Во время бурного изучения научных дисциплин в университете душа моя тосковала по чтению не химии-физики-математики, а чего-то для души. Конечно же, мозги в те времена работали на полную катушку, но своих собственных мыслей в голове было мало, да и русский язык деградировал. Иногда, во время коротких каникул, когда между двумя сменами на работе появлялось больше, чем 6 часов на сон, в моих руках вдруг оказывалась какая-то художественная литература. Но, когда ты прочитываешь всего лишь две книги в год, каков шанс, что хотя бы одна из них окажется чем-то стоящим (не говоря уже о том, что шанс прочесть шедевр стремится к нулю).
Поэтому, когда учебный ритм упал до полного отсутствия лекций и ограничивался лишь ожиданием последних экзаменов, а также появилась новая работа, на которой три раза в неделю я должна была милым голосом отвечать на телефон, сидя в тихой угловой комнате на четвёртом этаже, а ожидание между двумя звонками иногда было по 10-15 минут, я незамедлительно записалась в городскую библиотеку. В нашей библиотеке для русских книг выделили 4 большие полки. Из них две - это детективы, биографии и фантастика, а другие две - рай для любителей «поковыряться и найти». В этом раю с классической литературой крепко были перемешаны любовные романы, и я, будучи совершенно оторванной от мира книг, решила не терять своё драгоценное время на это самое ковыряние, а просто-напросто распечатала с уважаемого сайта в Интернете список «100 великих произведений современной классики» и стала выбирать книги, следуя этому списку.
Какие-то произведения из этого списка мне понравились, какие-то понравились очень, а были и такие, которые я не смогла читать.
Но уже на третьем десятке прочитанных книг попалась мне такая, которая стала для меня книгой, вызвавшей мой восторг. Для меня она стала шедевром из этого списка современной классики.
«…- Понапрасну тратишь время, - вынужден был сказать ему доктор Дейника.
- Ну неужели ты не можешь освободить от полетов летчика, который
не в своем уме?
- Разумеется, могу. Даже обязан. Существует правило, согласно
которому я обязан отстранять от полетов любого психически
ненормального человека.
- Ну а тогда почему же ты меня не отстраняешь. Я псих. Спроси у
Клевинджера.
- Клевинджер? А где он? Найди мне Клевинджера, и я у него спрошу.
- Можешь спросить любого. Все скажут, что я псих.
- Они сами сумасшедшие.
- А почему ты и их тогда не отстраняешь от полетов?
- А почему они не просят меня, чтобы я их отстранил?
- Потому что они сумасшедшие, вот почему.
- Конечно, они сумасшедшие, - ответил Дейника - Разве я сам
только что не сказал, что они сумасшедшие? Ho ведь сумасшедшие не
могут решать, сумасшедший ты или нет.
Йоссариан грустно посмотрел на него и начал заход с другой
стороны:
- Ну а Орр - псих?
- Этот уж наверняка.
- А его ты можешь отстранить от полетов?
- Могу, конечно. Но сначала он должен сам меня об этом попросить.
Так гласит правило.
- Так почему же он не просит?
- Потому, что он сумасшедший, - ответил Дейника.
- Как же, он может не быть сумасшедшим, если, столько раз побывав
на волосок от смерти, все равно продолжает летать на задания?
- Конечно, я могу отстранить его. Но сначала он сам должен попросить
меня об этом.
- И это все, что ему надо сделать, чтобы освободиться от полетов?
- спросил Йоссариан.
- Все. Пусть он меня попросит.
- И тогда ты отстранишь его от полетов? - спросил Йоссариан.
- Нет. Не отстраню.
- Но ведь тогда получается, что тут какая-то ловушка?
- Конечно, ловушка, - ответил Дейника. - И называется она
"уловка двадцать два". "Уловка двадцать два" гласит: "Всякий, кто
пытается уклониться от выполнения боевого долга, не является подлинно
сумасшедшим"…
…Конечно же, в первую очередь, русский вариант этой книги - это потрясающая работа переводчика: он смог перенести игру слов из одного языка, совершенно непохожего на второй, и сохранить основную линию текста. Центр всего произведения - это способность совместить в одном предложении два совершенно противоположных утверждения так, что несмотря на полную их логическую несостыковку, предложение воспринимается как вполне правильное, если не сказать - идеально красивое. Логический парадокс и грамматическое совершенство.
