Теория и игра Дуэнде
Дуэнде - сопричастное Смерти и Бездне начало. Его приход сталкивает человека с тщетой жизни, которой нет утешения. Дуэнде наносит рану, которую невозможно излечить. Однако, попытка такого излечения, вопреки очевидной её тщетности, как раз и способна стать подлинно Великим искусством.
В предыдущей статье мы постарались понять, что же имеет ввиду Борис Пастернак в одном известном своём стихотворении. В нём поэт пишет: «Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлёт раба, И тут кончается искусство И дышат почва и судьба». В статье мы установили, что Искусство соответствует области Сверх-Я (в фрейдистской концепции), Почва - области бессознательного, а Судьба - Сверхсознанию, Атману или, как говорит Сергей Кургинян в своём одноимённом цикле статей, «Четвёртому этажу».
Для пущей доказательности наших построений, а также в целях углубления как самих этих классических психоаналитических понятий, так и связей между ними, мы рассмотрим в данной статье другой пример того же самого - дополнения фрейдистской модели архитектоники человеческой личности, состоящей из Оно (подсознание), Я и Сверх-Я, ещё одной областью, возвышающейся НАД Сверх-Я, - Сверхсознанием. Для этого мы обратимся к великому испанскому поэту, жившему в XX веке, Федерико Гарсии Лорке.
Гарсиа Лорка в своём эссе «Теория и игра дуэнде» говорит о чём-то по смыслу очень близком к понятию Почвы у Пастернака - у Лорки это Дуэнде. Мы предлагаем читателю прежде, чем ознакомиться с нашими рассуждениями о роли Дуэнде в человеческой Вселенной, прочитать аутентичный текст Лорки, обладающий той яркостью и убедительностью, которую может сообщить только гений.
В своём эссе Лорка начинает знакомство с Дуэнде, обращаясь к музыке. Он говорит, что в ней порой встречаются «чёрные звуки», которые суть проявление Дуэнде: «Эти черные звуки - тайна, корни, вросшие в топь, про которую все мы знаем, о которой ничего не ведаем, но из которой приходит к нам главное в искусстве».
Эдвард Мунк
Как мы видим, Дуэнде - это какая-то творческая сила, находящаяся в глубине человеческого естества («корни вросшие в топь») - в тайных кавернах этой самой Почвы, о которой говорит Пастернак. Дуэнде - это особая, «таинственная сила, которую все чувствуют и ни один философ не объяснит», из которой «приходит к нам главное в искусстве». Без неё искусство высыхает, становится голой формой. При этом, как подчёркивает Лорка, Дуэнде само по себе искусством не является: «[Это] не форма, а ее нерв, чистая музыка - бесплотность, рожденная реять».
Лорка противопоставляет Дуэнде двум сущностям - Ангелу и Музе. Ангелу он даёт следующее описание: «Ангел озаряет, но сам он высоко над человеком, он осеняет его благодатью, и человек, не зная мучительных усилий, творит, любит, танцует».
О музе Лорка пишет: «Муза ценит рассудок, колонны и коварный привкус лавров, а рассудок часто враг поэзии». Таким образом, Муза связана с рациональной составляющей искусства.
«Ангел и Муза нисходят» к человеку свыше, принося свои дары. Однако, соединяясь с ними, человек теряет свободу творческого акта: «[Ангелу] тщетно противиться, ибо его стальные крылья вздымают ветер призвания <....> Муза диктует, а случается, и нашептывает». При этом эти сущности приносят человеку разные дары, что говорит о том что между ними существуют различия, и они не могут быть сведены к какой-то одной сущности: «Ангел дарует свет, муза - склад <...> Золотой лист или складку туники в лавровой своей рощице поэт берет за образец». Согласитесь, необходимость действовать по образцу крайне сужает свободу творческого акта.
Музе соответствует рациональное классическое искусство светской эпохи, построенное на апологетике норм, то есть Формы. В качестве страны, чьё искусство создаётся под «нашёптывания» Музы, Лорка приводит Германию.
