Почему мы не европа
Вчера и сегодня был день рождения двух русских бородачей.
Что пишет по поводу второго Артем Рондарев:
Летов создал мерцающий язык, скажем так, претенциозного быта: то есть, с одной стороны, язык, в силу семантики и грамматики прямо соотнесенный с реальной жизнью, с другой же - наполненный даже не культурой, а тем, что называется notion культуры, впечатлением ее присутствия при, однако, явном недостатке прямых фактических подтверждений ее наличия... В этом смысле Летов, конечно же, - самый большой и необходимый наш рок-музыкант. Потому что вообще, строго говоря, настоящим большим художником является человек, способный дать голос какому-то определенному классу людей... Бывают, может быть, миссии у художников и выше, но вот эта - главная, ибо хорошее искусство для того и существует, чтобы люди не чувствовали свою немоту.
Думаю, это правда, только этих людей я бы назвал не классом - это целая страна. Та Латинская Америка, в которую переродилась Россия. Не голые негры с автоматом калашникова, не дальневосточные азиаты, прячущие средневековый общественный уклад за европейским фасадом, а те же европейцы, только коричневатые, латиносы. То, что казалось издали старинным европейским городом при ближайшем рассмотрение начинает расплываться в мареве боливийского солнца, в воздухе повеяло марихуаной и опасностью, послышалось пение. Магреализм.
Маркес сказал: США инвестируют в Латинскую Америку огромные деньги, но у них не получилось то, что мы сделали без единого цента. Мы меняем их язык, их музыку, их еду, их любовь, их образ мыслей. Мы влияем на Соединенные Штаты так, как они хотели бы влиять на нас.
Россия должна также влиять на мир, как Латинская Америка, а не гордиться созданием эрзацев культуры Америки Северной. Как работает тот же магический реализм? Он берет артефакты и идеи классической культуры - какие подберет, бессистемно, как это делал Летов, как делает кубинский рыбак, собирающий трофеи после кораблекрушения - и начинат ими играть. Но не так, как современное искусство европейского извода, где все встраивается в тупую идеологическую схему - нет, полуобразованный художник относится к своей добыче с пиететом, он берет ее как новую, словно никому до него не приходило в голову использовать этот артефакт (будь то Гомер, социальная сеть, Маркс, опера "Кармен", христианство, растафарианство, Арнольд Шварценеггер или что угодно). Из этой детской непосредственности рождается магическое преломление привычных смыслов.
Как и латиноамериканцы, мы, русские, бесконечно литературно одареннее, бесконечно музыкальнее англосаксов. Мы живем в некомфортных местах и условиях, но живем так, будто того не замечаем. Мы подлинно мультикультурны, и при этом совершенно гомогенны. Для Европы же сегодняшняя война на Украине - это как война в Техасе для Америки, еще не понимающей, какая махина растет по ту сторону Техаса. В общем, мы заслужили по крайней мере то господство, о котором говорил Маркес.
Так вот, Летов и Толстой. Первый, конечно, совершенно латиноамериканское явление - некий извод европейского панк-рока, превратившийся в что-то совсем другое, какой-то мессия с переломаными прикладом руками, услышав которого сходят с ума и бегут на баррикады местные подростки и отцы семейств, а незнающие язык интуристы недоуменно пожимают плечами. Толстой же к нам относится, как Сервантес - к боливийцам. Это не приговор, а наоборот - полубоги Сервантес и Толстой, они для всех, для русских с боливийцами в том числе.
Я читал "Детство. Отрочество. Юность" в 12 лет. Я увидел мальчика моего возраста, думающего все то же, что думал я: откуда берутся мысли, как мы умираем, что будет с миром, когда я умру, не есть ли вся реальность лишь мое воображение. Читая дальше, я уже знал, что буду думать, собственно, в отрочестве и юности, до каких рубежей веры и нигилизма дойду, как буду влюбляться и страдать, как пойму бессмысленность и неизбежность существования. Но вот проблема: графа Толстого не били дети в школе, на него не орали учителя, его не пытались призвать в армию, не грабили на улицах, он не работал грузчиком, не употреблял наркотиков, не жил на улицах, не считал копейки, не бывал оскорблен и не терпел издевательств, не попадал в полицию, не ходил в контору с девяти до шести, не селился в коммуналку, не... Ему было легко со своей правдой. А я знал то же, что и он, и не мог это унести на себе.
С Летовым это все было, и было гораздо хуже. Поэтому, когда я понял, что не выживу в мире с Толстым подмышкой, я знал, кто на моей стороне, куда примкнуть. И ушел в Латинскую Америку.
Так и выходит - один бородач для индивида, а другой - для народа. А без нашего народа нас нет.
