как таковая, охватывает список должностей, требовавших для своего занятия согласование с партийными органами. Численность ее в данном смысле была небольшой - тот же Воспенский (отпетый антисоветчик и "номенклатуроненавистник") указывает ее размер в 250 тыс. человек - на 1959 год. Но это самый расцвет предполагаемого "термидора", в 1920 годах количество и "освобожденных" партработников, да и вообще, всевозможных руководителей более-менее крупного ранга, было гораздо меньше (из-за намного более простой структуры народного хозяйства). Однако, если бы дело касалось только незначительного размера «номенклатуры», то ее еще можно было, с определенной натяжкой, признать опорой свершившегося переворота. (Хотя реально для данного состояния необходима, все-таки, относительная массовость.) Но гораздо важнее то, что указанный слой не может рассматриваться, как полноценный экономический субъект, наподобие буржуазии или феодалов. Собственно, это понятно - так же смешно было бы рассматривать в качестве отдельного класса пресловутых «менеджеров высшего звена». (Хотя делались и такие попытки.) Впрочем, указанные менеджеры хотя бы обладают некоей возможностью перейти к конкуренту - и тем самым оказать на фирму определенное давление. Номенклатура же обречена находиться в одной единственной системе, обреченная одним единственным набором полномочий - который расширен мог быть лишь вышестоящей инстанцией.
Наделять данную категорию людей политической субъектностью было бы верхом глупости. Да, представитель номенклатуры мог желать занять более высокое место «в системе» - как и любой представитель иерархически построенной структуры. Да, он мог приложить ради этого немалое усилие - но выйти за границы системы он не мог. Он мог желать увеличения количества «пайка» («оклада», привилегий) - но не более того. Это буржуа, по сути, больше всего желал уменьшения доли рабочих в распределении прибавочного продукта - идеально до физиологического минимума. Бюрократ подобной надобности не испытывал - его интересы не были антагонистичны интересам иных социальных слоев. Нет, конечно, определенные ростки «классового мышления» у него замечались. Но они были ничтожны по сравнению с мощными «побегами» иерархической борьбы - основной задачи, на которую ориентировались представители данного слоя. Именно поэтому они массу сил тратили ради того, чтобы «потопить» ближнего, рассматриваемого, как конкурента по иерархии, но оказывались неспособными к устройству пресловутого «термидора». (Специально отмечу - 1991 года термидором не был, это совершенно иной процесс. Но разбирать его надо отдельно.)
* * *
А если не номенклатура, то кто же тогда стал тем классом, что передал корону в руки новоявленного «Бонапарта». Рабочие? Крестьяне? Нет, кстати, некоторые считают, что Сталин во время своего «переворота» опирался именно на крестьян, но механизм данной «опоры» является еще менее ясным, нежели механизм «номенклатурного реванша». Как жители села могли поддержать «диктатора» в его борьбе с пролетариатом, представить тяжело - из-за не раз уже указанной своей слабости, и в экономическом, и в политическом плане. Конечно, определенное влияние на развитие политики в Советском Союзе они оказывали - но в совершенно ином плане. К примеру, НЭП, как известно, начал отнюдь не Сталин, а Ленин, которого в «термидорианстве» обвинять вообще бессмысленно. (Хотя некоторые и пытаются.) Сталин же, напротив, как раз в период предполагаемого «переворота» (во второй половине 1920 годов) перешел к совершенно иной политике, которая саму идею «опоры на реакционное крестьянство» делало невозможным. Так что и этот «вариант» не проходит…
Короче, можно сказать, что бонапартизма в классическом виде в советском обществе быть не может. И все разговоры о «сталинском термидоре» следует воспринимать лишь в качестве некоей аллегории. Однако тогда возникает вопрос - а как же быть тогда с уже упомянутой марксистской схемой развертывания революции. С ее нарастанием радикализма, апогеем и «откатом». Неужели эта социодинамика применима лишь к буржуазным революциям? И вот тут мы подходим к самому интересному. А именно - разумеется, данная динамическая модель абсолютно верна. Она опирается на диалектическое рассмотрение революционного процесса, относящегося к его глубинным, системным свойствам. Однако это значит, что любая революция должна пройти через что-то подобное. А значит, «термидор» неизбежен? И он будет даже при отсутствии собственности? Или не будет?
