Озарена лучом Дианы
Хотела написать про Майерлинг Полунина, но, похоже, Диана не позволяет не оказать ей должного внимания)
Итак, вернусь-ка я к первому Онегину, увиденному мной живьем.
Я решила, что начинать надо с самого желанного состава, дабы максимально подсластить пилюлю, и выбрала Диану и Марсело.
Иногда театр подбирает себе спектакль, который садится на труппу как влитой. Иногда обзаводится спектаклем "на вырост".
Онегин в России -это спектакль "на перелицовку".
Многим зрителям, и мне в том числе, кранковский Онегин навевает ассоциации с Гордостью и предубеждением Джейн Остен.
Я, размышляя о премьере в Большом, все время вспоминаю эпизодик из этого очаровательного и гораздо более подходящего для охореографичивания, чем Онегин, романа.
Когда Лидия незнамо зачем покупает страшненькую шляпку и объясняет недоумевающим сестрам, что планирует ее всю переделать - и тогда эту безвкусную вещицу можно будет носить. Напомню, что Лидия считалась самой глупой из всех сестер Беннет.
Ну так вот ситуация с Онегиным упорно мне напоминает эту историю со шляпкой: спектакль плох, нам не идет ни капельки, но если всем артистам дружно пораскинуть мозгами и, приложив немало усилий, перелицевать свои роли, то может получиться достойно. Только вот дождемся ли мы когда-нибудь коллективного мозгового штурма, большой вопрос. А усилий одного, даже самого талантливого артиста, как показал эксперимент, не достаточно, чтобы Онегин как спектакль смотрелся впечатляюще.
Неважный опус Кранко Диана Вишнева не улучшила...она поднялась выше него.
И заставила меня пасть ниц перед масштабом своего таланта.
Диана ввела меня в то состояние ошеломления и эйфории, в котором пребывает оперный Евгений Онегин, когда захлебывается экстатическим "Сомненья нет - влюблен я!"
Недостаточно я покладиста для того, чтобы согласиться воспринимать балет Онегин отвлеченно от Онегина романа.
Потому считаю страшнейшим недостатком балета Онегин то, что почти весь материал в нем- это искусственные препятствия, напридуманные Джоном Кранко на пути к Александру Сергеевичу Пушкину.
Перед танцовщиками стоит дилемма: либо просто ограничиться следованию заветам Кранко и отвернуться от "нашего всего" (если речь идет о русских танцовщиках), либо продираться через ворох ереси, чтобы не стыдно было перед Пушкиным, его героями, что живее всех живых, и читающей частью публики.
Хотя относительно Ленского у меня огромные сомнения, реально ли облагородить кранковскую трактовку.
Мордобитие, вероятно, произвести достойно можно, если в артисте найдется достаточно внутренней культуры и нетерпимости к дурновкусию.
А вот дрыгающийся сэндвич из Ленского и двух сестер Лариных, который Кранко демонстрирует зрителю дважды в самые драматичные моменты, когда непоправимо ломаются судьбы героев (ссора на балу и перед дуэлью), это катастрофа хореографическая. Стало быть, чтобы зрителей не пробивало на хи-хи, необходимо изменить не пантомимный, а танцевальный кусок, забив на фонд. Что вряд ли возможно :((
Артем Овчаренко честно вызубрил предложенную Фондом трактовку, проявил понятную покладистость и не совершил никакого подвига, чтобы его Ленский выглядел кем-то иным, чем мелкотравчатым скандалистом.
В неуместной Баркароле был, как и Фогель, умилительно слащав, стало быть, досконально следовал заветам покойного мэтра.
Т.ч. вроде и придирок не заслуживает. Но и на похвалы тоже не наиграл.
Предсмертный монолог, единственный настоящий шанс произвести впечатление на зрителя, к сожалению, станцевал технически грязновато. Ну а эмоционально этот артист меня традиционно не трогает, потому все страдания перед дуэлью прошли мимо меня.
Вообще, имхо, напрасно Овчаренко поставили в один спектакль с Гомесом: природная неброскость Артема превратилась в откровенную бледность рядом с пряным и сочным Марсело. В свою очередь бразилец рядом с малозаметным партнером местами резал глаз избыточной экзотичностью.
Недостаточная значительность Овчаренко и иноземное непонимание Гомесом истинной природы своего персонажа превратили сцену ссоры в фарс. Обижать этого Ленского, провинциальное простодушное дитя, было иррациональной жестокостью: как отнять у младенца пустышку.
