Незлим тихим словом (Часть Вторая)
Часть 2
Грешно смеяться над больными людьми
«Раз, знаете, летом выхожу я часа в три ночи вдохнуть свежего воздуха. Только вдруг слышу пение. - Надел я шашку, взял с собой дежурного, да и пошел по направлению к офицерскому флигелю, откуда неслись голоса. - И что же, вы думаете, вижу? Четверо несут на плечах дверь, снятую с петлей, на которой лежат два человека, покрытые шинелью, а остальные идут по сторонам и поют: «Святый Боже, Святый крепкий!» - точно хоронят кого. - Что это вы, господа, делаете? - спрашиваю их. - Да, вот, говорят, гулянка у нас была, на которой двое наших, Тарас да поручик Б., легли костьми, - ну, вот, мы их и разносим по домам»… (Из воспоминаний капитана Косарева, ротного командира отданного в солдаты Шевченко).
В этом малозначительном эпизоде, как в хрустальной рюмочке отразилась судьба Тараса Шевченко - человека-украинца и поэта-диссидента. Любимчик столичных и региональных элит. Предатель, несший заслуженную кару, из Академии художеств угодив в солдаты. Алкоголик, конечно.
Тут было б соблазнительно алкоголизмом все и объяснить. И ведь объясняли, как вы помните. «Стихи свои Шевченко писал в состоянии опьянения, не имея никаких дерзких замыслов…» - это его оправдывал камрад по Кирилло-Мефодиевскому обществу укронаци. «Не писать було б поганих вiршiв та не впиваться почасту горiлочкою», - это он сам, то ли каясь, то ли ерничая.
У алкоголика своя реальность. Сугубо параллельная, со смещенными ценностными ориентирами. Все в ней подвижно, и раскаяние с пьяными слезами тут же сменяется самолюбованием. «Вставши, витягав з колодізя відро свіжої води, вмивався нею, молився Богу, випивав до чаю чарку горілки і заїдав її пшоном», - так любовно он описывает страницы своей тяжелой жизни. Чарка по-нашему - сто грамм. Точнее, 123 грамма. Утром выпил ссыльный - весь день свободен.
А к вечеру вот уже что… «Зарившись по саму шию в пісок, не хотів звідтіль вилазити, благаючи, щоб його не займали і лишили ночувати на лугу, бо там йому так гарно». (Из воспоминаний современника о знаменитом земляке и его знаменитом пьянстве).
При росте в 164 сантиметра много ли ему было надо? Да и помер Тарас раньше срока не от бесчеловечности царского режима, а от водки.
Но кто не грешен - пусть кинет в пьяненького национального гения Украины камень. У нас тут не лечебно-трудовой профилакторий, чтобы объяснять все расстройством психики на почве алкоголизма. Я не буду ничего объяснять, просто расскажу, как было.
Засушенный опенок его судьбы
В Малороссии родилась
И воспитана была.
Отца-матери лишилась,
Сиротою век жила.
И в бардели очутилась,
На смитныку умерла.
Эта народная песня собственноручно была записана Шевченко и найдена в его бумагах. Так как язык здесь откровенно великорусский, песенка не попала в «Кобзарь».
С произведениями украинского народного творчества он поступал более вольно. Исследователи обнаруживают в его творениях народные песни - иногда целиком, иногда в сокращенном или переделанном виде. В «Гайдамаках» и в «Невольнике» есть украинская народная дума о буре на Черном море. Свадебные песни - в «Гайдамаках».
Мещанский жестокий романс вставлять он к себе не собирался, однако что-то родственное почуял Тарас в украинке из «бардели», записал… Живи он сейчас - нашел бы «родственниц» и на Ленинградке, и на Ярославке.
Впрочем, это лирическое отступление. Обещаны же были факты. Но зачем трудиться что-то компоновать-излагать - да еще с опасностью быть обвиненным в предвзятости? Ведь есть достаточно известные сегодня воспоминания старинного знакомого Шевченко - Петра Мартоса.
«В конце 1837-го, или в начале 1838-го года, какой-то генерал заказал Шевченко свой портрет масляными красками. - Портрет вышел очень хорош и, главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив; художник, в изображении, нисколько не польстил. - Это ли, или генералу не хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет - Шевченко, закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею полотенце и добавив к этому бритвенные принадлежности, отдал портрет в цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя - и вот возгорелся генеральский гнев, который надобно было утолить, во что бы ни стало… Узнавши, кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в Петербурге, с предложением - купить у него крестьянина. Пока они торговались. Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя - спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот Императрице Александре Федоровне. - Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко.
