Давайте договоримся о дефинициях
Часто во время спора один из его участников предлагает: «Давайте договоримся о дефинициях». Безусловно, это приём и имеет он своей целью получить заведомое превосходство в споре, ибо тот, кто вводит базовые понятия, определяет отправную точку исследования (или спора). Кроме того, как говорит Э. Гуссерль в своих «Пролегоменах»: «действительный процесс познания совершается в обосновании» - в обосновании, то есть том или ином методически корректном сведении к основам.Таким образом выбор исходных дефиниций существенно предопределяет пути исследования, а значит и его результаты. Отметим, что показанное единство исходных понятий и хода самого исследования обыкновенно называют дискурсом.
Проблема исходных дефиниций имеет и более глубокие корни, она никак не сводится к приёму в споре. Дело в том, что совершенно не очевидно, что эти самые дефиниции исходно предлежат перед спорщиками (равно как и исследователями). Любое исследование (особенно фундаментальное) всегда сталкивается с проблемой терминологии и языка вообще. Так, Гуссерль пишет в своих «Пролегоменах», что «важным предварительным требованием [любого исследования] является соразмерный способ выражения мыслей посредством ясно различимых и недвусмысленных знаков», - то есть языка. Гуссерль указывает на извечную проблему, стоящую перед исследователем, - проблему «эквивокаций», то есть двусмысленностей, неизбежно заложенных в обыденных терминах.
Однако проблема языка исследования не ограничивается двусмысленностью или размытостью обыденных слов. Как показывает Гуссерль, часто в исследовании дефиниции возникают лишь на зрелом этапе его развёртывания и это не какая-то блажь, а методологическая, принципиальная необходимость: «Основным философским понятиям невозможно давать фиксированные дефиниции через твердые и подлежащие немедленной идентификации на основе непосредственно доступных созерцаний понятия и, напротив, окончательному прояснению и определению таковых обычно обязаны предшествовать долгие изыскания».
Гуссерль предлагает решать проблему прояснения терминологии так: «нередко становится неизбежным комбинированный способ изъяснения, когда в ряд ставится несколько выражений обыденной речи примерно с одинаковым смыслом, одно из которых выбрано как термин».
Тяга к заведомому определению дефиниций, видимо, заимствована из математики с её аксиомами, однако, как пишет Гуссерль, «в философии невозможно определять так, как в математике; любое подражание математическим приемам в этом отношении не только бесплодно, но и превратно и влечет за собой лишь самые вредные последствия». Думаем, все понимают, что вышесказанное относится не только к философии, но и к любому исследованию вообще и даже к спору.
Труды Гуссерля являются яркой иллюстрации исповедуемого им подхода. Напомним, что именно Гуссерль является создателем феноменологии (некоторые прояснения, что такое феноменология можно найти здесь). На рубеже веков - в1900/1901 годах он создаёт фундаментальный труд - «Логические исследования», который и стал прорывом в новую область знания. Труд состоял из двух частей. И основные термины феноменологии были разработаны только во второй части. Более того, привычные наименования они получили только через 10 лет в следующей фундаментальной работе Гуссерля «Идеи I». Вместо самого титульного термина феноменология Гусерль по-началу использовал другой - «дескриптивная психология», термин, введённый учителем Гуссерля Францем Брентано.
Подчеркнём, что мы выбрали высказывания именно Гуссерля в качестве примера неправомочности заведомого введения базовых дефиниций далеко не случайно. Дело в том, что именно феноменология выступила с весьма содержательной критикой научной методологии. Феноменология возникла как попытка ответа на кризис наук, ставший явным к началу XX века. Этот кризис М. Хайдеггер в своих «Пролегоменах» определяет так: «Кризис в самих науках, и он состоит в том, что стало проблематичным базовое отношение отдельных наук к тем вещам, к которым обращены их вопросы. Исходное отношение к вещам стало шатким, и возникло стремление к предварительному осмыслению их базовой структуры, то есть стремление устранить шаткость основных понятий той или иной науки, или придать им устойчивость на основе изначального знания вещей». Отсюда и возник лозунг феноменологии: «Назад к вещам!», который следует в первом приближении понимать так: «привести самые вещи - прежде, чем они будут скрыты определёнными научными вопросами, - к данности в изначальном опыте».
Однако не только Гуссерль и Хайдеггер указывали на преимущественную невозможность заведомо определить дефиниции. Как быть, если базовая категория исследования не является понятием в строгом смысле слова? С такой проблемой столкнулся, например, М. Вебер при написании своей знаменитой работы «Протестантская этика и дух капитализма». В самом заглавии уже указан термин, который вызвал у него сложности и вынудил создать совершенно особую методологию, в рамках которой разрабатывалась заявленная тема книги: проблема духа капитализма. Вебер сам об этом пишет в начале работы: «Поскольку подобное историческое понятие [имеется в ввиду - дух; Вебер называет дух понятием, но то, как он его определяет, показывает, что он им как раз таки не является] соотносится с явлением, значимым в своей индивидуальной особенности, оно не может быть определено по принципу «genus proximum, differentia specifica» , то есть вычленено; оно должно быть постепенно скомпоновано из отдельных составных частей, взятых из исторической действительности. Полное теоретическое определение нашего объекта будет поэтому дано не в начале, а в конце нашего исследования».
Сказанного, мы думаем вполне достаточно, чтобы существенно проблематизировать постоянные настойчивые требования в спорах заранее определиться с дефинициями.
В заключение отметим, что само это требование подразумевает классическую беседу: задание дискурса, разработку темы. А кто сказал, что в современном мире она (беседа) вообще возможна? Постмодернисты, давно провозгласившие замену прежних устойчивых коммуникаций «играми языка», во многом правы: слова действительно оторваны от реальности, коннотат от денотата. А раз так, то все слова (включая понятия) - становятся заведомо нестабильны. А беседа превращается в боевые действия, в игру языка, где все слова заведомо многозначны, а дискурс нестабилен - возникает бесконечная чехарда по руинам множества дискурсов, где переход от одного из них к другому сугубо произволен. Всё это служит лишь одной цели - победить в споре любой ценой, при этом вопрос истины не только не ставится, но агрессивно отрицается спорщиками.