Ангел соответствует творческому прозрению, которое, по Лорке, само по себе - без борьбы с Дуэнде - не способно поднять человека на высоту совершенства. Ангелу соответствует в наибольшей степени итальянское искусство, берущее начало в католической религии, которая потеряло тот источник силы, которым обладает Дуэнде. Лорка пишет: «Дуэнде, ангел и муза есть в любом искусстве и в любой стране. Но если в Германии, почти неизменно, царит муза, в Италии - ангел, то дуэнде бессменно правит Испанией».
В отличие от ангела и музы, Дуэнде не «нисходит», «его надо будить самому, в тайниках крови». Апелляция к тайникам крови подтверждает наше предположение о том, что Дуэнде обитает в какой-то труднодоступной области Почвы. Оно закрепляется указанием Лорки на то, что Дуэнде - это «дух земли, тот самый, что завладел сердцем Ницше», тот самый - добавляем мы, - который явился к Фаусту, и вида которого тот не выдержал, - в отличие от вида Мефистофеля. Таким образом, Дуэнде также не является дьяволом или его порождением. На это указывает и Лорка: «не путайте его с католическим дьяволом, бестолковым пакостником, который в собачьем облике пробирается в монастыри».
Лорка подчёркивает, что Дуэнде не имеет ничего общего ни с ангелом, ни с музой: «Но прежде [чем обратиться к Дуэнде, необходимо] отстранить ангела, отшвырнуть музу и не трепетать перед фиалковой поэзией восемнадцатого века и монументом телескопа, где за стеклами дышит на ладан истощенная правилами муза».
По Лорке совершенства нельзя достигнуть, следуя предписанному канону (Музе) или путём неожиданного озарения, даруемого Ангелом, - оно достигается только в борьбе с Дуэнде: «Каждый человек, каждый художник (будь то Ницше или Сезанн) одолевает новую ступеньку совершенства в единоборстве с дуэнде. Не с ангелом, как нас учили, и не с музой, а с дуэнде».
Поль Сезанн
Дуэнде не нашёптывает и не озаряет, его можно только позвать на битву: «Дуэнде - это мощь, а не труд, битва, а не мысль». К качестве яркого примера поединка с Дуэнде Лорка приводит корриду: «Дуэнде правит и литургией корриды, этой подлинно религиозной драмой, где, так же как и в мессе, благословляют и приносят жертвы. <....> Если тореро одержим дуэнде, он дает зрителям урок пифагорейской гармонии, заставляя забыть, что сам он ежесекундно бросает сердце на рога. <...> Вся мощь античного демона влилась в это свидетельство культуры и чуткости нашего народа, в это безупречное празднество, возносящее человека к вершинам его ярости, гнева и плача».
Пути к Дуэнде неизвестны: «Путей к дуэнде нет ни на одной карте и ни в одном уставе». Дуэнде не только не является Формой, его пришествие знаменуется её сломом: «Приближение дуэнде знаменует ломку канона <...> Дуэнде, как звенящие стеклом тропики, сжигает кровь, иссушает, сметает уютную, затверженную геометрию, ломает стиль». В борьбе с Дуэнде человек в «дотла выжженную форму вливает свою кровь и жизнь». Приближение Дуэнде «подобно чуду и будит почти религиозный восторг».
Схватку с Дуэнде нельзя скопировать или подделать. Дуэнде невозможно изобразить или воспроизвести по какому-то заранее данному образцу: «Лишь к одному дуэнде неспособен, и это надо подчеркнуть, - к повторению. Дуэнде не повторяется, как облик штормового моря».
Откуда же берётся таинственная сила Дуэнде, которой нет ни у Ангела, ни у Музы? - из сопричастности тайникам крови и близости к смерти: «Дуэнде не появится, пока не почует смерть, пока не переступит ее порог. <....> Мыслью, звуком и пластикой Дуэнде выверяет край бездны в честной схватке с художником. <...> Дуэнде влечет бездна, разверстая рапа, влечет туда, где формы плавятся в усилии, перерастающем их очертания».
