The Song of Lunch of Christopher Reid
Прочитала у Экслера рецензию. Захотелось прочитать и посмотреть.
Оригинал взят у je_nny в The Song of Lunch of Christopher Reid
Кристофер Рид. Песнь ланча. Поэма
(Это короткий рассказ о встрече двух бывших любовников, который лег в основу фильма-короткометражки. "Поэма" - прекрасна, фильм - просто шедевр.
Он оставляет сообщение - желтый клейкий листочек на черном экране монитора: "Ушёл на ланч. Может, задержусь". Его больше не увидят в офисе до конца дня. Нечастая радость прогула - бегства от служебной каторги, от целой кипы печатных листов на столе, преступного обилия грамматических ошибок при отсутствии здравого смысла. Верное синее перо под колпачком может тоже отдохнуть. Никто и не заметит. Не привлекая внимания, тихо прикрывает за собой дверь. Быстро - но не слишком - идёт по коридору. Нажав кнопку лифта, ждёт. Столкнуться с кем-нибудь сейчас значило бы испортить всю авантюру. Но ему везёт. За дверями лифта пустое нутро. Теперь внутрь... Дверь закрывается... Лифт опускает его вниз, где солнце и лондонская пародия на свежий воздух. Последний рубеж...
И он свободен!
Этот район полон литературных призраков, разгуливающих порой среди бела дня. Если дать простор воображению, можно заметить Вирджинию Вульф, спешащую в библиотеку со стопкой книг. А вот Т.С. Элиот направляется выпить первый стаканчик мартини, сияя выпуклыми линзами очков и безукоризненностью костюма. Синие мемориальные таблички на стенах в Блумсбери, площади и ряды домов в лепнине, где скромные трудолюбивые издательства до сих пор прячут свои офисы. Процветает книжный мир под сенью дерев, уживаясь с крушащими асфальт отбойными молотками внизу и строительными кранами в вышине.
В свои пятьдесят он лавирует не хуже нетерпеливого юнца, уворачиваясь от неповоротливых и бестолковых пешеходов. Вы не лондонец если не умеете маневрировать и срезать углы. Тем не менее, получается минут 20 до места встречи с былой любовью. И толпы туристов гогочут особенно раздражающе.
Однако он не должен опаздывать, не должен, заметьте. Ну, а она скорее всего опоздает.
Когда-то давно он часто бывал в этом ресторанчике "У Занзотти" - в старом добром итальянском стиле Сохо. Кьянти в оплётке, хлебные палочки - их кусаешь, чихая от мучной пыли, скатерти в красно-белую клетку, а наискосок ромбы зелёных бумажных.
Пальцы липнут к горлышку графина с водой, сам Массимо обходит столики, источая привычно-притворное радушие.
Но Сохо уже не давно тот. Фирменные продуктовые магазинчики вытеснены отсюда, местные девчонки тоже - всё заполонила новомодная чепуха. Все никакое, ничьё, безликое и сиюминутное.
Но оп-ля! "У Занзотти" всё на том же углу, как отпечаталось в его памяти.
Хмм.
Он вдруг вспоминает...
А что именно? Дежа вю? Увиденное на картине? Ни к чему это, забудь.
На пороге он застывает - на самом краю полумрака, куда пока не сделан шаг, он стоит и ждёт. Ждёт официанта. Первое разочарование - не видно Массимо и никого из его старой Гвардии, то есть из его пиратской команды, как он называл их про себя. Он знал их по именам, о не более - что узнаешь из коротких сценок, с серьёзным, игривым, развязным или презрительно-унылым видом разыгрываемых ими у стола. Теперь здесь парни и девушки примерно поровну, с внешностью не особо итальянской.
Как же давно это было?
Пять лет?
Шесть лет?
Десять?
Пятнадцать?
Господи помилуй.
Но неудержимая грохочущая колесница времени летит совсем неслышно мимо этой бойкой молодежи - вернее её тут не заметят.
Не опознанный им официант его замечает, но не узнаёт. Ловит правым ухом сказанное ему имя, склоняется дугой над манускриптом, распухшим от сонма записанных имён, месяц за месяцем год за годом возлежащим, словно Библия на кафедре перед чтецом. "Резервирование Мест". Обычное сдержанное беспокойство ожидания. Но, к счастью, искомое найдено. Написанное пером. Без слов и улыбок - кивком - велено двигаться в нужном направлении.
- Спасибо.
- И карту вин, пожалуйста.
- На обороте...
- Понятно.
Да, все уже не так при не таком руководстве. Мог бы и догадаться. Скатерти утратили былой патриотизм. Простое белое полотно: "сдаёмся". Меню - дребезжащий ламинированный лист размером с полицейский щит.
Хм, на первый взгляд сплошные пиццы. То есть, их больше чем следовало. И слишком много причудливых.
Выбери хорошее вино, дай ему подышать до её прихода.
Есть кьянти за нормальную цену - вряд ли оно будет в соломенной оплетке, но вполне сгодится вспомнить былое.
"Былые времена" - повод рискованный для подобных встреч, даже возможно страшно ошибочный. Мы не собирались ворошить прошлое. Почему она прислала е-мейл, предлагая…? Нет не она, а ОН.
Вход у него под контролем - какое лестное выражение.
Он замечает невольно виноватое выражение у каждого входящего с яркого света в полумрак. "Извините я не..."
Это не она, а когда она? Какая она теперь?
Бац! Пробка со звуком покидает бутылку, он ловит летящий следом аромат. Официант наливает положенную дозу, один приличный глоток надо поднести к носу, оценивающе принюхиваясь. Пробкой не пахнет.
- Оставьте, спасибо, пока не надо.
Он будет наливать сам.
Вино резковато, но должно отойти.
Поднимает стакан с водой - сонм пузырьков летит навстречу, он немного отпивает, сводом нёба ощущая их холодящий напор. Подчиняясь внезапной жажде, он пьет пока верхняя губа не соприкасается со льдом.
- Привет.
Она здесь. Как же так? Как давно он не следит за дверью? Суетливо досадуя на себя, всё же поднимается с места...
- Да... Я не заметил...
Но прерван на полуслове нежным поцелуем прямо в губы. Какое знакомое ощущение вытянутых навстречу губ. В котором что-то новое в то же время... Что же? Аромат? Аура? Привкус благосостояния? Влияние достатка? Но как мило.
- Надеюсь, я не опоздала.
- Ты совсем не опоздала.
Какой житейский парадокс. Знакомая - но уже другая. Отличия ему подсказывает слишком хорошая память. Она похудела? Вряд ли элегантность костюма так подчеркивает силуэт фигуры. И прическа более ухоженная. Пристраивает сумку мягкой алой кожи на спинку стула, прежде чем опуститься на место. "Итак" - словно говорят её легкие быстрые движения, будто сейчас последует хорошо знакомый урок. Он принимает вызов.
- Ну вот…
- …Ты здесь.
Её глаза, очертания губ, новые морщинки на лбу дополняют гармонию.
- Выпьем вина. Но боюсь оно... недостаточно выдержано.