Ответ, разумеется, существует, хотя он и немного неожидан. Он состоит в том, что «термидор» при социалистической революции, конечно, будет. Только вот «термидором» он являться не будет. На самом деле, все просто - дело в том, что пресловутый откат после выхода революции на «максимум», по сути, неизбежен. Но это не обязательно должен быть военный переворот, устанавливающий после себя пресловутую Империю. Все это верно лишь тогда, когда, как описано выше, существует собственнический класс, желающий укрепить и увеличить свою собственность. Если же его нет - то подобный процесс принимает иную форму.
* * *
Вот ту мы и подходим к той самой ошибке Троцкого, которая в итоге и привела его к трагической встрече с Меркадером. Он совершенно верно посчитал, основываясь на марксистской теории, что российская революция в лице «сталинского режима» столкнулась с явлением, выступающим аналогом бонапартистского переворота. Но при этом не учел, что этого самый «бонапартизм» не может быть бонапартизмом «классического толка», т.е., приходом к власти контрреволюционной части буржуазии. Точнее сказать, он пытался учесть разницу между «чистой» контрреволюцией и «контрреволюцией сталинской» - но, ИМХО, получилось это не очень хорошо. Что же касается троцкистов, то они упростили идеи Троцкого до предела, при котором указанная разница вообще исчезла. (Так что рассуждать, о что и когда говорил Троцкий, нет особого смысла - в реальности влияние на "постсоветский мир" оказывает именно предельно упрощенное предстваление его последователей.) С т.з. троцкистов, «сталинский режим» являлся режимом однозначно контрреволюционным, безо всяких оговорок. Правда было непонятным, почему прогнозируемая «реставрация» никак не наступает - однако, кто умеет ждать, своего всегда дождется. Почти через семь десятилетий после предполагаемого "переворота", и через четыре десятилетия после смерти Сталина эта самая реставрация, наконец-то, настала. Что и привело к окончательной победе троцкистских идей - хотя бы в указанной области. Правда - вот ирония истории - сам Троцкий при этом подвергся чуть ли не большей демонизации, нежели Сталин, и до сих пор для большей части постсоветских граждан выступает в качестве «демона во плоти». Совершенно незаслуженно, конечно…
Что же касается Сталина, то для него, как уже говорилось не один раз, указанная «контрреволюционная модель» привела не только к утверждению представления о данном деятеле, как о некоем монархе (ну, а что - если бонапартизм, то должен быть и Бонапарт), но и к развитию среди современных левых того, что можно назвать «культом личности». А именно - к господству убеждения, что реальное воздействие на историю может оказывать только личность. И тут не важно - воспринимаются эти изменения как положительные или как отрицательные, т.е., выступает ли Иосиф Виссарионович как «спаситель Земли Русской» или как «Кровавый Тиран». Важно то, что единственным основанием последующих событий рассматриваются уникальные свойства его личности. Такой вот забавный результат «двукратной ошибки» - вначале у Троцкого, а затем у троцкистов - в результате чего получилась картина, полностью противоположная тому, что марксизм говорит о бонапартизме. (Причем, о настоящем бонапартизме с настоящим Бонапартом, от которого «советский вариант» отличается кардинально.)
Этот самый «культ личности», почти полностью поразивший современное левое и коммунистическое движение, является сегодня крайне серьезной проблемой. Причем, он давно уже утратил свою «персонификацию» на «Отце народов», и стал поистине глобальным - сейчас любые исторические процессы принято увязывать с тем или иным «вождем». На роль последних в нашей стране, к примеру, выдвигаются Хрущев, Брежнев, Андропов, естественно, Горбачев с Яковлевым, Ельцин, ну, и конечно же, нынешний президент. Наверное, только Черненко и Медведев избежали подобной участи. Впрочем, тут нет смысла особенно рассматривать эту тему, поскольку она очень сложна - достаточно упомянуть, к примеру, что идея «культа личности», помимо упомянутой «троцкистской» модели опирается еще и на архаичные представления о Истории, как арене деятельности героев. Так что подробный разбор увел бы нас очень далеко от выбранной темы.
* * *
Возвращаясь же к «сталинскому режиму», стоит сказать, что его особая роль в истории СССР состоит как раз в той самой «псевдотермидорианской» (или, «паратермидорианской», что более точно) роли. Т.е., в том, что он явился результатом развертывания революционного процесса, пускай и в несколько неожиданной роли. Однако итогом всего этого стало не только построение мощного и развитого социалистического (в первом приближении) государства, но и полное изменение развития всего мира. Но об этом надо говорить отдельно...