Полковник Кэткарт был блестящим, преуспевающим, несобранным,
несчастным человеком тридцати шести лет от роду, с прихрамывающей
походкой и мечтой прорваться в генералы. Он бывал то энергичным, то
вялым, то спокойным, то хмурым. Благодушный и вспыльчивый, он прибегал
к всевозможным административным уловкам, чтобы привлечь к себе
внимание вышестоящего начальства, но при этом отчаянно трусил,
опасаясь, что его хитроумные планы могут бумерангом ударить и по нему.
Красивый и непривлекательный здоровяк, предрасположенный к полноте,
тщеславный и лихой до удали, он постоянно находился в когтях дурных
предчувствий. Тщеславие полковника Кэткарта проистекало от сознания,
что в свои тридцать шесть лет он уже полковник и строевой командир, а
в подавленном состоянии он находился оттого, что, хотя ему уже и
тридцать шесть, он всего лишь полковник.
Конечно, для этого предложение должно быть достаточно длинным.
Роман полон гипертрофированными образами. Портреты необычайно яркие, но описаны настолько живо, что эти нереальные образы становятся вполне приемлемыми для нашего воображения. Первые страницы романа читаются тяжело, но лишь потому, что в повествовании отсутствует хронология событий. Думаю, истинные ценители романа смогли это хронологию восстановить, поменяв порядок глав. А тот, кто читает роман один раз и по предложенному автором порядку, выхватывает «кусочки» повествования, которое, в основном, представляет собой описание лиц и событий персонажем, принимавшим в них непосредственное участие и на многие из них повлиявшим.
Автор ставит своих героев в нелепые ситуации и когда уже, казалось бы, ситуация совершенно запутана и невозможно её «раскрутить», он «раскручивает» её совершенно неожиданно, создав новую, ещё более нелепую ситуацию или введя в роман новый, ещё более гротескный, чем предыдущие, персонаж.
В романе описывается период окончания Второй Мировой войны, в котором принимали участия лётные войска Соединённых Штатов. Немцы в романе не представлены совершенно никак и нет привычных для военных романов сцен насилия. Нет хороших и плохих, скорее, автор в каждом своём персонаже смог найти отрицательные черты, которые ещё и увеличил в многократном размере, а про положительные предпочёл особо не распространяться. Мы сами должны решить, что в данной ситуации было хорошим, а что плохим. В этом романе нет героических персонажей, но и отъявленных мерзавцев тоже нет, потому как всё плохое преувеличено в достаточной степени для того, чтобы читатель имел шанс отказаться поверить в реальность описанного зла и подлости. И как тут не вспомнить Гоголя? Именно его «Мёртвые души» пришли мне на память, когда я прочувствовала, в чём прелесть читаемого мною романа. Было ощущение, что Джозеф Хеллер решил оторваться от всей души и выставить посмещищем людей, которые когда-то возмутили и задели его. В перваую очередь непробиваемо тупоголовыми и трусливыми выставлены все военачальники (как у Гоголя - чиновники).
Штаб авиаполка забил тревогу: если людям разрешить задавать любые
вопросы, которые им взбредут на ум, трудно сказать, до чего они могут
докопаться. Полковник Кэткарт поручил подполковнику Корну прекратить
это безобразие. Подполковник Корн издал приказ, определяющий порядок
задавания вопросов. Как объяснил подполковник Корн в своем рапорте
полковнику Кэткарту, этот приказ был отмечен печатью гениальности.
Согласно приказу подполковника Корна, задавать вопросы разрешалось
только тем, кто их никогда не задает. Скоро на занятия стали ходить
только те, кто никогда не задавал вопросов, и занятия прекратились,
поскольку Клевинджер, капрал и подполковник Корн пришли к общему
соглашению, что нет никакой возможности, равно как и необходимости,
просвещать людей, которые ни о чем не спрашивают.
Но и простым лётчикам автор не делает никаких скидок, описывая как каждый из них по-своему сошёл с ума.
- Отныне, - сказал он, - я не желаю никого видеть у себя в
кабинете. Ясно?