Он наполняет два бокала по слуху, добиваясь одинаковости тона. Такое разочарование!
- Помнишь прежние фляжки в оплетке? Пошлость, конечно, только как же без ностальгии?
Где те пузатые кукушата в тесном чужом гнезде из пальмовых листьев? Однако ничто не вечно.
- Что пожелаем?
- Удачи?
- Значит - "Удачи".
Звенят края бокалов, нарушая спокойствие жидкости. Чернильной медлительной субстанции. Они отпивают. Пожалуй, вкус стал приятнее.
- Ты не изменился.
- Конечно, изменился.
Чему свидетелем зеркало в ванной по утрам. Седина, жирок, сутулость, хмурая осторожность и подозрительность взгляда, даже нечто вроде... ужаса.
- Это не заметно.
А как, пытается он вспомнить, переносил он прежде это поразительное нежелание признавать вещи, идущие вразрез с её оптимизмом? Он мог начать спор, но мешает официант со вторым меню, вбрасывая лист между ними - словно белое полотенце.
- Меню, синьора.
- Спасибо.
- Здесь почти одни пиццы. Вот к чему скатилось это заведение.
- Не говори глупостей - здесь хорошо. Вообще на первый взгляд стало намного лучше. Знаешь, сначала мне хотелось встретиться с тобой, где угодно, только не здесь. Тот старый стиль был скорее в твоем духе, чем в моем. Но я вошла сюда и сразу поняла, что все нормально. Так что я рада, если уже не делают культа из "Полло Сорпресо" и "Страчиателлы".
- Ну и хорошо.
- И отлично.
- Как прикажешь.
Не дал ли он маху? Вдруг он всё испортил? Маскируя отступление, он старательно изучает закуски.
- Ладно тебе, не дуйся.
- Будь паинькой.
Англо-французские нежности пошли в ход.
- Сколько лет прошло?
- Десять?
- Одиннадцать?
- Пятнадцать.
- Не может быть.
- Сойдёмся на двенадцати.
- И у нас только этот ланч, чтобы успеть наговориться так что...
- Перемирие?
В горле словно ком, он медлит минуту, словно решая: выплюнуть или проглотить. Да какой смысл?
- Мир.
Его бокал почти пуст - её почти полон. Он педантично равняет содержимое.
- Тогда...
- Кто начинает?
- Ты.
- Ладно.
- Я расскажу что смогу.
- Только почти не о чем говорить.
- Жил-был старый-престарый человек.
- Стоп!
- А что?
- Если не можешь об этом серьёзно, поговорим о другом или помолчим.
- Я как раз подошел к последнему. Это и есть вся история.
- Синьор, синьора?
- Мы ещё не...
- Да конечно.
Чертовски вовремя.
- Мне нужен ваш совет.
Совет ей не нужен, но это в её стиле: обмен банальностями и пустяками на полном серьёзе. И официант конечно улыбнется ей, когда, задумчиво повертев меню, она закажет тыквенные равиоли по его совету. А потом морского окуня.
- Синьор?
Его черёд.
- Карпаччо. А если нет... "Полло" как-его-там, то неаполитанскую пиццу и анчоусы.
Никто не улыбается - он не слишком любезен.
- Так о чём поговорим?
- Вернувшись назад на сколько лет?
- Минут. Ты прекрасно понял, о чём я.
- А-а, моя автобиография. Тут ничего нового. "Исповедь литературного редактора", глава 1-я… Обычный день в редакции некоего издательства с дурной репутацией. Превращение в произведение искусства очередной идиотской рукописи шмякнувшей из желоба на стол. С утра это философствование Уэйна Уонкера о сексе, тинэйджерах и писании прозы. Делаем пару пассов, потом пинок под зад и готов Хит Недели и прочая фигня. Сплошной фарс и обман. Потом гадаем, кого из нынешних гениев из какого зоопарка стоит ждать с утра пораньше с очередным мертворожденным шедевром в зубах? Вот примерно и всё. А что у тебя?
- В общем, дела, как обычно.
- Да.
Дела... как обычно.
После таких напыщенных тирад ему неловко смотреть ей в глаза - ясные, удивлённые, вопрошающие и безжалостные. Но надо постараться. Делает глоток это помогает. Когда впервые он заметил этот отсвет - слабый золотистый ореол вокруг радужной оболочки её глаз? Да конечно. "Взор Оракула" по его определению. Чем пристальнее всматриваешься, тем он неуловимей и неопределённее. Сохранили ли эти глаза былую силу? Еретические сомнения отражаются на его лице. Взгляды их встречаются, как обычно, обнажая всё, в котором нет ничего. Но хватит. Вернемся к реальности.
- А что ты?
- О! Хорошая жена и любящая мать. Что отнимает всё время. Но я не жалуюсь. А Париж изумительный город. Правда, это надо видеть.
Он видел - только стоит ли сейчас вспоминать ту сумасшедшую выходку? Как в сумерках слонялся по богатому кварталу с её адресом в кармане плаща, не собираясь в сущности звонить в дверь, не в состоянии уйти прочь. И лишь взметнувшая ввысь за уходящим светом стая испуганных голубей шумом тысяч дружно открывшихся мокрых зонтиков напомнила ему, что пора уходить. Нет пожалуй. Не стоит. Похоже, она ничего не замечает. Отвернувшись в сторону, изогнувшись на стуле и вытянув шею, она ищет кого-то глазами.
Он хотел бы целовать эту долгую шею всю по кусочку. Потереться носом о её подбородок.
- Кто нас обслуживает? Хочу попросить ещё воды.
- Это... он вон там.
- Разве это он?
- А ты забыла - ведь почти соблазнила его всего минуту назад.
- Как мило, что ты по-прежнему сумасшедший ревнивец.
Ах да, он насквозь безумно ревнив.
- Вовсе нет. Кстати о ревности - а как там твой старый задавала?
Он имеет в виду её мужа, известного писателя. Того, с мрачной ухмылкой на пресловутой фотографии с обложки, укравшего её у него.
Она усмехнулась.
- Ха!
Как односложно...
- Процветает, благодарю.
Как можно быть такой легковерной?
- Осенью выходит новый сборник рассказов, а сейчас он работает над курсом лекций, едет по приглашению в Гарвард, так что всё прекрасно.
И почему он малодушно позволил этому случиться?
Она опять отворачивается, подзывая официанта ненавязчивым ресторанным жестом, и просит принести воды. И ещё такую же бутылку вина.
- Значит, он - то есть... Он знает что мы...? Вместе обедаем?
- Да конечно. Я сказала. Он просил передать тебе самые тёплые пожелания, хотя прекрасно знает, что я не собираюсь этого делать.
- Как это мило с... обеих ваших сторон.
И он видит, что его собеседница замечает, как он рассматривает упруго напряжённую гибкую спину и крепкие бедра официантки, проворачивающей головку поднятого над столом деревянного фаллоса, извергающего из себя семя.
- Приятного аппетита.
- Спасибо.