В отличие от Дуэнде Ангел и Муза сторонятся смерти, и в этом источник их бессилия, всё более очевидного в наши дни: «Завидев смерть, муза запирает дверь, воздвигает цоколь, водружает урну и, начертав восковой рукой эпитафию, тут же снова принимается теребить свои лавры в беззвучном промежутке двух ветров. Ангел, завидев смерть, медленно кружит в вышине и ткет из ледяных и лилейных слез элегию. Но не дай бог ангелу увидать на своем розовом колене хотя бы крохотного паучка!» Оказавшись на краю Бездны «Ангел и Муза убегают, прихватив компас и скрипку».
Дуэнде - сопричастное Смерти и Бездне начало. Его приход сталкивает человека с тщетой жизни, которой нет утешения: «[Дуэнде] не переступит порог, пока не уверится, что всколыхнет те наши струны, которым нет утешения и не будет». Приходя, Дуэнде наносит рану, которую невозможно излечить. Однако, попытка такого излечения, вопреки очевидной её тщетности, как раз и способна стать подлинно Великим искусством: «Дуэнде - ранит, и врачеванию этой вечно разверстой раны обязано все первозданное и непредсказуемое в творениях человека».
Винсент Ван Гог
Такая разверстая рана - живой нерв корриды: «В испанском танце и в бое быков не ищут развлечения: сама жизнь играет трагедию, поставленную дуэнде, и ранит в самое сердце, пока он строит лестницу для бегства от мира».
Необходимо подчеркнуть, что говоря о Дуэнде, Лорка полностью переворачивает классические представления о творческом акте- он утверждает, что человек творит не под нашёптывания Музы, которая приходит к художнику, и не через прозрение, обращаясь к Богу. Творчество - это борьба с огромной, опасной смертоносной силой, вполне вероятный исход которой - смерть храбреца, отважившегося вызвать Дуэнде на поединок. Однако, только в борьбе - не на жизнь, а на смерть, - в столкновении с Бездной, человек способен добиться подлинно Великого.
Разницу между искусством с Дуэнде и искусством без него Лорка раскрывает на примере талантливой андалузской певицы Пасторы Павон, которая приехала в свой родной город Кадис, окрылённая славой и успехом Парижа. Она хотела спеть для своих земляков и их одобрение было для неё важнее, чем чьё-либо. «Она играла своим темным голосом, мшистым, мерцающим, плавким, как олово, кутала его прядями волос, купала в мансанилье, заводила в дальние глухие дебри», - пишет о её выступлении Лорка, подчёркивая виртуозность её искусства. Однако, кончила она петь в полном молчании, лишь какой-то ехидно выкрикнул: «Да здравствует Париж!», что означало полный провал. Такое фиаско было равно смерти для Пасторы Павон. И тогда она запела снова. Но это пение было совсем другим, преображённым дикой страстью Дуэнде. Мы приводим большую цитату из Лорки, где он описывает это второе пение Пасторы Павоны, ибо каждое слово в нём на вес золота:
«И тогда девушка с гребнями [Пастора Павон] вскочила, одичалая, как древняя плакальщица, залпом выпила стакан огненной касальи и запела, опаленным горлом, без дыхания, без голоса, без ничего, но... с дуэнде. Она выбила у песни все опоры, чтоб дать дорогу буйному жгучему дуэнде, брату самума, и он вынудил зрителей рвать на себе одежды, как рвут их в трансе антильские негры перед образом святой Барбары. Девушка с гребнями срывала свой голос, ибо знала: этим судьям нужна не форма, а ее нерв, чистая музыка - бесплотность, рожденная реять. Она пожертвовала своим даром и умением, - отстранив музу, беззащитная, она ждала дуэнде, моля осчастливить её поединком. И как она запела! Голос уже не играл - лился струей крови, неподдельной, как сама боль, он ветвился десятипалой рукой на пригвожденных, но не смирившихся ступнях Христа, изваянного Хуаном де Хуни».