Онегин, у Гомеса абсолютно зрелый мужчина, должен был сообразить, что его жаркие обжимания с местной веселушкой добром точно не кончатся. Тут не просто на дуэль вызовут - могут и жениться заставить!
Кристина Кретова Ольгой меня всем устроила. Хотя сам персонаж сделан Кранко без особых затей.
Лирический дуэт под Баркаролу хореографически абсолютно ущербное зрелище, в котором Ольге порадовать зрителя почти невозможно. Зато кокетничала с Онегиным-Гомесом Кретова мастерски: он чуть из платья ее не вытащил, ну а барышня явно только об этом и мечтала)
Затейливый вариант.
Да простит их Пушкин - не самое значительное попрание его текста.
Вернусь к Гомесу.
Признаться, надеялась, что любимая партнерша в частных уроках в обход всем фондам донесет до него истинный образ Онегина. Но не случилось... Марсело добросовестно следовал заветам Кранко. Хоть и попытался (из природной деликатности?) смягчить своего героя.
И я бы была рада и самомУ этому старанию иностранца, если б через несколько дней не увидела в записи Дэвида Холберга, американца, сделавшего своего Онегина изумительно тонко в обход Кранко, Андерсену, фонду...Стало быть, можно лучше.
Судя по "эталону" МакКи, Онегина кранковцы считают антигероем Пушкина. И другим велят.
Гомес, на мой вкус, не достаточно переосмыслил своего персонажа, но в отличие от отталкивающего МакКи, Марсело спасла природная харизма.
Его герой щеголял демоничностью самого шикарного толка, потому гипнотическая завороженность Татьяны этим невиданным роскошным созданием не вызывала никаких вопросов.
(Определенно, в Онегине Кранко есть что-то вампирское)) Мне, глядя на Гомеса, вспоминался Бандерас в Интервью с вампирами ;) )
Марсело не походил на того Онегина, какого я вычитываю в книге и какому я сопереживаю. Но Марсело явно вдохновлял на подвиги Диану, и за это я ему сердечно благодарна.
Вишневу я ждала Татьяной с надеждой и тревогой.
Вспоминала недавнее разочарование в ее Джульетте, излишне чувственной, опытной и претенциозной.
И столь же резко не принятую мной ноймайеровскую Маргариту Готье, в которой было слишком много притязаний на успех и этих маленьких ужимок...
Изучала ли Диана роман построчно, интуиция или жизненный опыт позволили ей прочувствовать Татьяну полностью, - но исповедальная искренность ее существования на сцене вызывала благоговение.
И, уверена, немалая заслуга в том, что Диана смогла полностью раскрыться в том спектакле, принадлежит ее партнеру, которому она доверяет как самой себе.
Я была готова к разочарованию - а получила восторг.
Каждый раз, видя Диану, я почти не дышала, боясь спугнуть чудо.
Хотя после первых двух актов меня не отпускала досадливая мысль, что на сцене было слишком мало Дианы и еще меньше Татьяны. Уж очень много у Кранко понаставлено мимо романа, настоящей Татьяны там почти и нет, ее надо высматривать, ловить редкие секунды, где балерина имеет возможность походить на пушкинскую героиню. И все равно по духу это была ОНА - та самая Татьяна.
Юность без умилительности, нежность без слащавости, уязвимость без выпрашивания жалости, гордость без картинности.
Вибрирующая от скрытого напряжения -и способная сама наградить покоем. Ищущая выхода из своего крохотного рутинного мирка - и сама могущая стать спасительной путеводной звездой. Отчаянно жаждущая ответов на внутренние вопросы - и сама превращающаяся в ответ на главные вопросы в жизни.
У Кранко в Татьяне нет такой глубины - но глубина есть у Пушкина. И она нашлось у Дианы.
Пусть Кранко и мешал ей всячески, ставя перед артисткой задачи, то и дело сбивающие ее с пути пушкинской Татьяны.
По ходу странного, красивого, но абсолютно неуместного дуэта-сна я досадовала на то, что Кранко лишил Татьяну монолога, который есть у Пушкина.
И у Чайковского, раз уж балет ближе к опере.