Блюда опробованы и признаны очень вкусными. Затем они как было прежде берут кусочки блюд друг у друга для пробы и оценки.
- Ммм, хороший выбор.
- Кажется мускатный орех. Или приправа "мейс"?
Взаимный обмен сравнениями и комплиментами, напоминающий то славное время, пока всё было хорошо.
- Отличное постное мясо, и каперсов как раз в меру.
- Полагаю это далеко не то, к чему ты привыкла.
- В Париже? Знаешь, мы никуда не ходим. Аппетит у мальчиков отличный, а вкуса никакого. Нет смысла. Обеды в знаменитых ресторанах сводятся к кормежке голодных зверят. Так что здесь - пусть "У Занзотти" - редкое пиршество.
Хоть с оговорками, но оценка лестная. Он приканчивает бутылку почти в одиночку. Когда же берет вторую, склонив горлышко вопросительно в сторону её бокала, она прикрывает ладонью наполненный до половины бокал - полупустой в его понимании.
Тонкие подвижные пальцы, некогда такие родные, такие нежные. Сетка морщинок на суставах теперь намного глубже, однако ногти без лака ухожены и отполированы.
Признав поражение, бутылка отступает, подобострастно наклоняясь в другую сторону и... взахлеб выбалтывает ему в бокал свою досаду.
Острия её вилки давят, прокалывают, надрезают, рассекают, делят на части пухлую жирную массу пасты, затем подхватывают порцию и переправляют в рот. Пережевывает. Кажется, жует с заметно меньшим, чем прежде удовольствием. Все ли её аппетиты уже не столь ненасытны? Это не твоё дело. Но помнить прошлые годы - разве не его это дело?
Что было - было в постели - было между - было всегда - былой шок невинных сюрпризов сладострастья - что было - но уже не будет? Пробуждающая пряная острота поцелуев на рассвете, беспощадные тиски изящных крепких ног, единение в ритмическом аллюре, которого больше не испытать.
"Поймал рыбку - упустил в море"
"Горе горе"
"Горе горе..."
"Нашел бриллиант и упустил"
"Дебил..."
Хватит об этом.
Пафосный дурак набитый.
Вуайерист; в прошлом и настоящем.
Бросает взгляд украдкой. В каждом жесте скупое изящество, ловкая умелость. Секрет сокрыт в рельефных очертаниях её запястий и как истинный знаток, он жаждет изучить их поближе глазами и на ощупь. Но как завладеть ими? Охотник в нём перебирает возможности.
- Дорогой мой... Дорогой, ты меня извини - но хватит тебе пялиться.
- Господи конечно. Прости. Это старческие гляделки. Пьяные к тому же...
- Вот именно.
- Кажется я влюбился в твоё запястье. Думаю стал фетишистом запястий.
- Фетишистом и был - всего и всегда.
- Виноват.
- Знаешь одно дело рассматривать задницу официантки, но запястья замужней женщины совсем другое дело. Это чужая собственность.
- Посмотри! Думаю здесь видны следы от кандалов, так что...
- Будь добр кончай это. Так и где здесь туалет?
Бокал наполовину пуст. Это подождёт. А в бутылке? Ещё полно. Надо подумать. Подумать, что и как он пьет. Вкус последнего глотка ещё остаётся на языке. Не здорово, но хочется ещё. Недвижная порочно-пурпурная жидкость в бокале. Бесспорное сродство и притяжение между вином и языком. Взаимное дополнение. Взаимная любовь. Языка молчаливый призыв, неодушевлённого вина ответ. Пока теоретический, но посредством поднятия бокала встреча возлюбленных осуществима. Они сольются в поцелуе. Недолгое забытье, приятное блаженство, которое можно повторить.
Медитация прервана упоминанием книги, некогда им написанной. Его книги. Единственной.
- Я читала твою книгу. Пишешь что-нибудь ещё?
- Нет. Перестал. Незачем.
Это правда. "Муза Печали", за пару лет истерзавшая его своим вниманием, удалилась, так что остался лишь томик из стихов поэзии боли и слёз.
"Зачатому в слезах суждено родиться на свет утопленником."
- Как жаль. Конечно я не самый объективный читатель твоих поэм, но мне кажется это сильные стихи. Слегка чересчур с мифической ерундой, но я могу понять твоё...
- Наше... Постой! Ты это о какой "мифической ерунде"? Да это, черт возьми, там самое главное.
- Ну, начать с того, что я не пленница в Царстве Смерти или как там ещё.
- Конечно пленница. Разве не видишь?
- А ты конечно Орфей?
- Именно.
- Ну а я?...
- Моя умершая жена и я должен вернуть тебя к жизни, что мне почти удалось.
- Ничуть. Это невозможно. Мне нравится среди мёртвых. Поэтому и бессмысленны все твои метафоры и аналогии, отсюда несуразность твоей идеи.
- Значит, не понравилось.
- Это мои замечания.
- Тебе не нравится.
- Вовсе нет.
Подошла невысокая темноволосая проворная официантка - балерина с бесстрастным лицом и телом спортсменки, обслуживающая их столик. Неулыбчивое лицо задает тон. И тяжелые черные брови.
- Морской окунь синьоре.
- Благодарю.
А для него... обгорелую по краям, как попало заляпанную чем-то лепёшку из теста.
Блюдами уже не обмениваются.
Разговор обрывается, а перестук её приборов более чем красноречив. Однако его успокаивает, обволакивающий их шум - нейтральный гул большого зала, заполненного жующими незнакомцами. Даже гвалт компании парней за соседним с ними столиком в гармонии и равновесии с этим шумом. В самом центре хаоса есть покой и гармония в какофонии. Он получает пинок в голень. Проверка бодрствования.
- Ты меня слушаешь?
- Я весь внимание.
- Кажется, задеты твои лучшие чувства?
- Ничуть. Я их удалил операционным путем. Так что теперь это никому не удастся.
- Ох, бедняга.
Он заворожено следит за ласковыми прикосновениями её пальцев - круговой массаж костяшек его руки потом её большой палец проскальзывает в его кулак, поглаживая его ладонь. Вот чего ему не нужно, так это неуместной провокации к тому что могло бы перейти в классный трах.
- Не надо, пожалуйста...
Его дружок - усталый, идиотски преданный, не избалованный вниманием пёс, совершенно некстати появившийся, отряхиваясь, из укромного места с нелепым требованием поиграть с ним. На место дружок на место. Спасибо, Роберт Грейвз. "Лежать" я сказал. Трудно сказать, может вино тому посодействовало, но "пёс" неохотно подчинившись, вернулся в свой вонючий закуток, в привычную полудрёму. Хорошо приятель. Молодец.
- ...о ерунде?
- Что прости?
- О чём ты думал?
- Нет, я собственно не думал. Скорее разбирался в том, что вне времени и пространства.
- Как знакомо.
- Ты не способен на внимание даже в минуты нашей встречи.
- Я примчалась, бросив семью, в малоподходящий для этого момент, сначала перелёт потом тащусь на такси, паникуя у каждого светофора успею ли; и вот я здесь ради нашей встречи, и вижу знакомую прожорливую личность, глотающую вино бокалами, на глазах пьянеющую, а мыслями невесть где витающую. Ты обедаешь с самим собой.