В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченко Императрица требовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими лицами Императорской фамилии. - Энгельгардту внесены были деньги за Шевченко». («Вестник Юго-Западной и Западной России», Киев, 1863).
Благодаря заступничеству питерской интеллигенции был спасен талантливый крепостной художник - эту версию излагал советский школьный учебник. Начитанные люди, знавшие шевченковские тексты пошире школьной программы, еще тогда недоумевали - за что ж он так не любит москалей (они же - питерцы), если тогда они его взяли - и спасли?
Но, оказывается, сюжет еще круче. Участие в его судьбе приняла, прежде всего, Александра Федоровна, которой он вскоре отплатил по полной.
Талантливый киевский писатель Олесь Бузина (не называю его украинским, потому что он считает себя одновременно и русским… И одинаково увлекательно пишет на двух языках, справедливо полагая, что язык это один - как и народ)… Так вот Бузина излагает обстоятельства освобождения Тараса следующим образом: «Богу было угодно выкупить шустрого мальчонку из крепостного состояния. Причем, частично за деньги царской фамилии, о чем почему-то забывают. Между тем, 14 апреля 1839 года в Царском селе (том самом, где и пушкинский Лицей!) произошло это замечательное событие. Имеется и соответствующее свидетельство в камер-фурьерском журнале - дневнике, описывающем каждый день императорской семьи. Императрица потратила на лотерею четыреста рублей, наследник престола Александр Николаевич (тот самый, который, став царем, потом освободит и всех мужиков в империи) и великая княгиня Елена Павловна - по триста. Остальные тысячу четыреста доплатили гости. И уже через восемь дней полковник в отставке Павел Энгельгардт документально засвидетельствовал, что дает свободу своему крепостному».
А дальше был «Сон».
Когда царская охранка разгромила просветительское Кирилло-Мефодиевское общество - читай: силы правопорядка нанесли решительный удар по поднимающим голову укронаци XIX века - будущему замечательному русскому историку Н.И. Костомарову пришлось отвечать на неудобные вопросы.
«Для чего вы хранили у себя написанные на нескольких листочках стихотворения возмутительного содержания, даже «Сон», сочинение Шевченки, исполненное самых наглых и дерзких описаний высочайшего дома, равно две книги, печатную и рукописную, сочинений того же Шевченки, исполненные подобных мыслей?
Кто переписывал и иллюстрировал означенную рукописную книгу?»
Сохранился протокол.
Это потом Костомаров перевоспитался в саратовской ссылке и стал профессором истории Петербургского университета. Но профессор - другая песня, пришелся он к слову просто, чтобы показать, что и у Шевченко сохранялись все шансы приносить своей стране, Российской Империи, пользу - когда-нибудь в будущем.
Пока же была поэма «Сон» и попытка как-то нагадить императорской фамилии и лично собственной спасительнице Александре Федоровне.
Цариця-небога,
Мов опеньок засушений,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешне
Хита головою.
Так оце-то та богиня!
Лишенько з тобою.
А я, дурний, не бачивши
Тебе, цяце, й разу,
Та й повірив тупорилим
Твоїм віршемазам.
Ото дурний! а ще й битий,
На квиток повірив
Москалеві; от і читай,
І йми ти їм віри!
...
А диво-цариця,
Мов та чапля меж птахами,
Скаче, бадьориться.
Может, вы с непривычки чего-то (или ничего) не разобрали, а вот Николаю I каждое слово тут было ясно. Он быстро и с явным удовольствием пробегал глазами эту поэму Шевченко, доставленную Третьим отделением. По свидетельству Белинского, «читая пасквиль на себя, государь хохотал». Но Николай Павлович буквально рассвирепел, дойдя до приведенного выше описания своей супруги. «Допустим, он имел причины быть недовольным мною, но ее же за что?» - сказал государь.
