Неизвестное дитя Гофмана
Мало кто знает, что, помимо "Щелкунчика", у Гофмана есть ещё одно детское произведение. Это сказка "Неизвестное дитя", написанная вскоре после "Щелкунчика".
"Неизвестное дитя" сейчас действительно практически неизвестно широкой публике по вполне понятным причинам. "Щелкунчик", ставший первым шедевром детской литературной классики, до сих пор поражает своей оригинальностью, загадочностью, свободным полётом фантазии. Вторая попытка Гофмана в этом направлении выглядит довольно искусственной, вторичной, и потому скучна: редкий современный ребёнок осилит её хотя бы до середины. Если её сегодня и продолжают переиздавать, то прицепом к "Щелкунчику".
Однако для взрослых "Неизвестное дитя" представляет интерес, поскольку позволяет увидеть отношение Гофмана к детству и его взгляд на воспитание и образование.
Что побудило Гофмана написать вторую детскую сказку? Можно предположить, что он хотел развить успех первой, однако "Щелкунчик" вовсе не имел безусловного успеха, напротив, его критиковали как слишком сложное для детей произведение. Сам Гофман позднее отразил это в "Серапионовых братьях", куда включил обе сказки:
"- Скажи, пожалуйста, любезный Лотар, - начал так Теодор, - каким образом назвал ты свою историю о Щелкунчике и мышином короле детской сказкой, тогда как дети, наверно, не в состоянии будут понять тех тонких нитей, которыми связаны ее совершенно самостоятельные части в одно целое. Они позабавятся разве только отдельными фактами.
...
...если ты вздумаешь напечатать твою сказку, то весьма и весьма многие очень неглупые люди, особенно мало знающие детей, будут непременно покачивать головой и назовут все, что ты написал, порядочным сумбуром, какой можно сочинить только в состоянии лихорадочного бреда, а никак не в здравом уме".
В ответ Лотар возражает и сообщает:
"Впрочем, я обещал моим маленьким судьям, детям моей сестры, написать к будущей елке новую сказку, в которой постараюсь поменьше улетать в фантастическую область, а, напротив, ближе применяться к требованиям и понятиям детей".
Сказка "Неизвестное дитя" действительно вышла "к следующей ёлке", в конце ноября 1817 г. ("Щелкунчик" был опубликован в середине декабря 1816).
В отличие от "Щелкунчика", как раз эта сказка, лишённая яркого конфликта и развития, распадается в восприятии ребёнка на ряд слабо связанных между собой сцен, которые не складываются в последовательный цельный сюжет. Это, в сущности, не волшебная сказка, а скорее романтический манифест в форме аллегорической истории. Если "Щелкунчик", как и созданная позднее кэрролловская "Алиса", возник спонтанно из рассказов, придуманных на ходу в общении с детьми, то "Неизвестное дитя" на первый взгляд напоминает характерные для того времени истории для детей, которые сочинялись взрослыми по схеме: берём воспитательную идею, которую надобно внушить детям (быть благоразумным, слушаться родителей, прилежно учиться и т. п.) и иллюстрируем её подходящими сценами и происшествиями, якобы случающимися с детьми, которые этой идее не следуют.
Однако идея Гофмана вызывающе нехарактерна для таких историй, да и сама история, стоит только начать в неё вглядываться, оказывается куда более сложной и глубокой.
В результате "Неизвестное дитя", задуманное как более приспособленное к детскому восприятию, чем "Щелкунчик", вышло куда менее пригодным для детского чтения. Впрочем, Серапионовы братья находят выход: "не следует называть обе сказки безусловно детскими, а лучше озаглавливать так: сказки для больших и маленьких детей", или "сказки для детей, которые не дети - таким путем весь свет будет удовлетворен и может думать о его книге, что ему будет угодно".
"Неизвестное дитя" сейчас действительно практически неизвестно широкой публике по вполне понятным причинам. "Щелкунчик", ставший первым шедевром детской литературной классики, до сих пор поражает своей оригинальностью, загадочностью, свободным полётом фантазии. Вторая попытка Гофмана в этом направлении выглядит довольно искусственной, вторичной, и потому скучна: редкий современный ребёнок осилит её хотя бы до середины. Если её сегодня и продолжают переиздавать, то прицепом к "Щелкунчику".
Однако для взрослых "Неизвестное дитя" представляет интерес, поскольку позволяет увидеть отношение Гофмана к детству и его взгляд на воспитание и образование.
Что побудило Гофмана написать вторую детскую сказку? Можно предположить, что он хотел развить успех первой, однако "Щелкунчик" вовсе не имел безусловного успеха, напротив, его критиковали как слишком сложное для детей произведение. Сам Гофман позднее отразил это в "Серапионовых братьях", куда включил обе сказки:
"- Скажи, пожалуйста, любезный Лотар, - начал так Теодор, - каким образом назвал ты свою историю о Щелкунчике и мышином короле детской сказкой, тогда как дети, наверно, не в состоянии будут понять тех тонких нитей, которыми связаны ее совершенно самостоятельные части в одно целое. Они позабавятся разве только отдельными фактами.
...
...если ты вздумаешь напечатать твою сказку, то весьма и весьма многие очень неглупые люди, особенно мало знающие детей, будут непременно покачивать головой и назовут все, что ты написал, порядочным сумбуром, какой можно сочинить только в состоянии лихорадочного бреда, а никак не в здравом уме".
В ответ Лотар возражает и сообщает:
"Впрочем, я обещал моим маленьким судьям, детям моей сестры, написать к будущей елке новую сказку, в которой постараюсь поменьше улетать в фантастическую область, а, напротив, ближе применяться к требованиям и понятиям детей".
Сказка "Неизвестное дитя" действительно вышла "к следующей ёлке", в конце ноября 1817 г. ("Щелкунчик" был опубликован в середине декабря 1816).
В отличие от "Щелкунчика", как раз эта сказка, лишённая яркого конфликта и развития, распадается в восприятии ребёнка на ряд слабо связанных между собой сцен, которые не складываются в последовательный цельный сюжет. Это, в сущности, не волшебная сказка, а скорее романтический манифест в форме аллегорической истории. Если "Щелкунчик", как и созданная позднее кэрролловская "Алиса", возник спонтанно из рассказов, придуманных на ходу в общении с детьми, то "Неизвестное дитя" на первый взгляд напоминает характерные для того времени истории для детей, которые сочинялись взрослыми по схеме: берём воспитательную идею, которую надобно внушить детям (быть благоразумным, слушаться родителей, прилежно учиться и т. п.) и иллюстрируем её подходящими сценами и происшествиями, якобы случающимися с детьми, которые этой идее не следуют.
Однако идея Гофмана вызывающе нехарактерна для таких историй, да и сама история, стоит только начать в неё вглядываться, оказывается куда более сложной и глубокой.
В результате "Неизвестное дитя", задуманное как более приспособленное к детскому восприятию, чем "Щелкунчик", вышло куда менее пригодным для детского чтения. Впрочем, Серапионовы братья находят выход: "не следует называть обе сказки безусловно детскими, а лучше озаглавливать так: сказки для больших и маленьких детей", или "сказки для детей, которые не дети - таким путем весь свет будет удовлетворен и может думать о его книге, что ему будет угодно".