- Хорошо сказано, и в точку, пожалуй. Почти как в моих школьных записях - ещё добавь "безнадежен" и "слабоумен". Хотя не так уж я "прожорлив". Я вряд ли смогу это всё съесть. Но что касается "опьянения"... Это я допускаю... Как средство от всех на свете бед.
- Что их так много?
- Ха! Очень смешно. Стараюсь, чтобы не очень. Положим, по количеству немного.
- Это обнадеживает.
- Персональный тост лично за себя! Должно сработать.
- Кажется, у меня тоже пропал аппетит.
- Оставляешь целую рыбку. Нет, пол-рыбки. Жалко пропадёт добро. В моё пойдет нутро?
- Лучше не надо.
- Всё не совсем так, как я ожидал.
- А как ты ожидал?
- А не знаю. Может как было... что было прежде. А было неплохо, правда? Как весело нам было. Было же?
- Было.
- Да-да-да... И зла нам не сулило. Пока Властелин "Царства Мёртвых" не вышел на сцену. Или лучше сказать "Царства прозы"?
- Лучше ничего не говорить.
- Вы уже закончили?
- Одну минуточку!
- Да, спасибо, и я думаю, мой друг тоже.
- Десерт будете? Кофе?
- Нет спасибо.
Она отказывается за них обоих.
Он вяло кивает - пока идея не созрела. Но делается умственное усилие и образ дозревает в его мозгу. Такой упрямый яркий огонёк.
- Думаю, я смогу осилить небольшую порцию граппы.
- Одну порцию граппы. Да синьор.
Удаляется исполнять заказ - туда где снуют официанты, суетятся между столиками, словно пчёлы роятся у цветка. Маета и суета. Да, а та деловая балериночка подаст мне мёду иль ужалит сходу? Её не видать.
- Где ты витаешь сейчас?
- Господи, извини.
- Извинения не помешают. Я не ожидала что ты способен так безнадёжно опуститься. Или это что-то вроде... глупого пьяного спектакля, разыгранного специально ради меня?
- Над этим мне надо бы подумать.
- Отлично, а пока ты этим занят, я скажу что об этом думаю я. Для чего вернёмся к твоим стихам. До меня дошло, что ты сам их не понимаешь. Они не обо мне. Не я была жертвой похищения - это тебя утащила в преисподнюю... допустим, назовём её Королевой Фей. Не прерывай меня! Я просто следую за своей мыслью, а когда закончу, посмотрим, что выйдет. Так вот, в моём понимании Эвридика, которую ты спасаешь, это ты сам - твоё внутреннее «я», твоя душа. Но с ней ты никогда не был знаком. Что и загнало тебя в тупик в общем и целом. И кто же собственно втянул тебя в это? Это твоя Лирическая Муза, которой следовало бы предоставить тебе возможность решать твои проблемы более действенным образом, а не мешать поэзию с клиникой. Так что она тоже виновна в твоём нынешнем состоянии инфантильной агрессии и пьяной бравады. Ты застрял не только в прошлом, но и в своей поэзии. В твоих стихах есть, конечно, свои достоинства - умно, весьма мило написано и так далее. Но они несостоятельны, фальшивы, пусты и ошибочны. Не стоило тебе так далеко заходить.
- Но это написано.
- Это... катастрофа, несчастье.
- Тебе придется это повторить. Я хочу всё записать, особенно то где про браваду... Да... А что? Я совершенно серьёзно.
Взор Оракула кажется затуманен слезами. Но гордость пролиться им не даст.
- Всегда изворачиваешься, всегда паясничаешь.
Глоток граппы - алкогольной субстанции из виноградных косточек на миг задержится на языке, потом разнесёт тепло по конечностям, проскользнувши в нутро.
- Нет, ты конечно же права. Я наложил в эту книжку кучу дерьма, хотя мне казалось что я пишу гимн совершенству твоей красоты и потерянной нашей любви. Спасибо за разъяснение. А сейчас, если позволишь, я отлучусь в каморку для девочек - не смешно -прости - для мальчиков.
Те шумные парни собираются уходить, так что он выбирает кружной путь, но не может удержаться от убийственного взгляда с безопасного расстояния.
Кто-то в ответ недоуменно смотрит на него.
Где искать заведение "Для мужчин" он знает и без указателей - по коридору вниз по узкой лестнице, которая спровадила его к цели... быстрее чем он рассчитывал. Но все же дошёл. Знакомый запашок химикалий, лишь частично перебивающий удушливую вонь продукта из почек особ мужского пола. И знакомые фаянсовые сосуды в пятнах отложений на потрескавшейся эмали. И тут пока он следит за желтоватой струйкой, неохотно стекающей в водосток, в голове у него возникает план. Разыскать ту темнобровую официантку, найти её и сделать ей предложение.
Выходит потом наверх на один пролет мимо "Для дам", потом налево по коридору без дверей, в конце которого опять подъём на лестничную площадку с видом на кирпичную стену и водосточные трубы. Поворот; цепляясь за шаткий поручень вверх на другой этаж. Дребезжащие двери и обе заперты; опять наверх - теперь пологие лестницы и странные запахи... ...и на самый верх.
Садится.
С шумом на миг взлетает голубь. И снова тишина. И ничего. Непонятно хочется ли ему плакать... или спать.
Он разбужен резко и грубо неким внутренним толчком. После секундной мучительной борьбы с агрессором он понимает... что враг внутри это он сам. По возвращении в сознательное состояние они мирятся и сливаются воедино. Что он делает здесь, скрючившись на этой верхотуре? Кирпичная стена перед глазами не говорит ни о чем, но долетающий сюда запах - смесь кухонных ароматов и сырой кладки помогает вспомнить.
Ланч!
Ох!
Едва удерживая равновесие, он скатывается на первый этаж, где вполне собравшись
и лишь разок долбанув стену, он возвращается в ресторан, уже почти опустевший.
Вон там его столик.
Никого.
Прошло менее часа, но если бы он умер, сюда с таким же успехом вернулось бы его привидение.
- Дама она уходить. Вы не прийти сюда. Нет-нет-нет она платить.
Слегка неуверенно он убирает бумажник.
Она...
- Она рассердилась?
Пожатие плечами, неопределенное движение головой. Нелепо кривая ухмылка. Молчание красноречивее сказанного. Смотри-ка! Они позаботились о его сумке. Теперь готово, можно уходить.
Но надо проститься со старым местом. Самое безлюдное место на свете - это ряды сервированных столиков, когда посетители уходят.
Нет погоди-ка. У окна кто-то сидит. Очень старый человек. Пергаментная кожа, ровные пряди редких седых волос, пустой невидящий взор, чёрный галстук и чёрный костюм, застылая поза как у мумий из сицилийских пещер. Пустая оболочка. Высохшая и бессмысленная. Толкни его - и он рассыплется.
Он разворачивается к выходу и тут его обжигает догадка.