Царь разбирал рукописный украинский текст как русский или французский печатный. Что-то не думаю, что он догадывался о существовании какого-то особого украинского языка…
А вам разобрать глумливое описание поможет комментарий (для того он и дается!) в современной украинской книге творений Тараса Шевченко:
«Цариця-небога, Мов опеньок засушений... Хита головою. - Шаржований і водночас безжалісно точний портрет дружини Миколи I імператриці Олександри Федорівни (1798 - 1860), яку Шевченкові, можливо, доводилося бачити в Петербурзі та чути про неї розповіді К.П. Брюллова. Не виключено, що на цих рядках позначився опис імператриці в книжці де Кюстіна: «Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя иногда трясти головой» (Де Кюстин. Николаевская Россия. - М., 1930. - С. 83), що, на думку автора, було наслідком переляку, викликаного повстанням 14 грудня 1825 р. У 1860 р. Шевченко відгукнувся на її смерть віршами «Хоча лежачого й не б’ють...» та «О люди! люди небораки!..».
То есть и на закате жизни нацгений бил лежачего-лежачую. В точном соответствии с подлым каноном «библии» всех русофобов - кустиновской «Россией в 1839 году». А тогда по велению «Миколи I» ему побрили лоб и отправили в солдаты.
Белинский-украинский
Кстати, поигравшись с этнографической диковиной - доведенным до печати текстом на малороссийском наречии, - культурная публика того времени наигралась и начала к ней охладевать. То ли тогдашняя мода на этно спала, отшумев, то ли творцы этих текстов не дотягивали до изысканных вкусов света.
Тарас был современником великого русского литературного критика Виссариона Белинского. Сегодняшний литературный критик Михаил Назаренко заботливо подобрал цитаты из рецензий Белинского - год за годом. Украинский литератор (в отличие от Бузины он страдает «самостийностью») считает, что доказал: «неистовый Виссарион» постепенно «зверел» по отношению к украинской литературе.
Правильнее, все-таки - прозревал.
1835. Малороссийский язык «совершенно недоступен для нас, москалей, и потому лишает возможности оценить... по достоинству» книги, которые на нем пишутся.
1838. По поводу перевода одной повести на великорусский язык: «Так-то лучше: а то мы, москали, немного горды, а еще более того ленивы, чтобы принуждать себя к пониманию красот малороссийского наречия, если дело идет не о народной поэзии. Ведь Гоголь умеет же рисовать нам малороссиян русским языком? Уверяем почтенного Грицьку Основьяненка, что если бы он написал свои прекрасные повести по-русски, то, несмотря на мудреную для выговора фамилию своего автора, они доставили бы ему гораздо большую известность, нежели какою он пользуется на Руси, пиша по-малорусски».
1841. «Хороша литература, которая только и дышит, что простоватостию крестьянского языка и дубоватостию крестьянского ума!»
«Еще менее понимаем вашу охоту писать для публики, которая совсем не читает книг, потому что едва ли знает грамоте. Что касается до нас, москалей, мы, верно, уже не будем для ваших сочинений учиться языку, на котором говорят только в провинции, и изучать литературу, которой нет на свете».
«Литературным языком малороссиян должен быть язык их образованного общества - язык русский. Если в Малороссии и может явиться великий поэт, то не иначе, как под условием, чтоб он был русским поэтом, сыном России, горячо принимающим к сердцу ее интересы...»
1843. «История Малороссии есть не более, как эпизод из царствования царя Алексея Михайловича... Слившись навеки с единокровною ей Россиею, Малороссия отворила к себе дверь цивилизации, просвещению, искусству, науке, от которых дотоле непреодолимою оградою разлучал ее полудикий быт ее».
1844. «Непонятная прихоть нескольких литераторов, желавших пощеголять своим родным наречием».
Последнее - в том числе и по поводу выхода шевченковских «Гайдамаків». Что-то подсказывает, что великому критику эта прихоть тогда уже была понятна…
Та не з москалями
Белинский как-то не стесняется обзываться москалем, попутно обзывая москалями и всех своих читателей-поклонников. Вероятно, они тоже не особо переживали по поэтому поводу: ну москали - и москали, так нас малороссы зовут.
Согласие русских на это имя достаточно важно для понимания того, что на самом деле пишет Шевченко.
Кохайтеся, чорнобриві,
Та не з москалями,
Бо москалі - чужі люде,
Роблять лихо з вами.
Москаль любить жартуючи,
Жартуючи кине;
Піде в свою Московщину,
А дівчина гине...
«Москали - чужие люди», - так прямо и написано в одном из самых известных его произведений.
Не поверите: если в эти слова ткнуть носом сегодняшнего поклонника творчества Тараса Григорьевича Шевченко, он ответит в том смысле, что москалями просто называли… солдат. И значит, никакой такой особой русофобии в творчестве нацгения укронаци нету.
А что есть - в следующий раз.
Андрей НАЗАРОВ
ХОЛСТОМЕР