Что пишет по поводу второго Артем Рондарев:
Летов создал мерцающий язык, скажем так, претенциозного быта: то есть, с одной стороны, язык, в силу семантики и грамматики прямо соотнесенный с реальной жизнью, с другой же - наполненный даже не культурой, а тем, что называется notion культуры, впечатлением ее присутствия при, однако, явном недостатке прямых фактических подтверждений ее наличия... В этом смысле Летов, конечно же, - самый большой и необходимый наш рок-музыкант. Потому что вообще, строго говоря, настоящим большим художником является человек, способный дать голос какому-то определенному классу людей... Бывают, может быть, миссии у художников и выше, но вот эта - главная, ибо хорошее искусство для того и существует, чтобы люди не чувствовали свою немоту.
Думаю, это правда, только этих людей я бы назвал не классом - это целая страна. Та Латинская Америка, в которую переродилась Россия. Не голые негры с автоматом калашникова, не дальневосточные азиаты, прячущие средневековый общественный уклад за европейским фасадом, а те же европейцы, только коричневатые, латиносы. То, что казалось издали старинным европейским городом при ближайшем рассмотрение начинает расплываться в мареве боливийского солнца, в воздухе повеяло марихуаной и опасностью, послышалось пение. Магреализм.
Маркес сказал: США инвестируют в Латинскую Америку огромные деньги, но у них не получилось то, что мы сделали без единого цента. Мы меняем их язык, их музыку, их еду, их любовь, их образ мыслей. Мы влияем на Соединенные Штаты так, как они хотели бы влиять на нас.
Россия должна также влиять на мир, как Латинская Америка, а не гордиться созданием эрзацев культуры Америки Северной. Как работает тот же магический реализм? Он берет артефакты и идеи классической культуры - какие подберет, бессистемно, как это делал Летов, как делает кубинский рыбак, собирающий трофеи после кораблекрушения - и начинат ими играть. Но не так, как современное искусство европейского извода, где все встраивается в тупую идеологическую схему - нет, полуобразованный художник относится к своей добыче с пиететом, он берет ее как новую, словно никому до него не приходило в голову использовать этот артефакт (будь то Гомер, социальная сеть, Маркс, опера "Кармен", христианство, растафарианство, Арнольд Шварценеггер или что угодно). Из этой детской непосредственности рождается магическое преломление привычных смыслов.
Как и латиноамериканцы, мы, русские, бесконечно литературно одареннее, бесконечно музыкальнее англосаксов. Мы живем в некомфортных местах и условиях, но живем так, будто того не замечаем. Мы подлинно мультикультурны, и при этом совершенно гомогенны. Для Европы же сегодняшняя война на Украине - это как война в Техасе для Америки, еще не понимающей, какая махина растет по ту сторону Техаса. В общем, мы заслужили по крайней мере то господство, о котором говорил Маркес.
Так вот, Летов и Толстой. Первый, конечно, совершенно латиноамериканское явление - некий извод европейского панк-рока, превратившийся в что-то совсем другое, какой-то мессия с переломаными прикладом руками, услышав которого сходят с ума и бегут на баррикады местные подростки и отцы семейств, а незнающие язык интуристы недоуменно пожимают плечами. Толстой же к нам относится, как Сервантес - к боливийцам. Это не приговор, а наоборот - полубоги Сервантес и Толстой, они для всех, для русских с боливийцами в том числе.
Я читал "Детство. Отрочество. Юность" в 12 лет. Я увидел мальчика моего возраста, думающего все то же, что думал я: откуда берутся мысли, как мы умираем, что будет с миром, когда я умру, не есть ли вся реальность лишь мое воображение. Читая дальше, я уже знал, что буду думать, собственно, в отрочестве и юности, до каких рубежей веры и нигилизма дойду, как буду влюбляться и страдать, как пойму бессмысленность и неизбежность существования. Но вот проблема: графа Толстого не били дети в школе, на него не орали учителя, его не пытались призвать в армию, не грабили на улицах, он не работал грузчиком, не употреблял наркотиков, не жил на улицах, не считал копейки, не бывал оскорблен и не терпел издевательств, не попадал в полицию, не ходил в контору с девяти до шести, не селился в коммуналку, не... Ему было легко со своей правдой. А я знал то же, что и он, и не мог это унести на себе.
С Летовым это все было, и было гораздо хуже. Поэтому, когда я понял, что не выживу в мире с Толстым подмышкой, я знал, кто на моей стороне, куда примкнуть. И ушел в Латинскую Америку.
Так и выходит - один бородач для индивида, а другой - для народа. А без нашего народа нас нет.
Click to view