Массимо!
О фильме + трейлер
Оригинал взят у je_nny в The Song of Lunch of Christopher Reid
Кристофер Рид. Песнь ланча. Поэма
(Это короткий рассказ о встрече двух бывших любовников, который лег в основу фильма-короткометражки. "Поэма" - прекрасна, фильм - просто шедевр.
Он оставляет сообщение - желтый клейкий листочек на черном экране монитора: "Ушёл на ланч. Может, задержусь". Его больше не увидят в офисе до конца дня. Нечастая радость прогула - бегства от служебной каторги, от целой кипы печатных листов на столе, преступного обилия грамматических ошибок при отсутствии здравого смысла. Верное синее перо под колпачком может тоже отдохнуть. Никто и не заметит. Не привлекая внимания, тихо прикрывает за собой дверь. Быстро - но не слишком - идёт по коридору. Нажав кнопку лифта, ждёт. Столкнуться с кем-нибудь сейчас значило бы испортить всю авантюру. Но ему везёт. За дверями лифта пустое нутро. Теперь внутрь... Дверь закрывается... Лифт опускает его вниз, где солнце и лондонская пародия на свежий воздух. Последний рубеж...
И он свободен!
Этот район полон литературных призраков, разгуливающих порой среди бела дня. Если дать простор воображению, можно заметить Вирджинию Вульф, спешащую в библиотеку со стопкой книг. А вот Т.С. Элиот направляется выпить первый стаканчик мартини, сияя выпуклыми линзами очков и безукоризненностью костюма. Синие мемориальные таблички на стенах в Блумсбери, площади и ряды домов в лепнине, где скромные трудолюбивые издательства до сих пор прячут свои офисы. Процветает книжный мир под сенью дерев, уживаясь с крушащими асфальт отбойными молотками внизу и строительными кранами в вышине.
В свои пятьдесят он лавирует не хуже нетерпеливого юнца, уворачиваясь от неповоротливых и бестолковых пешеходов. Вы не лондонец если не умеете маневрировать и срезать углы. Тем не менее, получается минут 20 до места встречи с былой любовью. И толпы туристов гогочут особенно раздражающе.
Однако он не должен опаздывать, не должен, заметьте. Ну, а она скорее всего опоздает.
Когда-то давно он часто бывал в этом ресторанчике "У Занзотти" - в старом добром итальянском стиле Сохо. Кьянти в оплётке, хлебные палочки - их кусаешь, чихая от мучной пыли, скатерти в красно-белую клетку, а наискосок ромбы зелёных бумажных.
Пальцы липнут к горлышку графина с водой, сам Массимо обходит столики, источая привычно-притворное радушие.
Но Сохо уже не давно тот. Фирменные продуктовые магазинчики вытеснены отсюда, местные девчонки тоже - всё заполонила новомодная чепуха. Все никакое, ничьё, безликое и сиюминутное.
Но оп-ля! "У Занзотти" всё на том же углу, как отпечаталось в его памяти.
Хмм.
Он вдруг вспоминает...
А что именно? Дежа вю? Увиденное на картине? Ни к чему это, забудь.
На пороге он застывает - на самом краю полумрака, куда пока не сделан шаг, он стоит и ждёт. Ждёт официанта. Первое разочарование - не видно Массимо и никого из его старой Гвардии, то есть из его пиратской команды, как он называл их про себя. Он знал их по именам, о не более - что узнаешь из коротких сценок, с серьёзным, игривым, развязным или презрительно-унылым видом разыгрываемых ими у стола. Теперь здесь парни и девушки примерно поровну, с внешностью не особо итальянской.
Как же давно это было?
Пять лет?
Шесть лет?
Десять?
Пятнадцать?
Господи помилуй.
Но неудержимая грохочущая колесница времени летит совсем неслышно мимо этой бойкой молодежи - вернее её тут не заметят.
Не опознанный им официант его замечает, но не узнаёт. Ловит правым ухом сказанное ему имя, склоняется дугой над манускриптом, распухшим от сонма записанных имён, месяц за месяцем год за годом возлежащим, словно Библия на кафедре перед чтецом. "Резервирование Мест". Обычное сдержанное беспокойство ожидания. Но, к счастью, искомое найдено. Написанное пером. Без слов и улыбок - кивком - велено двигаться в нужном направлении.
- Спасибо.
- И карту вин, пожалуйста.
- На обороте...
- Понятно.
Да, все уже не так при не таком руководстве. Мог бы и догадаться. Скатерти утратили былой патриотизм. Простое белое полотно: "сдаёмся". Меню - дребезжащий ламинированный лист размером с полицейский щит.
Хм, на первый взгляд сплошные пиццы. То есть, их больше чем следовало. И слишком много причудливых.
Выбери хорошее вино, дай ему подышать до её прихода.
Есть кьянти за нормальную цену - вряд ли оно будет в соломенной оплетке, но вполне сгодится вспомнить былое.
"Былые времена" - повод рискованный для подобных встреч, даже возможно страшно ошибочный. Мы не собирались ворошить прошлое. Почему она прислала е-мейл, предлагая…? Нет не она, а ОН.
Вход у него под контролем - какое лестное выражение.
Он замечает невольно виноватое выражение у каждого входящего с яркого света в полумрак. "Извините я не..."
Это не она, а когда она? Какая она теперь?
Бац! Пробка со звуком покидает бутылку, он ловит летящий следом аромат. Официант наливает положенную дозу, один приличный глоток надо поднести к носу, оценивающе принюхиваясь. Пробкой не пахнет.
- Оставьте, спасибо, пока не надо.
Он будет наливать сам.
Вино резковато, но должно отойти.
Поднимает стакан с водой - сонм пузырьков летит навстречу, он немного отпивает, сводом нёба ощущая их холодящий напор. Подчиняясь внезапной жажде, он пьет пока верхняя губа не соприкасается со льдом.
- Привет.
Она здесь. Как же так? Как давно он не следит за дверью? Суетливо досадуя на себя, всё же поднимается с места...
- Да... Я не заметил...
Но прерван на полуслове нежным поцелуем прямо в губы. Какое знакомое ощущение вытянутых навстречу губ. В котором что-то новое в то же время... Что же? Аромат? Аура? Привкус благосостояния? Влияние достатка? Но как мило.
- Надеюсь, я не опоздала.
- Ты совсем не опоздала.
Какой житейский парадокс. Знакомая - но уже другая. Отличия ему подсказывает слишком хорошая память. Она похудела? Вряд ли элегантность костюма так подчеркивает силуэт фигуры. И прическа более ухоженная. Пристраивает сумку мягкой алой кожи на спинку стула, прежде чем опуститься на место. "Итак" - словно говорят её легкие быстрые движения, будто сейчас последует хорошо знакомый урок. Он принимает вызов.
- Ну вот…
- …Ты здесь.
Её глаза, очертания губ, новые морщинки на лбу дополняют гармонию.
- Выпьем вина. Но боюсь оно... недостаточно выдержано.