Без Дуэнде творчество умирает, подменяемое сначала неукоснительным следованием Форме. И, как мы знаем по горькому опыту второй половины XX века, в конце концов такая форма обязательно превращается и пожирает собственное содержание. Что мы сегодня и наблюдаем в постмодернистском искусстве, кишащем нагромождением форм при полном отсутствии содержания - форм алчных, силящихся дотянуться до всего живого, что ещё осталось от классического искусства, и пожрать его. В этом смысле превращённая Форма становится анти-искусством.
Теперь, вслед за Лоркой дав подробное описание Дуэнде, давайте сопоставим предложенную Лоркой схему (Муза, Ангел, Дуэнде) с архитектоникой личности, введённой Фрейдом. А также с той моделью, которую мы рассмотрели анализируя строки Пастернака («Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлёт раба, И тут кончается искусство и дышат почва и судьба»).
Как мы видим, Муза и Ангел, при всех своих различиях, обитают в области Сверх-Я фрейдистской концепции( не случайно они «нисходят к человеку»). В строках Пастернака им соответствует Искусство. Мы его также называем Формой. Что касается Ангела, то здесь могут возникнуть определённые возражения касательно области его обитания. Их мы рассмотрим ниже.
Дуэнде, в отличие от Музы и Ангела, живёт в бессознательном. Причём в тех его потаённых пластах, где обитает Смерть и разверзается Бездна. У Пастернака ему соответствует Почва.
Винсент Ван Гог
Дуэнде не является однозначным благом или однозначным злом (тем более христианским дьяволом - на что, как мы видели, указывает Лорка), он амбивалентен. С одной стороны он ранит человека смертельной раной, встреча с ним опасна, ибо это всегда танец на краю Бездны. С другой стороны - только битва с Дуэнде позволяет создать истинно прекрасное. Нам крайне близко такое воззрение Лорки на бессознательное (на Почву) и представляются крайне ошибочными положения тех школ психологии, которые утверждают, что подсознательное - однозначно злое начало, осаждающее бастионы культуры и человеческого Я. Как показывает Лорка, без привлечения энергетики бессознательного Творчество невозможно: оно рождается только из смертельной борьбы с Дуэнде, этим обитателем подземных глубин человеческого существа. Таким образом, в бессознательном находятся источники, без которых невозможна высшая духовная жизнь человека.
Дуэнде страшная сила. Встреча с ней - смертельно опасна. Однако Лорка не даёт никаких ссылок на то, что же позволяет человеку обуздать Дуэнде.
Очевидно, в психике человека должно быть что-то, какой-то особый отдел, особая область, которая наделяет человека способностью вести борьбу с Дуэнде, и, в случае победы, превратить его разрушительную энергию в созидательную высшую духовную силу. А иначе откуда возьмётся совершенное творение, которое, по Лорке, является результатом если и не победы, то битвы с Дуэнде?
Таким образом, мы просто обязаны ввести тот самый «Четвёртый этаж», о котором пишет Сергей Кургинян в одноимённом цикле статей. Он же - Судьба у Пастернака (см. нашу статью «Когда строку диктует совесть...»). Он же - Сверхсознание, он же - Атман, etc.
Именно Сверхсознание даёт человеку способность обуздать Дуэнде (или Зверя из Бездны - как ни называй) и превратить его разрушительную энергию в высшую духовную силу.
Таким образом, мы получаем следующие схемы:
Сверхсознание находится выше фрейдистского Сверх-Я, где обитают Муза и Ангел, которые не обладают ни силой Дуэнде, ни способностью выстаивать при встрече с ним.
В борьбе с Дуэнде имманентное человеческое существование (находящееся на территории Я и Сверх-Я) сталкивается с глубинами бессознательного и призывает, чтобы выстоять в этой борьбе, духовный свет Сверхсознания. В этой точке расщеплённая на части (Я, Сверх-Я, Подсознательное) личность собирается в едином духовном фокусе и обретает истинное Бытие, которое есть борьба: «Только с дуэнде бьются по-настоящему», - говорит Лорка. Но ведь о том же самом говорит другой великий художник, русский поэт Александр Блок: «И вечный бой, покой нам только снится!»