- Да, сэр, - сказал сержант Таусер. - На меня ваш приказ
распространяется?
- Да.
- Понятно. У вас все, сэр?
- Да.
- А что мне говорить тем, кто придет к вам, когда вы будете у
себя, в кабинете?
- Говори им, что я здесь, и проси подождать.
- Слушаюсь, сэр. А сколько им надо будет ждать?
- Покуда я не уйду из кабинета.
- И что же мне с ними делать, сэр?
- Меня это не касается.
- Могу я впустить их, сэр, к вам в кабинет, когда вы уйдете?
- Можешь.
- Но ведь вас-то в кабинете уже не будет?
- Не будет.
- Понятно, сэр. У вас все, сэр?
- Да.
- Слушаюсь, сэр.
- Отныне, - сказал майор Майор пожилому ординарцу, который
убирал его трейлер, - я не желаю, чтобы вы заходили ко мне и
спрашивали, что мне нужно. Ясно?
- Так точно, сэр, - ответил ординарец. - А когда же я могу
зайти к вам и спросить, что вам нужно?
- Когда меня нет, тогда и заходите.
- Слушаюсь, сэр. А что я вообще должен делать?
- То, что я прикажу.
- А как же вы мне прикажете, если мне нельзя заходить, пока вы
здесь? Или все-таки можно иногда?..
- Нельзя.
- В таком случае, что же мне вообще-то делать?
- Что положено.
- Слушаюсь, сэр.
- У меня все, - сказал майор Майор.
- Слушаюсь, сэр, - сказал ординарец. - У вас все, сэр?
- Нет, - сказал майор Майор. - Не все. Не смейте заходить в
трейлер, если не уверены, что я ушел.
- Слушаюсь, сэр. Но как же я могу удостовериться?
- Если не уверены, вообразите, что я в трейлере, и убирайтесь
прочь, пока у вас не появится твердая уверенность, что я ушел. Ясно?
- Да, сэр.
Меньше всего майору Майору хотелось, чтобы кто- нибудь сбивал его
с ног, и в особенности Йоссариан. Этот тип отличался какой-то
врожденной гнусностью: то он нес бестактную ахинею насчет покойника в
своей палатке, хотя никакого покойника там не было, то бегал голышом
по лагерю. Вернувшись в часть после налета на Авиньон, Йоссариан
сбросил с себя всю одежду, и, когда генерал Дридл вызвал его, чтобы
приколоть ему орден за героизм, проявленный при налете на Феррару,
Йоссариан вышел из строя в чем мать родила. Никто в мире не имел права
убрать из палатки Йоссариана наполовину распакованные пожитки
погибшего лейтенанта, хотя изъять их было необходимо. Майор Майор
поставил на карту свою репутацию, разрешив лейтенанту Таусеру
ответить вышестоящим инстанциям, что лейтенант, погибший над Орвьетто
менее чем через два часа после прибытия в эскадрилью, будто бы вовсе
не прибывал в эскадрилью. Единственным человеком, который мог бы
убрать имущество лейтенанта из палатки, был, по мнению майора Майора,
сам Йоссариан, но Йоссариан, по мнению майора Майора, не имел на это
права.
В романе присутствует несколько интересных образов, подобных этому покойнику-соседу, о которых мало что сказано, но которые повсеместно упоминаются. Например, сцена, в которой проститутка бьёт туфлей по голове одного из военных: постоянно поднимается вопрос, почему она это делала. И постоянно присутствует намёк, что скоро мы об этом узнаем. И как вы думаете, почему?...
Я не литературный критик и вообще, небольшой знаток литературы, но эту книгу я не смогла оставить без своего внимания и решила, по рекомендации Егора, опубликовать свой восторг на ЖЖ. Меня особенно удивило, что имя Джозефа Хеллера было совершенно бесцветно и незнакомо для меня, как будто нигде ранее не упоминалось, в то время как тот факт, что он находится в одном списке со столь часто упоминаемыми авторами как Хэмингуей, Миллер, Вульф, Уэллс, Драйзер доказывает обратное: это действительно один из известнейших современных писателей. Поэтому справедливо решив, что среди моих ровесников я не одинока, и есть и другие люди, которые незнакомы с произведениями Джозефа Хеллера, я горячо рекомендую - прочитайте!