Он наполняет два бокала по слуху, добиваясь одинаковости тона. Такое разочарование!
- Помнишь прежние фляжки в оплетке? Пошлость, конечно, только как же без ностальгии?
Где те пузатые кукушата в тесном чужом гнезде из пальмовых листьев? Однако ничто не вечно.
- Что пожелаем?
- Удачи?
- Значит - "Удачи".
Звенят края бокалов, нарушая спокойствие жидкости. Чернильной медлительной субстанции. Они отпивают. Пожалуй, вкус стал приятнее.
- Ты не изменился.
- Конечно, изменился.
Чему свидетелем зеркало в ванной по утрам. Седина, жирок, сутулость, хмурая осторожность и подозрительность взгляда, даже нечто вроде... ужаса.
- Это не заметно.
А как, пытается он вспомнить, переносил он прежде это поразительное нежелание признавать вещи, идущие вразрез с её оптимизмом? Он мог начать спор, но мешает официант со вторым меню, вбрасывая лист между ними - словно белое полотенце.
- Меню, синьора.
- Спасибо.
- Здесь почти одни пиццы. Вот к чему скатилось это заведение.
- Не говори глупостей - здесь хорошо. Вообще на первый взгляд стало намного лучше. Знаешь, сначала мне хотелось встретиться с тобой, где угодно, только не здесь. Тот старый стиль был скорее в твоем духе, чем в моем. Но я вошла сюда и сразу поняла, что все нормально. Так что я рада, если уже не делают культа из "Полло Сорпресо" и "Страчиателлы".
- Ну и хорошо.
- И отлично.
- Как прикажешь.
Не дал ли он маху? Вдруг он всё испортил? Маскируя отступление, он старательно изучает закуски.
- Ладно тебе, не дуйся.
- Будь паинькой.
Англо-французские нежности пошли в ход.
- Сколько лет прошло?
- Десять?
- Одиннадцать?
- Пятнадцать.
- Не может быть.
- Сойдёмся на двенадцати.
- И у нас только этот ланч, чтобы успеть наговориться так что...
- Перемирие?
В горле словно ком, он медлит минуту, словно решая: выплюнуть или проглотить. Да какой смысл?
- Мир.
Его бокал почти пуст - её почти полон. Он педантично равняет содержимое.
- Тогда...
- Кто начинает?
- Ты.
- Ладно.
- Я расскажу что смогу.
- Только почти не о чем говорить.
- Жил-был старый-престарый человек.
- Стоп!
- А что?
- Если не можешь об этом серьёзно, поговорим о другом или помолчим.
- Я как раз подошел к последнему. Это и есть вся история.
- Синьор, синьора?
- Мы ещё не...
- Да конечно.
Чертовски вовремя.
- Мне нужен ваш совет.
Совет ей не нужен, но это в её стиле: обмен банальностями и пустяками на полном серьёзе. И официант конечно улыбнется ей, когда, задумчиво повертев меню, она закажет тыквенные равиоли по его совету. А потом морского окуня.
- Синьор?
Его черёд.
- Карпаччо. А если нет... "Полло" как-его-там, то неаполитанскую пиццу и анчоусы.
Никто не улыбается - он не слишком любезен.
- Так о чём поговорим?
- Вернувшись назад на сколько лет?
- Минут. Ты прекрасно понял, о чём я.
- А-а, моя автобиография. Тут ничего нового. "Исповедь литературного редактора", глава 1-я… Обычный день в редакции некоего издательства с дурной репутацией. Превращение в произведение искусства очередной идиотской рукописи шмякнувшей из желоба на стол. С утра это философствование Уэйна Уонкера о сексе, тинэйджерах и писании прозы. Делаем пару пассов, потом пинок под зад и готов Хит Недели и прочая фигня. Сплошной фарс и обман. Потом гадаем, кого из нынешних гениев из какого зоопарка стоит ждать с утра пораньше с очередным мертворожденным шедевром в зубах? Вот примерно и всё. А что у тебя?
- В общем, дела, как обычно.
- Да.
Дела... как обычно.
После таких напыщенных тирад ему неловко смотреть ей в глаза - ясные, удивлённые, вопрошающие и безжалостные. Но надо постараться. Делает глоток это помогает. Когда впервые он заметил этот отсвет - слабый золотистый ореол вокруг радужной оболочки её глаз? Да конечно. "Взор Оракула" по его определению. Чем пристальнее всматриваешься, тем он неуловимей и неопределённее. Сохранили ли эти глаза былую силу? Еретические сомнения отражаются на его лице. Взгляды их встречаются, как обычно, обнажая всё, в котором нет ничего. Но хватит. Вернемся к реальности.
- А что ты?
- О! Хорошая жена и любящая мать. Что отнимает всё время. Но я не жалуюсь. А Париж изумительный город. Правда, это надо видеть.
Он видел - только стоит ли сейчас вспоминать ту сумасшедшую выходку? Как в сумерках слонялся по богатому кварталу с её адресом в кармане плаща, не собираясь в сущности звонить в дверь, не в состоянии уйти прочь. И лишь взметнувшая ввысь за уходящим светом стая испуганных голубей шумом тысяч дружно открывшихся мокрых зонтиков напомнила ему, что пора уходить. Нет пожалуй. Не стоит. Похоже, она ничего не замечает. Отвернувшись в сторону, изогнувшись на стуле и вытянув шею, она ищет кого-то глазами.
Он хотел бы целовать эту долгую шею всю по кусочку. Потереться носом о её подбородок.
- Кто нас обслуживает? Хочу попросить ещё воды.
- Это... он вон там.
- Разве это он?
- А ты забыла - ведь почти соблазнила его всего минуту назад.
- Как мило, что ты по-прежнему сумасшедший ревнивец.
Ах да, он насквозь безумно ревнив.
- Вовсе нет. Кстати о ревности - а как там твой старый задавала?
Он имеет в виду её мужа, известного писателя. Того, с мрачной ухмылкой на пресловутой фотографии с обложки, укравшего её у него.
Она усмехнулась.
- Ха!
Как односложно...
- Процветает, благодарю.
Как можно быть такой легковерной?
- Осенью выходит новый сборник рассказов, а сейчас он работает над курсом лекций, едет по приглашению в Гарвард, так что всё прекрасно.
И почему он малодушно позволил этому случиться?
Она опять отворачивается, подзывая официанта ненавязчивым ресторанным жестом, и просит принести воды. И ещё такую же бутылку вина.
- Значит, он - то есть... Он знает что мы...? Вместе обедаем?
- Да конечно. Я сказала. Он просил передать тебе самые тёплые пожелания, хотя прекрасно знает, что я не собираюсь этого делать.
- Как это мило с... обеих ваших сторон.
И он видит, что его собеседница замечает, как он рассматривает упруго напряжённую гибкую спину и крепкие бедра официантки, проворачивающей головку поднятого над столом деревянного фаллоса, извергающего из себя семя.
- Приятного аппетита.
- Спасибо.
Блюда опробованы и признаны очень вкусными. Затем они как было прежде берут кусочки блюд друг у друга для пробы и оценки.