Рассматриваемый нами вопрос только на первый взгляд может показаться абстрактным, отвлечённым от жизни. Мы утверждаем, что сегодня он насущен, как никогда.
Западный мир после триумфальных успехов, демонстрируемых им на протяжении нескольких столетий, очевидным образом выдохся, потерял силу, утратил энергию. На наш взгляд Лорка даёт один из самых глубоких ответов на вопрос о причинах такого уставания Модерна. Именно ставка на Форму, на Искусство (на Ангела и Музу) и отказ от Дуэнде, который был совершён ещё до Модерна в лоне христианства, и предрешил это иссякание. Модерн лишь унаследовал эту тенденцию, создав буржуазную культуру, которая, как пишет Томас Манн в «Докторе Фаустусе», «отбросила от себя культ и сделала культ из себя самой». Буржуазная культура, окрылённая первыми успехами, которые действительно были потрясающи, всё больше перерезала свою связь с источником живой энергии, видя в остаточной религиозности «только культуру, только гуманность, а не эксцесс, не парадокс, не мистическую страсть, не антибуржуазную авантюру» (Томас Манн, там же). Религия, где ещё оставались какие-то живые источники, была приспособлена к потребностям буржуазного общества, став «либеральным богословием», которое «низводит религию до идеи гуманности и разжижает присущие духу религии экстатичность и парадоксальность в водянистый прогрессивный этицизм» (там же). Что и добило окончательно всё живое в религии: «Но религиозное не дает всходов на почве чистой этики», - отмечает Томас Манн.
Вам не кажется, что этим рассуждением о культуре Модерна, мы ответили на те возможные гневные вопросы прежде всего религиозных людей, возмущённых тем, что мы Ангела «низводим» до Сверх-Я? Как мы видим, сама религия была низведена Модерном до «идеи гуманности». Однако, и в более ранние эпохи Христианство, прежде всего католическая церковь, заботливо удаляла из сферы Зла всё глубинное, адресующее к древнейшей архаике, что в итоге и привело к тому, что вся эта сфера оказалась в ведении того классического Мефистофеля, которого выводит на страницах «Фауста» великий Гёте. Тем самым связь с Бессознательным (с Дуэнде) уже была нарушена. Она была подавлена христианством. Но это не могло не сказаться и на других сферах - Я, Сверх-Я и «Четвёртом этаже», - которые также претерпели существенные трансформации.
Буржуазный мир, отказавшись от христианства, делает Жизнь - имманентное, посюстороннее существование - основанием возводимого здания Цивилизации. Имено Жизнь, а не трансцендентный источник (христианского Бога)! Такого не делала ни одна из известных в истории цивилизаций. Но, как мы уже указывали в предыдущей статье, Смерть очевидным образом сильнее Жизни. И эта мысль постепенно проникла в сознание буржуазного общества. Отчаяние ею вызванное, породило безумие и кровавые бойни двух мировых войн. Именно беззащитность Жизни перед Смертью породила фашизм, который ей присягнул. Наиболее откровенно это провозгласили испанские фалангисты, взяв себе в качестве девиза лозунг: «Да здравствует Смерть!» Фашизм утолил ужас перед разверзшейся Бездной, но лишил, тех, кто присягнул ему, трепетной человечности, - именно она корчилась от лицезрения вставшей во всём своём величии Госпожи Смерти.
Хаим Сутин
После Второй мировой войны опамятовавшееся человечество решило, что достаточно построить новые сверх-крепкие бастионы вокруг Я и Сверх-Я, чтобы спастись от Хаоса бессознательного, от Смерти. Материалом должна была стать сама культура, достижения цивилизации. Одновременно с этим сама личность должна была быть существенно урезана - человека нужно было лишить дерзания, устремления к Бездне, которое присутствует в творческом акте. Для этого создали культуру потребления.