Полуэротический-полупоэтический дуэт, одна из двух главных ценностей данного балета, эффектен, но ассоциируется у меня с фривольными латиноамериканскими танцами и фигурным катанием. Естественно, мысли сами перемещаются из пушкинских времен в конец 20-го века.
Имхо, данный стилистический прокол порядком сбивает с настроя.
Марсело здесь был ошеломляюще эротичен и своим телом вытворял примерно то, что когда-то Элвис выделывал своим бархатным баритоном))
Диана, явив безупречное чувство меры, пробалансировала на грани невинности и чувственности как истинная леди: даже в руках совершенно огненного партнера смешав коктейль из романтичности и сексуальности в оптимальной пропорции.
Отдельно отмечу, что Диана меня несказанно порадовала, когда в третьем действии в дуэте с Греминым не воспользовалась шансом побыть дивой на балу.
Хотя вообще-то дивой она быть любит и умеет, но ведь у Александра Сергеевича сказано "без притязаний на успех" и "всё тихо, просто было в ней" - и Вишнева со всем уважением последовала завету истинного автора и сделал акцент не на внешнюю светскость княгини Греминой, а на сдержанный магнетизм женщины, наделенной способностью дарить гармонию окружающим.
И главное мое восхищение Диана Вишнева заслужила в финале.
В эпизоде, способном оправдать существование этого балета. Если он станцован мощно, в отстранении от бытовой суетности. Так, как это сделала Диана.
Честно говоря, в дуэте я видела только ее. Марсело замечала краем глаза. Он был рядом с Дианой как самая надежная опора. Как безотказная страховка, с которой можно полностью отпустить себя. Он выступал в роли гигантского аккумулятора, придающего балерине невероятные силы. В отличие от мерзкого Онегина МакКи, Гомеса не выглядел антигероем истории. Он искренне убивался, каялся, молил...
Но для меня на огромной сцене Большого в тот момент существовала только героиня. Женщина, взвивающаяся от шока, неистовствующая при осознании, что когда-то давно влюбилась в саму любовь и долгие годы отождествляла это чувство с конкретным человеком. А на деле ее неудержимая, штормовая потребность отдавать душу превосходит возможности любого реального мужчины оценить дар и ответить равновелико.
В тот момент Диана была неизмеримо более значительна, чем мужчина рядом. И, как ни желала направить свой порыв на партнера, грандиозный выплеск ее внутренней энергии вывел историю за орбиту частного выяснения отношений между Онегиным и Татьяной.
Дианиными силами со сцены пропали мыло, клюква, все мелочи, быт, суета, Онегин, Кранко и в какой-то момент...сам роман.
Танцевали двое, но это был монолог!
Я получила больше, чем загадывала.
Последняя подножка Кранко Татьяне - демонстративное уничтожение письма и художественное выпроваживание Онегина восвояси.
Меня этот момент длиной в несколько секунд интересует до чрезвычайности. Это сложнейший тест.
Кранко сделал все, чтобы артистки в этот момент смотрелись кухонными скандалистками. Стоит замельтешить, стервозно разрывая злосчастную бумажку, неловко сунуть клочки растерянному кавалеру или слишком картинно ткнуть пальцем в никуда, и весь сногсшибательный эффект от драматичной финальной десятиминутки убивается враз.
Кажется, пока никто кроме Вишневой в Большом заключительную проверку не преодолел. Понятно, что у Дианы в отличие от остальных было время подобрать правильные штрихи к портрету своей сложной героини. Но, что-то мне подсказывает, и в будущем мало кто справится. Ведь опять надо быть выше идей режиссера.
Так или иначе, но завершающее препятствие Вишнева преодолела с блеском: рвала письмо "негромко", для себя, не для Онегина и не на публику, и акцент сделала не на изгоняющем жесте пальцем (она вообще скорее ладонь отставляла - куда благороднее смотрится), а на общем отстранении своей героини от партнера, сумев всем телом визуализировать невидимый барьер.
Всё, всё сделала идеально.
Как правило даже при большом восхищении артистом при просмотре у меня возникают мелкие пожелания что-то изменить в его игре или танце. Но в случае с Вишневой в Онегине у меня голова пошла кругом от ее безупречности.
Безупречности, которая, как я ни старалась высказать свой восторг, в сущности не описуема.
А изменить захотелось только материал, в котором она столь фантастически себя показала.
Но что есть то есть: Большой принес странную, бессмысленную жертву и одомашнил несуразного Онегина - но мы получили Дианино откровение.