- Ммм, хороший выбор.
- Кажется мускатный орех. Или приправа "мейс"?
Взаимный обмен сравнениями и комплиментами, напоминающий то славное время, пока всё было хорошо.
- Отличное постное мясо, и каперсов как раз в меру.
- Полагаю это далеко не то, к чему ты привыкла.
- В Париже? Знаешь, мы никуда не ходим. Аппетит у мальчиков отличный, а вкуса никакого. Нет смысла. Обеды в знаменитых ресторанах сводятся к кормежке голодных зверят. Так что здесь - пусть "У Занзотти" - редкое пиршество.
Хоть с оговорками, но оценка лестная. Он приканчивает бутылку почти в одиночку. Когда же берет вторую, склонив горлышко вопросительно в сторону её бокала, она прикрывает ладонью наполненный до половины бокал - полупустой в его понимании.
Тонкие подвижные пальцы, некогда такие родные, такие нежные. Сетка морщинок на суставах теперь намного глубже, однако ногти без лака ухожены и отполированы.
Признав поражение, бутылка отступает, подобострастно наклоняясь в другую сторону и... взахлеб выбалтывает ему в бокал свою досаду.
Острия её вилки давят, прокалывают, надрезают, рассекают, делят на части пухлую жирную массу пасты, затем подхватывают порцию и переправляют в рот. Пережевывает. Кажется, жует с заметно меньшим, чем прежде удовольствием. Все ли её аппетиты уже не столь ненасытны? Это не твоё дело. Но помнить прошлые годы - разве не его это дело?
Что было - было в постели - было между - было всегда - былой шок невинных сюрпризов сладострастья - что было - но уже не будет? Пробуждающая пряная острота поцелуев на рассвете, беспощадные тиски изящных крепких ног, единение в ритмическом аллюре, которого больше не испытать.
"Поймал рыбку - упустил в море"
"Горе горе"
"Горе горе..."
"Нашел бриллиант и упустил"
"Дебил..."
Хватит об этом.
Пафосный дурак набитый.
Вуайерист; в прошлом и настоящем.
Бросает взгляд украдкой. В каждом жесте скупое изящество, ловкая умелость. Секрет сокрыт в рельефных очертаниях её запястий и как истинный знаток, он жаждет изучить их поближе глазами и на ощупь. Но как завладеть ими? Охотник в нём перебирает возможности.
- Дорогой мой... Дорогой, ты меня извини - но хватит тебе пялиться.
- Господи конечно. Прости. Это старческие гляделки. Пьяные к тому же...
- Вот именно.
- Кажется я влюбился в твоё запястье. Думаю стал фетишистом запястий.
- Фетишистом и был - всего и всегда.
- Виноват.
- Знаешь одно дело рассматривать задницу официантки, но запястья замужней женщины совсем другое дело. Это чужая собственность.
- Посмотри! Думаю здесь видны следы от кандалов, так что...
- Будь добр кончай это. Так и где здесь туалет?
Бокал наполовину пуст. Это подождёт. А в бутылке? Ещё полно. Надо подумать. Подумать, что и как он пьет. Вкус последнего глотка ещё остаётся на языке. Не здорово, но хочется ещё. Недвижная порочно-пурпурная жидкость в бокале. Бесспорное сродство и притяжение между вином и языком. Взаимное дополнение. Взаимная любовь. Языка молчаливый призыв, неодушевлённого вина ответ. Пока теоретический, но посредством поднятия бокала встреча возлюбленных осуществима. Они сольются в поцелуе. Недолгое забытье, приятное блаженство, которое можно повторить.
Медитация прервана упоминанием книги, некогда им написанной. Его книги. Единственной.
- Я читала твою книгу. Пишешь что-нибудь ещё?
- Нет. Перестал. Незачем.
Это правда. "Муза Печали", за пару лет истерзавшая его своим вниманием, удалилась, так что остался лишь томик из стихов поэзии боли и слёз.
"Зачатому в слезах суждено родиться на свет утопленником."
- Как жаль. Конечно я не самый объективный читатель твоих поэм, но мне кажется это сильные стихи. Слегка чересчур с мифической ерундой, но я могу понять твоё...
- Наше... Постой! Ты это о какой "мифической ерунде"? Да это, черт возьми, там самое главное.
- Ну, начать с того, что я не пленница в Царстве Смерти или как там ещё.
- Конечно пленница. Разве не видишь?
- А ты конечно Орфей?
- Именно.
- Ну а я?...
- Моя умершая жена и я должен вернуть тебя к жизни, что мне почти удалось.
- Ничуть. Это невозможно. Мне нравится среди мёртвых. Поэтому и бессмысленны все твои метафоры и аналогии, отсюда несуразность твоей идеи.
- Значит, не понравилось.
- Это мои замечания.
- Тебе не нравится.
- Вовсе нет.
Подошла невысокая темноволосая проворная официантка - балерина с бесстрастным лицом и телом спортсменки, обслуживающая их столик. Неулыбчивое лицо задает тон. И тяжелые черные брови.
- Морской окунь синьоре.
- Благодарю.
А для него... обгорелую по краям, как попало заляпанную чем-то лепёшку из теста.
Блюдами уже не обмениваются.
Разговор обрывается, а перестук её приборов более чем красноречив. Однако его успокаивает, обволакивающий их шум - нейтральный гул большого зала, заполненного жующими незнакомцами. Даже гвалт компании парней за соседним с ними столиком в гармонии и равновесии с этим шумом. В самом центре хаоса есть покой и гармония в какофонии. Он получает пинок в голень. Проверка бодрствования.
- Ты меня слушаешь?
- Я весь внимание.
- Кажется, задеты твои лучшие чувства?
- Ничуть. Я их удалил операционным путем. Так что теперь это никому не удастся.
- Ох, бедняга.
Он заворожено следит за ласковыми прикосновениями её пальцев - круговой массаж костяшек его руки потом её большой палец проскальзывает в его кулак, поглаживая его ладонь. Вот чего ему не нужно, так это неуместной провокации к тому что могло бы перейти в классный трах.
- Не надо, пожалуйста...
Его дружок - усталый, идиотски преданный, не избалованный вниманием пёс, совершенно некстати появившийся, отряхиваясь, из укромного места с нелепым требованием поиграть с ним. На место дружок на место. Спасибо, Роберт Грейвз. "Лежать" я сказал. Трудно сказать, может вино тому посодействовало, но "пёс" неохотно подчинившись, вернулся в свой вонючий закуток, в привычную полудрёму. Хорошо приятель. Молодец.
- ...о ерунде?
- Что прости?
- О чём ты думал?
- Нет, я собственно не думал. Скорее разбирался в том, что вне времени и пространства.
- Как знакомо.
- Ты не способен на внимание даже в минуты нашей встречи.
- Я примчалась, бросив семью, в малоподходящий для этого момент, сначала перелёт потом тащусь на такси, паникуя у каждого светофора успею ли; и вот я здесь ради нашей встречи, и вижу знакомую прожорливую личность, глотающую вино бокалами, на глазах пьянеющую, а мыслями невесть где витающую. Ты обедаешь с самим собой.