Однако, тёмные силы бессознательного никуда не делись, а антикультура потребления постепенно расшатала защитные бастионы, которые были выстроены вокруг Я и Сверх-Я. Кроме того, потреблятство развратило душу, и человек, пресытившись, возжелал новых увеселений, которые можно было найти только вне построенных бастионов. Тем самым он сам позвал силы хаоса. И они не замедлили прийти.
Именно под валами Хаоса современный мир заваливается в Бездну. А у остатков Космоса, которые мы по привычке называем Мировым Порядком (хотя Порядка давно уже нет, как нет), отсутствует какой-либо ответ на вызов Бездны. И это делает существующее положение почти безвыходным.
Ответ здесь может быть только один - построение «Четвёртого этажа» (он же Сверхсознание) и вступление в бой с Хаосом (он же Дуэнде), в котором личность обретёт не только силу и стойкость, но и гармонию своих разрозненных кусков, избавившись от фрагментарности.
Именно в таком бою, повторим ещё раз, все элементы личности - Я, Сверх-Я, Бессознательное, Сверхсознание - способны собраться в едином фокусе, наладить глубокие связи, тем самым изменившись качественно и породив в итоге целостную личность.
Всё здесь описываемое хорошо видно по событиям, происходящим на Украине. Разрушение в результате Перестройки Сверхсознания привело к тому, что население страны повально стало конформистами и трусами, спрятавшими голову под подушку и делающими вид - обманывая при этом даже себя и прежде всего себя, - что не видят погромно-фашистский характер хунты, захватившей власть.
Кто-то думает, что это касается только Украины? У нас происходит всё тоже самое. Единственно - существующая в России власть более зубастая, чем режим Януковича, да и идеологией ненависти (к москалям) нас не пичкали на протяжении 20 лет. А в остальном - всё то же самое. И это остальное является определяющим.
Современная молодёжь изнывая от удушья бессмыслицы и тлена Жизни, бежит от неё без оглядки в подполье любых субкультур. Как мотылёк, летящий на свет, сбегается молодёжь на Майдан, ибо видит в нём зону, автономную от невыносимого диктата всепроникающих форм (они это называют тоталитарным государством, хотя проблема - качественно глубже), которыми Жизнь обставляет себя, тщетно стремясь спрятаться от неусыпного ока Смерти. Однако все вышеперечисленные формы бегства не способны излечить мятущуюся молодёжь от невыносимой боли, ибо источник её - конвульсии ужаленной Смертью души. И вот тогда эта молодёжь устремляется к таким, как Ярош.
Эдвард Мунк
Посмотрите на него! Это знамение грядущего! Ярош - очень мощный человек. Его не стоит недооценивать. Он не чета ни Януковичу, ни Порошенко с его компанией фашистов-бизнесменов. Они по сравнению с ним как вялые мухи. В Яроше есть сила. Откуда она? А от этой самой Бездны, от Дуэнде. Только он не вступал с ней в борьбу, а поклонился ей. И она дала ему мощь. Которую чувствуют, и к которой тянутся.
Ярош - вот ответ на вызов Смерти, негативный ответ, который даёт фашизм. Но это ответ! И потому, осёдланная Смертной болезнью молодёжь бежит к Ярошу. И потому фашизм сносит все запоры цивилизации, завоёвывая всё новые позиции в мире. А у сил, противостоящих ему, вообще никакого ответа нет. И если они такой ответ не дадут, то будут обречены на поражение.
Поэтому этот ответ должен быть дан. Уничтоженное Сверхсознание должно быть восстановлено. Тогда оно сможет решится выйти за пределы стен своего бастиона (не лучше ли назвать его ветхим частоколом, который человек в своём жалком самомнении мнит несокрушимой твердыней?) и вступить в бой с Дуэнде. Там - по ту сторону этого боя - преображённый человек обретёт необходимую мощь и стойкость, и сможет остановить фашизм, который уже сумел поглотить братскую Украину и, алчно облизываясь, смотрит на нас. Он не применит прыгнуть. И случится это в очень скором времени.