- Хорошо сказано, и в точку, пожалуй. Почти как в моих школьных записях - ещё добавь "безнадежен" и "слабоумен". Хотя не так уж я "прожорлив". Я вряд ли смогу это всё съесть. Но что касается "опьянения"... Это я допускаю... Как средство от всех на свете бед.
- Что их так много?
- Ха! Очень смешно. Стараюсь, чтобы не очень. Положим, по количеству немного.
- Это обнадеживает.
- Персональный тост лично за себя! Должно сработать.
- Кажется, у меня тоже пропал аппетит.
- Оставляешь целую рыбку. Нет, пол-рыбки. Жалко пропадёт добро. В моё пойдет нутро?
- Лучше не надо.
- Всё не совсем так, как я ожидал.
- А как ты ожидал?
- А не знаю. Может как было... что было прежде. А было неплохо, правда? Как весело нам было. Было же?
- Было.
- Да-да-да... И зла нам не сулило. Пока Властелин "Царства Мёртвых" не вышел на сцену. Или лучше сказать "Царства прозы"?
- Лучше ничего не говорить.
- Вы уже закончили?
- Одну минуточку!
- Да, спасибо, и я думаю, мой друг тоже.
- Десерт будете? Кофе?
- Нет спасибо.
Она отказывается за них обоих.
Он вяло кивает - пока идея не созрела. Но делается умственное усилие и образ дозревает в его мозгу. Такой упрямый яркий огонёк.
- Думаю, я смогу осилить небольшую порцию граппы.
- Одну порцию граппы. Да синьор.
Удаляется исполнять заказ - туда где снуют официанты, суетятся между столиками, словно пчёлы роятся у цветка. Маета и суета. Да, а та деловая балериночка подаст мне мёду иль ужалит сходу? Её не видать.
- Где ты витаешь сейчас?
- Господи, извини.
- Извинения не помешают. Я не ожидала что ты способен так безнадёжно опуститься. Или это что-то вроде... глупого пьяного спектакля, разыгранного специально ради меня?
- Над этим мне надо бы подумать.
- Отлично, а пока ты этим занят, я скажу что об этом думаю я. Для чего вернёмся к твоим стихам. До меня дошло, что ты сам их не понимаешь. Они не обо мне. Не я была жертвой похищения - это тебя утащила в преисподнюю... допустим, назовём её Королевой Фей. Не прерывай меня! Я просто следую за своей мыслью, а когда закончу, посмотрим, что выйдет. Так вот, в моём понимании Эвридика, которую ты спасаешь, это ты сам - твоё внутреннее «я», твоя душа. Но с ней ты никогда не был знаком. Что и загнало тебя в тупик в общем и целом. И кто же собственно втянул тебя в это? Это твоя Лирическая Муза, которой следовало бы предоставить тебе возможность решать твои проблемы более действенным образом, а не мешать поэзию с клиникой. Так что она тоже виновна в твоём нынешнем состоянии инфантильной агрессии и пьяной бравады. Ты застрял не только в прошлом, но и в своей поэзии. В твоих стихах есть, конечно, свои достоинства - умно, весьма мило написано и так далее. Но они несостоятельны, фальшивы, пусты и ошибочны. Не стоило тебе так далеко заходить.
- Но это написано.
- Это... катастрофа, несчастье.
- Тебе придется это повторить. Я хочу всё записать, особенно то где про браваду... Да... А что? Я совершенно серьёзно.
Взор Оракула кажется затуманен слезами. Но гордость пролиться им не даст.
- Всегда изворачиваешься, всегда паясничаешь.
Глоток граппы - алкогольной субстанции из виноградных косточек на миг задержится на языке, потом разнесёт тепло по конечностям, проскользнувши в нутро.
- Нет, ты конечно же права. Я наложил в эту книжку кучу дерьма, хотя мне казалось что я пишу гимн совершенству твоей красоты и потерянной нашей любви. Спасибо за разъяснение. А сейчас, если позволишь, я отлучусь в каморку для девочек - не смешно -прости - для мальчиков.
Те шумные парни собираются уходить, так что он выбирает кружной путь, но не может удержаться от убийственного взгляда с безопасного расстояния.
Кто-то в ответ недоуменно смотрит на него.
Где искать заведение "Для мужчин" он знает и без указателей - по коридору вниз по узкой лестнице, которая спровадила его к цели... быстрее чем он рассчитывал. Но все же дошёл. Знакомый запашок химикалий, лишь частично перебивающий удушливую вонь продукта из почек особ мужского пола. И знакомые фаянсовые сосуды в пятнах отложений на потрескавшейся эмали. И тут пока он следит за желтоватой струйкой, неохотно стекающей в водосток, в голове у него возникает план. Разыскать ту темнобровую официантку, найти её и сделать ей предложение.
Выходит потом наверх на один пролет мимо "Для дам", потом налево по коридору без дверей, в конце которого опять подъём на лестничную площадку с видом на кирпичную стену и водосточные трубы. Поворот; цепляясь за шаткий поручень вверх на другой этаж. Дребезжащие двери и обе заперты; опять наверх - теперь пологие лестницы и странные запахи... ...и на самый верх.
Садится.
С шумом на миг взлетает голубь. И снова тишина. И ничего. Непонятно хочется ли ему плакать... или спать.
Он разбужен резко и грубо неким внутренним толчком. После секундной мучительной борьбы с агрессором он понимает... что враг внутри это он сам. По возвращении в сознательное состояние они мирятся и сливаются воедино. Что он делает здесь, скрючившись на этой верхотуре? Кирпичная стена перед глазами не говорит ни о чем, но долетающий сюда запах - смесь кухонных ароматов и сырой кладки помогает вспомнить.
Ланч!
Ох!
Едва удерживая равновесие, он скатывается на первый этаж, где вполне собравшись
и лишь разок долбанув стену, он возвращается в ресторан, уже почти опустевший.
Вон там его столик.
Никого.
Прошло менее часа, но если бы он умер, сюда с таким же успехом вернулось бы его привидение.
- Дама она уходить. Вы не прийти сюда. Нет-нет-нет она платить.
Слегка неуверенно он убирает бумажник.
Она...
- Она рассердилась?
Пожатие плечами, неопределенное движение головой. Нелепо кривая ухмылка. Молчание красноречивее сказанного. Смотри-ка! Они позаботились о его сумке. Теперь готово, можно уходить.
Но надо проститься со старым местом. Самое безлюдное место на свете - это ряды сервированных столиков, когда посетители уходят.
Нет погоди-ка. У окна кто-то сидит. Очень старый человек. Пергаментная кожа, ровные пряди редких седых волос, пустой невидящий взор, чёрный галстук и чёрный костюм, застылая поза как у мумий из сицилийских пещер. Пустая оболочка. Высохшая и бессмысленная. Толкни его - и он рассыплется.
Он разворачивается к выходу и тут его обжигает догадка.
Массимо!
О фильме + трейлер